Густав Майринк - Белый Доминиканец

• Название: Белый Доминиканец
• Автор: Густав Майринк
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00659-Х

Произведения известного австрийского писателя Г. Майринка стали одними из первых бестселлеров XX века. Постепенно автор отказался от мистики и начал выстраивать литературный мир исключительно во внутренней реальности (тоже вполне фантастической!) человеческого сознания. Таков его роман «Белый Доминиканец», посвященный странствиям человеческого «я».

Пропущенные при OCR места помечены (...) — tomahawk

---

И действительно, земля год от года становилась для меня все более и более сумрачной долиной смерти. Куда бы я ни бросил взгляд, повсюду — в форме, слове, звуке, жесте — чувствовал я присутствие страшной госпожи мира: Медузы с прекрасным, но одновременно ужасным ликом.

«Земная жизнь — это постоянное мучительное рождение все заново возникающей смерти», — это ощущение не покидало меня ни днем, ни ночью. — «Жизнь необходима лишь как откровение смерти». Эта мысль переворачивала во мне все обычные человеческие чувства.

Желание жить представлялась мне кражей, воровством по отношению к моей сущности, а невозможность умереть представлялась гипнотическими узами Медузы, которая, казалось, говорила: «Я хочу, чтобы ты оставался вором, грабителем и убийцей, и так и скитался по земле».

Слова Евангелия: «Кто возлюбит свою душу, тот потеряет ее, кто возненавидит ее — тот сохранит», — стали выступать из темноты, как лучезарный поток света. Я понял их смысл. То, что должно расти — это мой Первопредок. Я же должен умаляться!

Когда тот бродяга упал на Рыночной площади, и его лицо начало застывать, я стоял в окружавшей его толпе, и у меня было жуткое чувство, будто его жизненная сила, как дуновение, входит в мое тело.

Как будто на самом деле я был вампирическим вурдалаком, с таким сознанием вины я выскользнул тогда из толпы, унося с собой отвратительное чувство — моя жизнь держится в теле только за счет того, что она ворует у других. А тело — лишь блуждающий труп, который обманул могилу, и тому, чтобы я начал заживо гнить, подобно Лазарю, препятствует только отчужденный холод моего сердца и моих ощущений.

Шли годы. Но я замечал это лишь по тому, как седели волосы моего отца, а сам он дряхлел.

Чтобы не давать пищи суеверным страхам горожан, я все реже и реже выходил из дома, пока, наконец, ни пришло время, когда я в течение целого года оставался дома и даже ни разу не спускался к скамейке в саду.

Я мысленно перенес ее в свою комнату, сидел на ней часами, и при этом близость Офелии пронизывала меня. Это были те редкостные часы, когда царство смерти было не властно надо мной.

Мой отец стал странно молчалив. Часто в течение недель мы не обменивались с ним ни единым словом, за исключением утренних приветствий и вечерних прощаний.

Мы почти совсем отвыкли от разговоров, но казалось, что мысль нашла новые пути для коммуникации. Каждый из нас всегда угадывал, что нужно другому. Так однажды я протянул ему необходимый предмет, о котором он ничего не говорил вслух. В другой раз он принес мне книгу из шкафа, перелистал и протянул мне ее, открыв именно на тех словах, которые внутренне занимали меня в данный момент.

По нему я видел, что он чувствует себя совершенно счастливым. Иногда он подолгу останавливал на мне свой взгляд; в нем светилось выражение глубокого удовлетворения.

Временами мы оба знали наверняка, что часами обдумываем одни и те же мысли — мы шли духовно настолько в такт друг с другом, что даже невысказанные мысли превращались в слова, понятные нам обоим. Но это было не так, как раньше, когда слова приходили или слишком рано или слишком поздно, но всегда не вовремя; это было, скорее, продолжением некоего общего мыслительного процесса, а не просто попытками или начальными этапами духовного общения.

Такие моменты настолько живы в моих воспоминаниях, что все, вплоть до мельчайших деталей, встает предо мной, когда я думаю об этих минутах.

Сейчас, когда я это пишу, я снова слышу голос моего отца, слово в слово, каждую интонацию… Это случилось однажды, когда я в своем Духе спрашивал себя о смысле своего странного безжизненного оцепенения.

Он сказал тогда: «Мы все должны стать холодными, но большинству людей это не позволяет жить дальше, и тогда наступает смерть». Есть два вида умирания.

У многих людей в момент смерти умирает почти все их существо, так что о них можно сказать: от них ничего не осталось. От некоторых людей остаются дела, которые они совершили на земле: их слава и заслуги живут еще некоторое время, и некоторым странным образом остается и их форма, так как им воздвигают памятники. Сколь незначительную роль при этом играет «добро» или «зло» видно уже и по тому, что таким великим разрушителям, как Нерон или Наполеон, также поставлены памятники.

Это зависит только от масштаба действий.

Самоубийцы или люди, ушедшие из жизни каким-то ужасным образом, по утверждению спиритов, остаются на земле в течение еще некоторого срока. Я склоняюсь к мысли, что на медиумических сеансах или в домах с привидениями зримо и ощутимо появляются не призраки мертвых, а их истинные сущности вместе со знаками, сопровождавшими их смерть, — как если бы магнетическая атмосфера места полностью сохраняла то, что случилось в прошлом, и временами снова его воспроизводила в настоящем.

Многие призраки в процессе заклинания мертвых в Древней Греции, как в случае Терезия, подтверждают это.

Смертный час — это только момент катастрофы, в которой все в людях, что еще не было разрушено при жизни, уносится в никуда ураганным ветром. Можно сказать и так: червь разрушения вначале поражает наименее значительные органы, когда же его зуб касается жизненных опор, рушится все здание. Это естественный порядок вещей.

Подобный конец уготован и мне, потому что и мое тело содержит слишком много элементов, алхимически трансформировать которые выше моих сил. Если бы не ты, мой сын, я должен был бы вернуться, чтобы в новом земном воплощении завершить прерванное Делание.

В книгах восточной мудрости написано: «Произвел ли ты на свет сына, посадил ли дерево и написал ли книгу? Только тогда ты можешь начать Великое Делание…». Чтобы избежать нового воплощения, жрецы и короли Древнего Египта завещали бальзамировать свои тела. Они хотели предотвратить то, чтобы наследие их телесных клеток снова притянуло их вниз и вынудило бы вернуться к земным деяниям.

Земные таланты, недостатки и пороки, знания и способности — это свойства телесной формы, а не души. Как последняя ветвь нашего рода, я унаследовал телесные клетки моих предков. Они передавались из поколения в поколение и наконец дошли до меня. И я чувствую, что ты сейчас думаешь: «Как такое возможно? Как могут клетки деда передаваться отцу, если родитель не умер перед рождением наследника?». Но наследование клеток происходит иначе. Они появляются не сразу при зачатии и рождении, и не грубо чувственным образом. Это происходит не так, как если бы воду из одного сосуда переливали в другой. Наследуется особый индивидуальный порядок кристаллизации клеток вокруг центральной точки. Но и это происходит не сразу, а постепенно. Ты никогда не замечал тот комический факт, над которым так часто смеются, — что старые холостяки, имеющие любимых собак, со временем переносят свой собственный облик на своих любимцев? Здесь происходит астральное перемещение «клеток» из одного тела в другое: на том, что человек любит, он оставляет отпечаток своего собственного существа. Домашние животные только потому так по-мещански мудры, что на них астрально перенесены клетки человека. Чем глубже люди любят друг друга, тем больше их клеток смешивается между собой, тем теснее они сплавляются друг с другом, пока наконец, через миллиарды лет, не достигают такого идеального состояния, что все человечество становится единым существом, собранным из бесчисленных индивидуальностей. В тот самый день, когда умер твой дед. Я, его единственный сын, стал последним наследником нашего рода.

Я не печалился ни единого часа, так живо все его существо проникло в меня! Для профана это покажется ужасным, но я могу сказать: день ото дня я чувствовал, как его тело разлагается в могиле, но, однако, мне не казалось это чем-то страшным или противоестественным. Его распад означал для меня освобождение связанных ранее сил; они потекли по моей крови, как волны эфира.

Если бы не ты, Христофор, я должен был бы возвращаться на землю, пока «провидение», если можно только использовать это слова, не позволило бы мне самому получить ту же привилегию, что и ты — стать вершиной, вместо того, чтобы быть ветвью.

В мой смертный час ты, мой сын, унаследуешь те последние клетки моей телесной формы, которые я не смог довести до совершенства, и тебе придется алхимизировать и одухотворить их, а вместе с ними и клетки всего нашего рода.

Мне и моим предкам не удалось осуществить «растворение трупа», потому что властительница всякого разложения не ненавидела нас так, как она ненавидит тебя. Только если Медуза ненавидит и боится одновременно так же сильно, как она ненавидит и боится тебя, только тогда это может получиться, и она сама осуществит в тебе то, чему она хотела бы воспрепятствовать.

Когда пробьет час, она обрушится на тебя с такой безграничной яростью, чтобы спалить в тебе каждый атом, и при этом она уничтожит в тебе свое собственное изображение. И только так свершится то, что человек не в состоянии сделать своими собственными силами. Она сама убьет часть себя самой, и это даст возможность причаститься к своей собственной вечной жизни. Она станет скорпионом, поражающим самого себя. Затем свершится великое превращение: не жизнь тогда породит смерть, но, напротив, смерть породит жизнь!