Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I.

• Название: Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I.
• Автор: Иван Гончаров
• Жанр: Классическая проза

---

В целом же повесть, как отметил еще при ее публикации А. Г. Цейтлин, «стилистически не едина, повествовательная концепция в ней не выдерживается, отношение автора к происходящему неровное и все время меняется».9 Оба эпиграфа – из Гоголя и Грибоедова – сигнализируют о комическом освещении событий.10 Биография Егора Адуева, составленная из ряда трафаретных мотивов (сиротство, путешествие в «чужие краи», горький сердечный опыт), подается в ироническом снижении. Своей «позой» герой пародийно повторяет Чацкого (цепочка реминисценций из «Горя от ума» – см. ниже, с. 651, примеч. к с. 65 – создает иронический подтекст его авторской характеристики).11 Безусловно саморазоблачительны «бурные излияния кипучей страсти» Адуева, «дикость и необузданность» его языка. Снижающую функцию, помимо прочего, выполняют имя и фамилия героя. В романтической традиции они строго маркированы: высокий герой носит «благородное» имя, простонародное же имя и комическую фамилию мог иметь только заведомо «прозаический» персонаж.12 Друзья Адуева носят типовые «романтические» фамилии – Бронский, Дружевский; фамилии-маски второстепенных героев – Раутов, Светов, Балов – восходят к традиции просветительской сатиры. В этом «литературном» соседстве «обыкновенные» имя и фамилия Егора Адуева семантически небезразличны.

И напротив, все, что связано в повести с главной героиней – история ее «чистого и благородного» сердца, идущие «от автора» пространные рассуждения о светском воспитании Елены и пр., – лишено какой бы то ни было иронической окраски.

Описание сумерек в экспозиции повести носит характер условной стилевой игры, с типичной для Гончарова прозаизацией поэтических включений («Благословен и тьмы приход!» – сказал Пушкин»), намеренным снижением как сентиментально-элегических, так и патетических

650

мотивов. Уже здесь иронически подана важнейшая романтическая оппозиция «мечта – существенность», к которой на протяжении повести Гончаров возвращается неоднократно, намеренно гармонизируя ее и отнюдь не принижая «мечтательную» сторону жизни; поэтому, в частности, повесть и не укладывается в жесткую «антиромантическую» схему.

Неоднородность повествовательного тона «Счастливой ошибки» объясняется, с одной стороны, исчерпанностью самого жанра светской повести и в целом переходной стилевой ситуацией конца 1830-х гг. С другой стороны, стилевая «гибридность» в высшей степени характерна для индивидуальной творческой манеры Гончарова. Отсутствие устойчивой дистанции между автором и героем, автором и повествователем, взаимопроникновение авторского и «чужого» слова, ускользающая грань между иронией и серьезностью, перепады стиля, создающие в одних случаях эффект мастерской игры, в других – очевидные диссонансы, сохраняются и в более поздних произведениях писателя.13

На прямую связь «Счастливой ошибки» с последующим творчеством Гончарова, и «Обыкновенной историей» прежде всего, указал еще A. Мазон, отметивший не только «родство» Егора и Александра Адуевых, но и то, что письмо старосты и беседа героя с управляющим в ранней повести предвосхищают один из центральных мотивов «Обломова» (см.: Mazon. P. 56). А. Г. Цейтлин убедительно продемонстрировал однородность «реплик, ремарок, описаний, целых эпизодов» в ранней повести и первом гончаровском романе, имея в виду сюжетную линию Александр Адуев – Надинька, повторяющую, по его мнению, «от конца к началу» схему развития отношений героев «Счастливой ошибки» (Цейтлин. «Счастливая ошибка». С. 125-145). Сопоставительный анализ ряда эпизодов ранней повести и первого романа Гончарова проделан также B. Б. Бродской (см.: Бродская. С. 153-154).

Жанровой традицией светской повести во многом определяется история воспитания Юлии Тафаевой в «Обыкновенной истории» (часть вторая, гл. III); здесь же появляется и светский «фат» Сурков, мимоходом упомянутый в «Счастливой ошибке».

С. 65. Господи Боже Ты мой! ~ жинок наплодил! – Неточная цитата из «Сорочинской ярмарки» (1831). У Гоголя: «Господи Боже мой, за что такая напасть на нас, грешных! и так много всякой дряни на свете, а ты еще и жинок наплодил!» (Гоголь. Т. I. С. 120). О характере использования Гончаровым эпиграфов в сопоставлении с Пушкиным и Гоголем см.: Сомов В. Л. Пушкинские традиции в прозе И. А. Гончарова 30-х годов. C. 309-310.

С. 65. Шел в комнату – попал в другую; ср. также с. 79: У него было нечто вроде «горя от ума»; с. 85: пущусь странствовать по свету ~ путешествие всего спасительнее для сумасшедших этого рода… – Цитата (д. I, явл. 4) и реминисценции «Горя от ума».

651

С. 65. …«слышу молчание»… – Возможный намек на один из мотивов лирики В. А. Жуковского. Ср.: «И ликов ряд недвижимых стоит, / И, мнится, их молчанье говорит…» («Мина», 1817); «И лишь молчание понятно говорит» («Невыразимое», 1819) (Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1959. Т. I. С. 289, 337).

С. 65. …как не любить сумерек? кто их не любит? – Намек на расхожесть и клишированность описаний сумерек, одного из излюбленных образов романтиков.

С. 65. …снедая в поте лица хлеб свой… – Выражение восходит к Библии (Быт. 3:19).

С. 65. Но то существенная, прозаическая радость, а в сумерках таятся высшие, поэтические наслаждения. – Здесь и ниже иронически обыгрывается важнейшее идейно-стилевое клише романтизма: антитеза мечты и существенности. Ср. сходное использование той же схемы («практическая» и «идеальная» стороны жизни) в начале «этюда» «‹Хорошо или дурно жить на свете?›» (наст. том, с. 507). В описании сумерек возможна перекличка с «Невским проспектом» (1835) Гоголя. Ср.: «Но как только сумерки упадут на домы и улицы ‹…› настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый чудесный свет» (Гоголь. Т. III. С. 14-15).

С. 65. Благословен и тьмы приход! – сказал Пушкин. – Строка из элегии Ленского («Евгений Онегин», глава шестая, строфа XXI). Ср. в конце того же абзаца: «Где ты, золотое время? воротишься ли опять? скоро ли?..» – парафраза стихов Ленского и вместе с тем пародийная обработка типового элегического мотива.

С. 66. …нагревании черепов искусственными парами… – Возможный источник этого образа – «Послание Дельвигу» (1827) Пушкина, впервые опубликованное под названием «Череп» в «Северных цветах» на 1828 г.: «Почтенный череп сей не раз / Парами Вакха нагревался…».

С. 67. …не то из Садовой, не то из Караванной… – Две параллельные близко расположенные улицы, выходящие на Невский проспект. Герой повести живет в 4-й Адмиралтейской части Петербурга, населенной чиновниками, ремесленниками и «временно прибывающими сюда из губернии дворянами» (Пушкарев. С. 74).

С. 67. Напрасно сей вытягивал руки во всю длину… – Подчеркивая в рукописном тексте слово «сей», Гончаров откликается на широко известное и неоднократно обыгранное критикой 1830-х гг. «гонение» О. И. Сенковского на слова «сей», «оный», «поелику» и им подобные. Выступая за приближение литературного языка к разговорному, Сенковский предлагал отказаться от их употребления (см., в частности, в его книге «Фантастические путешествия Барона Брамбеуса» (СПб., 1833. С. XI, XII и др.), а также в критических статьях и разборах); его выступления приобретали подчас комически-утрированный характер. Так, он опубликовал «Резолюцию на челобитную сего, оного, такового, коего, вышеупомянутого, вышереченного, нижеследующего, ибо, а потому, поелику, якобы и других причастных к оной челобитной, по делу об изгнании оных, без суда и следствия, из русского языка» (БдЧ. 1835. Т. 18. Отд. VI). Комизм позиции Сенковского обыгран в пародии К. А. Бахтурина «Барон Брамбеус» (конец 1830-х гг.):

До рассвета поднявшись, перо очинил

Нечестивый Брамбеус барон.

И чернил не щадил, сих и оных бранил

До полудня без отдыха он.

(Русская стихотворная пародия: XVIII-начало XX в. Л., 1960. С. 286).

652

Созданный при участии Бахтурина водевиль «Сей и оный» (1839) шел на сцене Александрийского театра в сезон 1838/39 г. (см.: Вольф А. И. Хроника петербургских театров с конца 1826 до начала 1855 годов. СПб., 1877. Ч. 1. С. 77). Гоголь в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» (1836), иронизируя над позицией Сенковского, замечал, что последний «завязал целое дело о двух местоимениях: сей и оный, которые показались ему ‹…› неуместными в русском слоге. Об этих местоимениях писаны им были целые трактаты, и статьи его, рассуждавшие о каком бы то ни было предмете, всегда оканчивались тем, что местоимения сей и оный совершенно неприличны» (Гоголь. Т. VIII. С. 160-161). В публицистике 1830-х гг. пародийное обыгрывание слов «сей» и «оный» стало общим местом (см., например, в ряде рецензий Белинского: Белинский. Т. I. С. 390, 439 и др.). Ср. также: Старчевский А. В. Воспоминания старого литератора // ИВ. 1891. № 8. С. 326-327.

С. 67. …поворотил в Морскую… – Т. е. «аристократическую» Большую Морскую улицу, расположенную в начале Невского проспекта.

С. 68. …в вольтеровских креслах… – См. выше, с. 639, примеч. к с. 27.

С. 68. …затейливыми арабесками… – Арабески (фр. arabesque) – причудливый, фантастический орнамент.