Владимир Романовский - Русский боевик

• Название: Русский боевик
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Современная проза

Несерьезный роман на злобу дня.

* * *

Версия с СИ от 12/05/2008.

---

Владимир Романовский-Техасец РУССКИЙ БОЕВИК совершенно скандальный роман

ГЛАВА ПЕРВАЯ. НАКАНУНЕ

Нужно было начинать репетицию, но разразился прямо на сцене дичайший скандал. Василиса Бежкина, дорвавшаяся к сорока пяти годам до исполнения титульной роли в опере итальянского композитора Джузеппе Верди «Аида», кричала надрывно, открытым голосом, рискуя повредить связки, что это, блядь, мусульманский заговор против нее, и что черножопые наконец узурпировали власть, а жиды в лице ответственного за художественную часть Бертольда Абрамовича Штейна, им потакают, ибо продажны. Помощник дирижера Алексей Литовцев возражал писклявым голосом, время от времени бросая палочку на пульт, и грозил скорым появлением в театре страшного Валериана. Бас Димка Пятаков, по задумке поющий партию африканского вождя, насмешливо сообщил, что Валериан не то в Нью-Йорке, не то в Лондоне, и дела ему до нас нет никакого. Василиса на это единожды взвизгнула в том смысле, что сука Валериан — тот же мусульманин, и справедливости от мусульман ждать не приходится русскому человеку (это она имела в виду себя). Абдул Рахманов, тенор, готовящий партию эффектной внешности воителя Радамеса, бледнел восточной бледностью, кусал губы, раздувал крупные ноздри, и молчал, яростью переполняемый. Бертольд Абрамович Штейн, в самом начале скандала крикнувший проникновенно, что не потерпит в театре антисемитизма, и удалившийся в артистическую, вернулся и зычно потребовал, чтобы все заткнулись на хуй.

Аделина, прибывшая в театр через две минуты после начала скандала, стояла у правой кулисы, постепенно вникая в суть перебранки.

Оказалось, что Симка Кедрина, коей предписано было исполнять партию дочери Фараона, жестокой Амнерис, совершенно неожиданно подписала договор с каким-то замшелым немецким театром, не то в Дюссельдорфе, не то в Кельне — в данный момент кто-то из администрации спешно выяснял, с каким именно, и есть ли в Дюссельдорфе оперный театр. По идее, Симка не имела права этого делать, поскольку репетиции уже начались, а контракт с главным театром Санкт-Петербурга — все-таки не хуй собачий. Но, поразбиравшись в бумагах, администрация обнаружила совершенно неприличный факт, а именно, что никакого договора в Питере у Симки нет. Симку пристроил в прошлом сезоне ее меценат, человек степенный и влиятельный во многих смыслах, с добродушно-надменным лицом, и договор намеревались подписать, чтобы все выглядело делово, а не как в борделе в Купчино, но Симка отгудела Полину в петрухином шедевре, а затем Маддалену у Верди, и все так удивились, что она вообще может петь, что о договоре как-то забыли.

И вот теперь эта шлюха Симка, укравшая, как утверждала Василиса Бежкина, новые английские туфли из ее артистической, укатила, возможно в этих самых туфлях, в Германию, и получалось, что «из-за этой гадины, которой в „Аиде“ и петь-то нечего» (по мнению Василисы) — представление срывалось, поскольку до премьеры оставалось три недели. Ну не Полоцкую же ставить главной на партию Амнерис! И если, допустим, ее все-таки поставить главной, чего делать нельзя, то кто же останется в запасе? А если Полоцкая вдруг заболеет и умрет, не Бертольду же Абрамовичу исполнять партию Амнерис?

При упоминании Бертольда Абрамовича в роли Амнерис Димка Пятаков съехал по заднику на пол и захохотал раскатисто басом. Алексей Литовцев бросил палочку на пюпитр.

Аделина ждала. Она прекрасно понимала, что настал ее звездный час. Она была готова. Спешить некуда — она просто постоит у кулисы, пока ее не заметят.

Ее заметили.

— Полоцкая! — Литовцев уперся потными от артистической нервозности руками в пюпитр. — А займи-ко, душа моя, вон то место, вон, видишь? И начнем-ка мы прямо с дуэта.

— Это как же! — возразил Бертольд Абрамович, вытирая плешь бумажной салфеткой и щурясь близоруко. — Это не согласовано пока что!

Все молча уставились на него. От этого всеобщего внимания Бертольд Абрамович слегка опешил, но собрался с мыслями и заверил:

— Согласуем, ничего. Вот и хорошо. И уж кстати… Аделина… прошу вас впредь не опаздывать на репетицию.

— Вишня и Доброхотов, — обратился Литовцев к кларнетисту и гобоисту. — Сейчас же перестаньте резаться в шахматы. Для этого есть специальные клубы и парки, коими славится наш город. Михаил Игоревич, отложите экономический журнал и возьмите в руки ваш, не побоюсь этого слова, непревзойденный тромбон, иначе, когда вернется Валериан, он вас уволит, и вы будете подрабатывать в джаз-клубе. Официантом.

Аделина встала напротив Абдула. Абдул, косясь на Литовцева, затянул тревожно. Аделина, вступив в нужном месте, поддержала, и дуэт они отпели замечательно. Абдул, правда, вскидывал зачем-то руки и шаркал в сторону правой ногой, как хоккейный вратарь. Затем отыграли с несколькими остановками первый акт вплоть до сцены благословения Радамеса в храме. На этом решили остановиться.

«Я и Верди» — так называла Аделина свою работу с партией гордой Амнерис. Ни Бизе, ни Чайковский не сочетались так гармонично с ее голосом и душой. В моменты, когда и оркестр, и партнеры играли и пели достойно, Аделина чувствовала, как каждая нота в ее партии сливается с каждой частицей вселенной — интервалы становились масляными, низкие ноты резонировали в каждой частице тела. «Я — лучшая!» — хотелось ей крикнуть. «Никто, кроме меня и Верди, так не может!» Крикнуть хотелось, потому что, судя по реакциям, никто этого не понимал, и в перерыве, сразу после ее исполнения, партнеры вполне могли заговорить — о ценах, о поездках, и даже о атональной опере Берга «Лулу» — заговорить с привычной скукой в голосе, с привычным пренебрежением к тому, что только что произошло и то, что они, профессионалы со стажем, должны были, казалось бы, оценить. Эта особенность многих людей не воспринимать того, что казалось Аделине очевидным, помнилась ей с детства — с того момента, когда она вдруг услышала (на очень дорогой немецкой стереосистеме, купленной отцом для матери) Хабанеру в исполнении какой-то малоизвестной певицы. Пораженная, она обратилась тогда к матери, лет семь уже не бравшей в руки скрипку — «Это очень красиво, мама, да?» Мать, занятая разговором с подругой по телефону, и до замужества игравшая «Кармен» в оркестре множество раз, сказала — «Да, ничего, хоть и тривиально». Что такое тривиально, Аделина тогда еще не знала, но слово запомнила. Отец, как она позже выяснила, в музыке не разбирался. Друзья и подруги отрочества слушали в основном популярные группы — иностранные и русские — равнодушно произнося слова вроде «класс!» и «катит!».

На улице шел дождь, и нужно было ловить такси, а такси не было. К тому ж Аделину переполняли сильные чувства, настолько сильные, что даже не возникало желания поделиться с кем-нибудь радостью. Хотелось побыть одной, совсем одной. И она напрямки зашагала к Каналу.

Туфли, конечно же, испортятся — не такие туфли, которые Симка якобы украла у Василисы, подделка, но действительно стильные, хорошей кожи, английские туфли — ну и леший с ними. Прическа пропадет — пусть. Эффектное осеннее пальто намокнет — пусть.

Порыв ветра выдернул из руки Аделины зонтик и куда-то его уволок. Аделина поправила на плече сумку, сунула руки в карманы, и чуть ускорила шаг. Волосы лезли в глаза. Дождь хлестал по щекам. Ничего. Как легко дышится! Какой хороший день!

Через полчаса ходьбы под дождем она вдруг сообразила, что если сейчас простудится, то может сделаться конфуз. Эка дура безголовая. Она быстро огляделась. Не то, что такси — вообще машины все куда-то пропали среди бела дня. Аделина покусала губу, вытерла мокрым рукавом мокрое лицо, нерешительно подошла к краю тротуара, еще раз огляделась. Троллейбус — но остановка не здесь, а дальше. Как пользуются троллейбусом Аделина помнила очень смутно — лет десять уже не ездила. Нет, пешком до дома идти — большой риск. Нужно срочно в горячий душ. И чаю. Что ж. Мойка, второй этаж — это в двух шагах, не так ли. Не хочется делиться счастьем с матерью. Отца скорее всего нет дома, как всегда. Запрусь в спальне, приму душ, посмотрю телевизор, а там, глядишь, и дождь кончится. Эдька позвонит к вечеру, как обещал. Может, подбросит до дому. Впрочем, лучше бы не звонил.

Все оказалось не так, как она предполагала. Мать куда-то ушла, к каким-то сплетницам-подружкам, а отец, которому полагалось быть на Мер Нуар, оказался дома, вместе с четырьмя громилами, его охраняющими. Особняк притих из-за их присутствия, испугался.

— Здравствуй, дочь, — сказал отец.

— Привет, папа.

— Промокла? Ну, иди, переоденься.

Они коротко поцеловались.

Стаскивая с себя в спальне мокрую одежду, Аделина подумала, что как-то странно сегодня выглядит отец. Какой-то он обычный. Нет самоуверенности, нет авторитетности. И мыла нет в ванной. Это никуда не годится! Что ж, горничная забрала мыло, что ли? Зачем? Горничным хорошо платят, зачем ей красть мыло?