Константин Бадигин - Секрет государственной важности

• Название: Секрет государственной важности
• Автор: Константин Бадигин
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1974

Повесть «Секрет государственной важности» — о последних днях власти интервентов и белогвардейцев на Дальнем Востоке в годы гражданской войны, о мужестве и героизме приморцев в борьбе с врагами.

К. С. Бадигин — капитан дальнего плавания, один из известных советских исследователей Арктики. Он был руководителем знаменитого дрейфа ледокольного парохода «Георгий Седов» через Северный Ледовитый океан, продолжавшегося 812 дней. Участникам легендарного дрейфа за выполнение научных исследований и проявленное при этом мужество было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Это звание присвоено и К. С. Бадигину.

К. С. Бадигин — автор ряда научных книг, а также художественных исторических повестей для детей и молодежи.

---

Сыротестову ничего не осталось как замолчать. Ему и самому было в этот момент не до груза. Ему на море все время казалось не по себе, а в такой обстановке он совсем потерялся.

— Господин капитан! — В дверях каюты появился Курочкин, с лицом белым, как гипсовая маска. — Радиоаппарат не работает, испорчен.

Оскар Казимирович будто не сразу понял и тупо смотрел на радиотелеграфиста.

— Как, и радиостанция испорчена? — вдруг разбушевался он. — Боже мой! Как можно плавать с такими помощниками! Я буду жаловаться, я вас спишу на берег, вы партизан! — Гроссе сам не узнал своего голоса, хриплого и визгливого.

— Радиоаппарат еще недавно был исправен, — отступив на шаг, залепетал Курочкин. — Совсем недавно я передавал ваши депеши.

— Я приказываю отправить аварийное донесение немедленно! — Оскар Казимирович затрясся и затопал ногами. — Приказываю… Сейчас же исправьте вашу проклятую машину. Что вы стоите, вы слышите?

Курочкина будто смыло волной из каюты.

— Вот еще не хватало, — поеживаясь, пробормотал Сыротестов.

Японец посмотрел на капитана. Тот больше не раскрыл рта, будто весь выдохся. Так и закончился совет.

Когда все ушли, Гроссе опустился на колени перед иконой Николая-чудотворца.

— Помоги, господи, помоги рабу твоему, — клал он земные поклоны. — Не оставь милостью своей…

Тяжела была эта ночь для капитана. Он долго ворочался на диване, вставал выпить стопочку горькой настойки из своих трав. Вспомнилось Оскару Казимировичу, как он возле бухты Орлиной почти уселся на камни из-за ошибки лага… А теперь пароход сидит без всяких почти… И он еще накричал на старшего механика… Думал, что никто не захочет тонуть, вредить кораблю в такую погоду. А вышло иначе: злоумышленник совсем не думал о себе, у него какая-то иная цель. Но что это за цель? Нарочно потопить пароход? Нет, этого не может быть!

Так, не придя ни к какому выводу, капитан Гроссе забылся; во сне он стонал и всхлипывал.

Рассвет был серый, недобрый. Моросило. Когда из темноты выступили берега, оказалось, что пароход сел в незнакомой, открытой для ветров бухте, вернее, у самого входа в бухту. Старпом Обухов долго водил биноклем по берегу, но никаких признаков жилья не заметил. Потом, попросив согласия капитана, пошел на бак и отдал левый якорь. Теперь пароход если и всплывет, то останется на месте.

— Покинуть судно!. — дрогнувшим голосом распорядился Гроссе со своего мостика.

С подветренного борта стали спускать кунгасы. Здесь было тише. Спустили три кунгаса, катер и две спасательные шлюпки. Команда работала быстро и споро. Солдаты, жалкие, перепуганные, с винтовками за плечами, бродили по палубе, даже не пытаясь помочь хоть чем-нибудь матросам.

Люди садились на кунгасы и шлюпки. Медным, пронзительным голосом заревел «Синий тюлень», прощаясь с командой. Буфетчик и повара, перебраниваясь, сбрасывали в один из кунгасов мешки с мукой, хлеб, мясо, картошку… Он и отошел первым. Катерок вывел баржу из-за борта. И началось! Кунгас и катер швыряло на волнах, как жалкие обрубки дерева. Потом пошел катер с солдатами. Они сидели бледные, крепко держась друг за друга. Многих тошнило. За кунгасами отошла шлюпка под командой старпома. Там сидели Сыротестов, Лидия Сергеевна, японец, кочегары и машинисты.

Еще в один кунгас наползли полумертвые от страха солдаты. Трудолюбивый катерок, вернувшись, подцепил его и тоже отволок к берегу. В глубине бухты, около реки, нашелся заливчик, закрытый от волн галечной косой. На косе — множество отбеленного временем плавника, китовые кости. Вдоль прибоя громоздились валы гниющей морской капусты. С бухтой заливчик соединялся узкой протокой.

Здесь, в заливчике, было совсем тихо, и катер подводил баржи и высаживал людей без всяких происшествий.

На последнюю шлюпку сошел капитан. В стареньком кожаном чемодане уложены судовые документы, вахтенный журнал, карта, остаток денег из судовой кассы; в клетке — нахохлившаяся канарейка. Гроссе несколько раз перекрестил «Синий тюлень», потом завернулся вместе с пичугой в плащ и до самого берега не сказал ни слова.

Федя, матрос Ломов и машинист Никитин держались вместе. Они помогали буфетчику грузить продовольствие и покинули судно на кунгасе вместе с солдатами.

Припасы сложили недалеко от устья речки. Узенькая полоса мелкого гравия, скалы, кустарники. И тут разбросано много выцветшего на солнце плавника. За пределами лагуны — полоса прибрежных бурунов. Левый берег был высокий, обрывисто падающий в море.

Моряки почти сразу же набрели на орочскую избу. Ее нетрудно отличить от русской: сколочена грубо, кое-как. Несколько позади нее, на столбах, — амбар с остроконечной крышей из еловой коры. Возле избы, у воды, виднелась старая лодка с пробитым днищем и обрывки сетей. Куча жердей для сушки рыбы. На двух шестах — медвежьи черепа. Дальше стеной стояла тайга.

Изба была пуста. Ее занял капитан со всеми, кто на судне собирался в кают-компании. Для Лидии Сергеевны отгородили одеялами закуток. Она сразу вошла в роль хозяйки, приказала затопить железную печь в углу, готовила кофе, поджаривала ломтики хлеба…

Японец с интересом разглядывал оставленные в избе орочские лук и стрелы, деревянные нары, сколоченные по двум стенам. На полу и на нарах валялся разный хлам, рваные, облезлые шкуры. Хозяева, видно, ушли не так давно. В избе еще не выветрились запахи чеснока, рыбы и застарелой копоти.

Солдаты и судовая команда разбили неподалеку парусиновые палатки. Слышались бодрые голоса боцмана и фельдфебеля Тропарева. Несколько человек ушли в лес по дрова. Быстро сложили времянки из камней и глины. Заработала походная кухня, от нее потянул смоляной дымок.

С берега хорошо было видно только что брошенное командой судно. Наталкиваясь на его борт, волны взлетали брызгами белой пены. Левее моряки рассмотрели другой пароход, погибший несколько лет назад. Он сидел на камнях со сломанной грот-мачтой и дырявой трубой.

А Федю терзали сомнения. У него было очень смутно на душе. Он считал себя, и не без оснований, главным виновником аварии парохода — одного из тех кораблей, которым решил посвятить всю жизнь. Но приказ, полученный во Владивостоке, был совершенно ясен: каратели не должны попасть в Императорскую гавань. Великанов выполнил приказ. И все же стоило юноше посмотреть на темневший вдали «Синий тюлень», как сердце сжималось… И — что делать дальше? Может быть, надо пробиваться к партизанам, предупредить?

Первое, что пришло Феде в голову, — идти в Императорскую гавань тайком, напрямик. Он успел взглянуть на карту, бережно хранимую Оскаром Казимировичем, и теперь не сомневался, что Императорская где-то совсем близко. Однако на карте место высадки было отмечено жирным знаком вопроса. Капитан Гроссе не совсем был уверен, тут ли произошла авария.

На правах практиканта мореходного училища Великанов отважился попросить разъяснений.

— Трудно сказать, — ответил Гроссе, — здесь ли мы: может быть, чуть севернее, чуть южнее. На этом побережье мысы похожи один на другой как близнецы. То ли дело на Балтике, — вздохнул он, — что ни мыс, то маяк. Вам не приходилось плавать в Балтийском море, молодой человек?

Оскар Казимирович уже подумывал, нельзя ли как-нибудь повернуть аварию так, чтобы начисто оправдаться. Неизвестные течения? Наверное, они тут есть, а если и нет — пойди проверь. И неточности берега на карте. Эти две неизвестные величины, если их умело ввернуть в объяснение, немало помогут… В капитанской голове складывались рапорты и донесения, в которых он все больше сваливал случившееся на карты и течения.

Великанов чувствовал, что и ему надо обстоятельно посоветоваться обо всем с друзьями.

Они собрались втроем у порожистого переката на берегу бурной речушки, уселись на овальных камнях, сглаженных временем и водой. От лагеря их отделял густой кустарник. Отсюда слышались человеческие голоса, однообразный шум моря и вскрики чаек.

Для начала Федя коротко спросил: что делать будем? Ломов предложил побродить по тайге, может быть, встретят лесного человека — ороча, узнают, близко ли Императорская.

Сергей Ломов слыл на «Синем тюлене» следопытом, знающим тайгу как свои ладони. В отрочестве с отцом-охотником он вдосталь походил по приморским лесам. Ломов утверждал, что где-нибудь около этой реки обязательно живут люди.

— Надо бы Сергею рассказать про наши дела, — шепнул Федя Никитину. — Он обидится, помни мое слово, обидится. На пароходе все некогда да некогда…

— Сегодня скажем, — тихо ответил Никитин. — Серега, видно, парень верный, свой… У нас собирается неплохая компания. А сейчас в лес, побродим. Только бы выбраться незаметно.

Сказано — сделано. Вскоре друзья, воспользовавшись сумятицей первого дня, без особого труда улизнули из лагеря.