Евгений Комарницкий - Эныч

• Название: Эныч
• Автор: Евгений Комарницкий
• Издательство: Фабула
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-86090-161-5

«Эныч» — пример блистательной эклектики и нового слова в литературе; в нем сосуществуют самые различные художественные приемы, повороты, находки, используемые авторами по мере надобности в них.

Хулиганство, детектив, эротика, фантастика, чернуха, трансрелигиозность, пара- и не парапсихология, социология, садизм и замаскированный благотворительностью мазохизм, нарождающиеся акулы «совкового» межконтинентального бизнеса, философия космического прорыва путем технологического использования давно заброшенного сценического хлама — весь этот далеко не полный перечень буйным тропическим потоком обрушивается на главного героя романа и окружающих его персонажей в процессе ошеломляющей феерической мистерии. Плюс ко всему этому — гипертрофированное раскрытие идеи человеческой природы и ее бытия.

Авторы, словами одного из своих героев, как бы говорят читателю: «…если ты о чем то подумал, знаит, это можно осуществить».

---

Поддирижирывая сам себе гвоздикой, окуклившись и наклонившись вперед и вбок, Виктор Вильямович быстро напевает, подхрю-кивая:

— Ты свинья, и я свинья — все мы братья-швайны… А в самом деле, брат Авангардий, — переходит он на протяжную прозу, — ответьте нам, что привело вас, такую неординарную, утонченную и глубокую натуру, сюда, в этот отстойник человеческих судеб? Ну, расскажите… Ведь зло, как говорят, людей переживает, добро же погребают вместе с ними.

Подмигнув Авангардию увеличившимся на миг ухом и дав глобусу ломаной рукой поджаристого шлепка, Молекула ставит взволновавшийся шар на оплетенный поручень кресла.

Выпрямившийся на пластмассовом седалище Авангардий поднимает незнакомый себе взгляд на текучее за мансардными окнами-дырами Парусов вечереющее небо.

— Вам-то уж, надеюсь, это объяснять не надо, — говорит он. — И так блевать хочется.

Молекула сочувственно шевелится в ракушке.

— Что ж, мой болезный друг… Жизнь, если ей тесны оковы мира, всегда себя освободить сумеет, — Виктор Вильямович выстреливает руку хамелеоновым языком, дергает Александру за хвост и, выслушав писк, заключает — Рецепт: поклончик и два пальца в рот.

— Нет, Молекула, — отрывает взгляд от появившихся в «окнах» звездных искорок Авангардий. — Благодарю тебя за совет, но я не хочу больше пользоваться этими земными радостями. Что-то меня всего и очень сильно тянет и от земного, и от повязанного с ним небесного, и от оглядки на себя. Иной путь. Иная плоскость.

Лицо магистра сценического искусства озаряется немым восхищением. Он делает движенье встать с кресла, но почему-то еще глубже погружается в него.

— О, Дядя ты мой! Что же Ты с нами делаешь! — горестно восклицает Виктор Вильямович, схватившись за голову. — Единственный достойный се-человек во всем этом свинарнике, и тот хочет покинуть нас! Покинуть, оставив детей Твоих с разбитыми сердцами и пустыми душами… Доколе, — он гневно устремляет свой взор на темные подпарусные прорехи, — доколе Ты будешь испытывать чашу нашего терпения и веру в Тебя! Доколе будешь не слышать и игнорировать вопли и стоны лучших дщерей и сыновей Твоих, — взмахом ладони Молекула останавливает намеренья динамика и свинки утешить его, — пытающихся разорвать цепи социально-общественного неравенства и путы морально-нравственной неудовлетворенности своего гнилого человеческого бытия! Скажи нам, если Ты есть! Ну!! Скажи же?!

Как бы к чему-то прислушиваясь, Молекула прикладывает ладонь к уху, хмурится, мелкодрожно потрясывая головой, и, так и не получив свыше ответа, разводит в разочарованности руками:

— Не слышит нас с тобой Дядя, Авангардий. Не слышит. А по идеи — должен бы… Как ты думаешь, в чем там все-таки дело? Что с Ним?… — с тревогой вопрошает он бесстрастнобородого капитана. — Спит? Читает газету? К бабе пошел? А может?..

На миг Виктор Вильямович прикипает к поручням ракушки-кресла, хватается ртом о кулак и в беспомощном нокдауне взирает на Авангардия.

— Нет, — чуть усмехнувшись, отвечает ему капитан трущебни-ков. — Не может. Некому.

— Чего нет? Как некому? Что вы хотите сказать? — вращая загнанными в биллиардную лузу шарами глаз, по-цыплячьи вытягивает шею Молекула. — Нет… Дяди?..

Авангардий не отвечает. Вынув из нагрудного кармана своей куртки-спецовки замшелометаллические навигаторные часы-ком-пас с вытертым до блеска ремешком, он пальцами прочищает стекло циферблата, наблюдая за колебаниями его больших белофос-форных стрелок.

Словно отпущенная жевательная резинка, шея Виктора Вилья-мовича с удовлетворенным чмоканьем возвращается на свое место. По лицу его змеится тонкая улыбка.

— Ну, а как же нам прикажите тогда понимать, уважаемый капитаний, ваше чудесное утверждение о том, что Его нет, когда мы прямо сейчас именно к Нему и обращались в порыве наших душевных помыслов и побуждений? Так где ж тогда здесь логика? Где мысль? Неувязочка, мой друг, получается… А, ну да… — усмехается он, постукивая гвоздикой по поверхности глобуса, — совсем позабыл, — у вас ведь иной путь, иная плоскость. Нет?..

— Да, — говорит Авангардий, убирая пространствовременный прибор обратно в карман. — Иная. Не принимающая представление о высших силах, как о Дяде, создавшего мир и человека по образу своему и подобию. — Он носком своего стоптанного ботинка поддевает валяющуюся рядом срезанную пробку из-под портвейна. — Слишком уж «хороши» Его дети, в полной мере довольствующиеся в решении всех своих жизненных проблем обращением по сто раз на дню к веселому дядьку и своему Дяде, чтобы к тому же еще и смириться с мыслью — каков же, в таком случае, и сам Творец?

Легкий недоумевающий шумок прокатывается по залу и гаснет на выходе из-под Парусов. На сцене выжидательная тишина. Волохонский презрительно кривит губы. Шуйца, ухмыляясь, чешет задрапированную грудь-тарелку. Александра в притворном смущении теребит косу-хвост.

— О-о-о, молодой человек, эвона куда вас повело, — покачиваясь, крестным знамением осеняет себя цветком Молекула. — А не разные ли у вас с Дядей весовые категории?.. Советую быть поосторожнее… Ну, прикиньте сами, к носу, да посерьезнее: ну что может быть общего между простейшим физиологическим инструментарием человеческой плоти и Главным небесным держателем вселенского контрольного пакета акций духовной недвижимости и жизни вечной? У?..

— Прикиньте и вы, — отвечает ему Авангардий, окидывая взглядом Паруса, — хоть я и не уверен, что это доставит вашему обаянию удовольствие. — Он встает с места и, выставив вперед бороду, обращается к залу. — Послушайте мысль, ребята. Знаете ли вы, что в начале жизни нашей был дядек? И дядек был у Дяди. И дядек был Дядя.

Молчание… и невиданным еще до селе зарядом вселенского хохота взрываются Паруса. Толпа беснуется, визжит, топчет ногами, ходит ходуном. Некоторые из посетителей, схватившись в пароксизмах смеха за животы и упав, катаются бесформенными кулями в судорогах и пене по полу. По находящимся на сцене ударяет горячая волна свежей мочи и густых виноводочных испарений. Отгоняя от себя гвоздикой миазмы взбаламученного зала, Виктор Вильямович утирает со щек слезы и поднятием свободной руки призывает народ к спокойствию.

— Нет слов. Просто, нет слов, друг Горацио… — отдышавшись от смеха, говорит он вновь усевшемуся на свои ящики Авангар-дию. — Я восхищен и смят вашим блистательным антмдядиным спичем. Какая сила! Какая убежденность! Аж дух захватывает, — стараясь дышать ртом, постукивает себя по груди Виктор Вильямович. — Вот теперь нам понятно стремление вашей неуспокоенной, мятущейся личности преодолеть наше земное притяжение. И все же, положа руку на сердце, — краном-жирафом вытянувшись над своим магнитопритягивающим собеседником, почти шепотом вопрошает Молекула, — признаемся, Авангардий, ведь главная причина твоего несбыточного желания не в Дяде, и не в детях Его задя-дяченных, а в твоей, чего уж там говорить, неудавшейся жизни?

Старшим братом улыбаясь сверху вниз собеседнику, Молекула приподнимает сванку и делает кивок соболезнования.

— Неудавшейся, что?.. — отвечает, глядя в глаза Молекуле-крану, капитан. — Может, еще тогда спросим — зачем? Зачем существует несуществующее добро, зачем существует активно существующее зло? Вообще — зачем?.. Не стоит закидывать наживку с тухлятинкой, Виктор Вильямович.

Резко выдернув из своей бороды серебряную волосинку, он сдувает ее в примолкнувший зал.

— Браво, Авангардий! Замечательно! Прямо Евангелие от Ин-докачки! — хлопает в ладоши, отводя жирафье тело, Молекула. — Ну, и кому ты этим открываешь Америку? И зачем? Да мы и без тебя знаем, Мун ты наш доморощенный, эту чугунокондовую истину и иллюзиями на сей счет себя не тешим. Какое зло? Какое добро? — указывая гвоздикой на виноценосную колонну, а глобусом на народ, вопрошает жираф-Молекула. — Ясно дело — одно скотство. Тоже мне, второй Сын Дядин выискался!.. Ну и что толку от твоего индокачанья? Какой ты видишь выход? Конкретно?

Раскачиваясь длинновытянутым язычком метронома, саркастически взирает на своего бородатого оппонента Виктор Вильямович.

— Конкретно, — тронув свой нагрудный карман, говорит капитан авангардников, — могу поделиться только собственной формулой поиска выхода. — Поглядывая на поднявшийся еще на метр шар, он вновь вынимает часы-компас. — Если человек о чем-то подумал, значит это можно осуществить…

Взгляд Авангардия падает на розу ветров циферблата компаса с засветившимися вдруг на его поле серебристо-голубоватыми стрелками.

— Ах!.. Ну вот теперь — цельная картинка, — перекрутанувшись в нормальный облик, откидывается в кресле Молекула. — Вас можно поздравить. Куда там всем прошлым да и современным мастерам пост-зюйд-дзенреализма, а тем более нам, ничтоже в миру сумнящимся, до ваших беспредельно-нечеловеческих воспарений… — Он поворачивает лицо к залу. — Радуйся, народ-любоду-шец! Не часто тебе в наше время случается послушать и посмотреть такого выдающегося искателя по части ходов и выходов, реформатора идеи, банкрота-ниспровергателя законов жизни Дядиных и человеческих!