Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7

• Название: Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7
• Автор: Иван Гончаров
• Жанр: Классическая проза

---

В беседке сидел Марк. На столе лежало ружье и кожаная сумка.

Он подал Вере руку и почти втащил ее в беседку по сломанным ступеням.

– Что так поздно?

– Брат задержал, – сказала она, поглядев на часы. – Впрочем, я только четверть часа опоздала. Ну, что вы: ничего не случилось нового?

– А что должно случиться? – спросил он, – разве вы ждали?

– Не посадили ли на гауптвахту опять или в полицию? Я каждый день жду…

– Нет: я теперь стал осторожнее, после того как Райский порисовался и свеликодушничал: взял на себя историю о книгах…

– Вот этого я не люблю в вас, Марк…

– Чего «этого»?

– Какой-то сухости, даже злости ко всему, кроме себя. Брат не рисовался совсем: он даже не сказал мне. Вы не хотите оценить доброй услуги…

– Я ценю по-своему…

– Как волк оценил услугу журавля. Ну что бы сказать ему «спасибо» от души, просто, как он просто

522

сделал? Прямой вы волк! – заключила она, замахнувшись ласково зонтиком на него. – Всё отрицать, порицать, коситься на всех… Гордость это или…

– Или что?

– Тоже рисовка, позированье, новый образ воспитания «грядущей силы»…

– Ах вы, насмешница! – сказал он, садясь подле нее, – вы еще молоды, не пожили, не успели отравиться всеми прелестями доброго старого времени. Когда я научу вас человеческой правде?

– А когда я отучу вас от волчьей лжи?

– За словом в карман не ходите: умница! С вами не скучно. Если б еще к этому…

Он почесал задумчиво голову.

– В полицию посадили! – договорила она. – Кажется, только этого недостает для вашего счастья!

– Не будь вас, давно бы куда-нибудь упекли. Вы мешаете…

– Вам скучно жить мирно: бури хочется! А обещали мне и другую жизнь, и чего-чего не обещали! Я была так счастлива, что даже дома заметили экстаз. А вы опять за свое!

Он взял ее за руку.

– Хорошенькая рука, – сказал он, целуя несколько раз и потянулся поцеловать ее в щеку, но она отодвинулась.

– Опять нет! Скоро ли это воздержание кончится? Вы, должно быть, боитесь Успенского поста? Или бережете ласки для…

– Не люблю я, когда вы так шутите! – отдернув руку, сказала она. – Вы это знаете.

– Тон нехорош?

– Да, неприятный. Прежде отучитесь от него и вообще от этих волчьих манер: это и будет первый шаг к человеческой правде!

– Ах вы, барышня! девочка! На какой еще азбуке сидите вы: на манерах да на тоне! Как медленно развиваетесь вы в женщину! Перед вами свобода, жизнь, любовь, счастье – а вы разбираете тон, манеры! Где же человек, где женщина в вас?.. Какая тут «правда»!

– Вот теперь, как Райский, заговорили…

– А что он: всё страстен?

– Еще больше. Я не знаю, право, что с ним делать.

– Что? Дурачить, тянуть…

523

– Гадко, неловко, совестно, – сказала она, качая головой. – И не умею я: это не мое дело!

– Совестно! вы думаете, он не дурачит вас?

Она покачала с сомнением головой.

– Нет, он, кажется, увлекается…

– Тем хуже: он ухаживает, как за своей крепостной. Эти стихи, что вы мне показывали, отрывки ваших разговоров – всё это ясно, что он ищет развлечения. Надо его проучить…

– Лучше всё открыть ему – он уедет. Он говорит, что тайна поддерживает в нем раздражение и что если он узнает всё, то успокоится и уедет…

– Врет: не верьте, хитрит. А лишь узнает, то возненавидит вас или будет читать мораль, еще скажет, пожалуй, бабушке…

– Боже сохрани! – перебила Вера, вздрогнув, – если ей скажет кто-нибудь, а не мы сами… Ах, скорее бы! Уехать мне разве на время?..

– Куда вы уедете! Надолго – нельзя и некуда, а ненадолго – только раздражите его. Вы уезжали: что ж вышло? Нет, одно средство: не показывать ему истины, а водить. Пусть порет горячку, читает стихи, смотрит на луну… Ведь он неизлечимый романтик… После отрезвится и уедет…

Она вздохнула в ответ.

– Он не романтик, а поэт, артист, – сказала она. – Я начинаю верить в него. В нем много чувства, правды… Я ничего не скрыла бы от него, если б у него у самого не было ко мне того, что он называет страстью. Только чтоб его немного охладить, я решаюсь на эту глупую, двойную роль… Лишь отрезвится, я сейчас ему скажу первая всё – и мы будем друзья…

– Да ну его! – сказал Марк, взяв ее опять за руку. – Мы не затем сошлись, чтоб заниматься им.

Он молча целовал у ней руку. Она задумчиво отдала ее ему на волю.

– Ну – что же вы? – спросила она, отряхивая задумчивость.

– А что?

– Что делали, с кем виделись это время? не проговорились ли опять чего-нибудь о «грядущей силе», да о «заре будущего», о «юных надеждах»? Я так и жду каждый день: иногда от страха и тоски не знаю куда деться!

525

– Нет, нет, – смеясь, сказал Марк, – не бойтесь. Я бросил этих скотов: не стоит с ними связываться.

– Ах, дай Бог: умно бы сделали! Вы хуже Райского в своем роде, вам бы нужнее был урок. Он артист: рисует, пишет повести. Но я за него не боюсь, а за вас у меня душа не покойна. Вон у Лозгиных младший сын, Володя, – ему четырнадцать лет – и тот вдруг объявил матери, что не будет ходить к обедне.

– Что же?

– Высекли: стали добираться – отчего? На старшего показал. А тот забрался в девичью да горничным целый вечер проповедывал, что глупо есть постное, что Бога нет и что замуж выходить нелепо…

– Ах! – с ужасом произнес Марк. – Ужели это правда: в девичьей! А я с ним целый вечер как с путным говорил, дал ему книг и…

– Уж он в книжную лавку ходил с ними: «Вот бы, говорит купцам, какими книгами торговали!..» Ну, если он проговорится про вас, Марк? – с глубоким и нежным упреком сказала Вера. – То ли вы обещали мне всякий раз, когда расставались и просили видеться опять?

– Все это было давно; теперь я не связываюсь с ними, после того как обещал вам: не браните меня, Вера! – нахмурясь, сказал Марк.

Он тяжело задумался.

– Если б не вы, – сказал он, взяв ее опять за руку, – завтра бежал бы отсюда.

– А куда? Везде все то же: везде есть мальчики, которым хочется, чтоб поскорей усы выросли, и девичьи тоже всюду есть… Ведь взрослые не станут слушать. И вам не стыдно своей роли? – сказала она, помолчав и перебирая рукой его волосы, когда он наклонился лицом к ее руке. – Вы верите в нее, считаете ее, не шутя, призванием?

Он поднял голову.

– Роль, – какую роль: вспрыснуть живой водой мозги?

– А вы убеждены, что это живая вода?

– Послушайте, Вера: я не Райский, – продолжал он, встав со скамьи. – Вы женщина, и еще не женщина, а почка: вас еще надо развернуть, обратить в женщину. Тогда вы узнаете много тайн, которых и не снится девичьим головам и которых растолковать нельзя:

525

они доступны только опыту… Я зову вас на опыт, указываю, где жизнь и в чем жизнь: а вы остановились на пороге и уперлись. Обещали так много, а идете вперед так туго – и еще учить хотите. А главное – не верите!

– Не сердитесь, – сказала она грудным голосом, от сердца, искренно, – я соглашаюсь с вами в том, что кажется мне верно и честно, и если нейду решительно на эту вашу жизнь и на опыты, так это потому, что хочу сама знать и видеть, куда иду.

– То есть хочу рассуждать!

– Чего же вы требуете: чтоб я не рассуждала?

– Чего, чего! – повторил он, – во-первых, я люблю вас и требую ответа полного… А потом верьте мне и слушайтесь! Разве во мне меньше пыла и страсти, нежели в вашем Райском, с его поэзией? Только я не умею говорить о ней поэтически, да и не надо. Страсть – не разговорчива… А вы не верите, не слушаетесь!..

– Посмотрите, чего вы хотите, Марк: чтоб я была глупее самой себя! Сами проповедовали свободу, а теперь хотите быть господином и топаете ногой, что я не покоряюсь рабски…

– Если у вас нет доверия ко мне, вас одолевают сомнения, оставим друг друга, – сказал он, – так наши свидания продолжаться не могут…

– Да, лучше оставим, – сказала и она решительно, – а я слепо никому и ничему не хочу верить, не хочу! Вы уклоняетесь от объяснений, тогда как я только вижу во сне и наяву, чтоб между нами не было никакого тумана, недоразумений, чтоб мы узнали друг друга и верили… А я не знаю вас и… не могу верить!

– Ах, Вера! – сказал он с досадой, – вы все еще, как цыпленок, прячетесь под юбки вашей наседки-бабушки: у вас ее понятия о нравственности. Страсть одеваете в какой-то фантастический наряд, как Райский… Чем бы прямо от опыта допроситься истины… и тогда поверили бы… – говорил он, глядя в сторону. – Оставим все прочие вопросы – я не трогаю их. Дело у нас прямое и простое: мы любим друг друга… Так или нет?

– Что же, Марк, из этого?

– Ну, если мне не верите, так посмотрите кругом: весь век живете в поле и лесу и не видите этих опытов… Смотрите сюда, смотрите там…

526

Он показал ей на кучку кружившихся друг около друга голубей, потом на мелькнувших одна вдогонку другой ласточек.

– Учитесь у них: они не умничают!

– Да, – сказала она, – смотрите и вы: вон они кружатся около гнезд.

Он отвернулся.

– Вон одна опять полетела, вероятно, за кормом…