Лев Давыдычев - Эта милая Людмила

• Название: Эта милая Людмила
• Автор: Лев Давыдычев
• Издательство: Пермское книжное изжательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Роман для детей и некоторых родителей.

---

— Какая же ты преступница, милая ты моя? Ты, может, толком и не знаешь, чего это слово значит?

— Я даже знаю, что должны делать в милиции, когда туда является с повинной преступник.

— И что же тут должны делать в таком случае?

— По крайней мере, заинтересоваться личностью явившегося, серьёзно заняться им, а не хохотать, будто Юрий Никулин пришёл.

— Заинтересуемся, будем серьёзны, — согласился участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов. — Почему ты решила взять под защиту Пантю, известного злостного хулигана? Безобразника и антиобщественника? И как тебя, милая, звать? Меня — Яков Степанович.

— Очень приятно познакомиться. Меня зовут Людмилой. А откуда вы знаете…

— Я даже знаю, где сейчас находится Пантя, которого вдруг все решили защищать.

— Предположим, вы знаете, где сейчас находится Пантя, — довольно насмешливо проговорила эта милая Людмила. — Но какое имеет значение…

— А вот какое. Он идёт по дороге к Дикому озеру с девочкой, которую ищет отец, — владелец кем-то искорёженной машины, — тоже довольно насмешливо сказал участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов, наслаждаясь обескураженным выражением лица девочки. — Интересная для тебя новость?

— Потрясающая новость… Даже в голове не укладывается. Правда, отец пока не вспоминает о дочери… Но сначала о Панте. Понимаете, Яков Степанович, я не могу не жалеть его. Вот вчера поздно вечером он был голоден, да его ещё не пускали домой ночевать. Я вынесла ему поесть, и, представьте себе, он плакал. А тут его стали подозревать в истории с машиной, и я…

— Эх, какие вы все, я имею в виду вас, молодежь… — осуждающе, но мягко перебил участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов, долго обмахивал лысину фуражкой. — Какие вы все…

— Самостоятельные? — с вызовом спросила эта милая Людмила.

— Безответственные. И слишком уж самоуверенные. Плохо, конечно, не то, что ты пожалела Пантю, его есть за что пожалеть. Но ведь прежде чем начать делать что-нибудь серьёзное, надо ведь сто раз подумать и хотя бы один раз посоветоваться. Вот пришла бы ты ко мне и вместо того, чтобы врать…

— А взрослые никогда не врут? Они никогда не поступают безответственно?

Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов тщательно промакнул лысину платком, надел фуражку, помолчал и ответил:

— Врут. И безответственных среди нас хватает. Но только потому, что в детстве их от этого не отучили В детстве, предположим, у ребеночка носик у-у-у какой малюсенький, а у взрослого у-у-у-у какой носина вырасти может! В детстве привыкнет на мизинец обманывать, а взрослым станет, ему и государство обмануть — пара пустяков… Чего молчишь?

— Возражать нечего. Я тоже считаю, что наличие в жизни плохих взрослых — не оправдание нашего плохого поведения… Но как наша девочка оказалась с Пантей?

— Если будешь держать язык за зубами…

— Даю честное слово.

— Хулиганы у нас стали появляться на Диком озере. Когда-то оно, видимо, диким и было, а теперь просто распрекрасное место для отдыха, рыбалки и всего такого прочего. Вот и приезжают туда целыми компаниями хулиганы и безобразничают. Мешают людям отдыхать. Дружинник Алёша Фролов сегодня туда уже наведывался, а по дороге и встретил Пантю. — Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов помахал фуражкой над головой. — Сегодня мы туда организуем большой выезд к нашим активом. Привезём Пантю и девочку. Сами вы пока на озеро носа лучше и не показывайте.

Зазвонил телефон, и эта милая Людмила невольно прислушалась к разговору. Особенно ей запомнились слова:

— Выезжаем в семнадцать ноль-ноль… Людей хватает… Есть доложить… Ну, будь здорова, Людмила. Рад был с тобой познакомиться.

— Я тоже, Яков Степанович. Всегда приятно встретить умного и откровенного человека.

Они крепко пожали друг другу руки, довольные тем, что взрослые и дети в конечном итоге делают общее дело — помогают людям жить и работать. И лишний раз убедиться в этом им обоим было важно и даже необходимо.

А теперь, уважаемые читатели, нам с вами придётся вернуться к неприятным событиям, но сначала мы понаблюдаем за двумя счастливейшими людьми.

Голгофа и Пантя чувствовали себя настолько счастливейшими, что если бы сейчас их увидел кто-нибудь посторонний, то вполне мог их счесть хотя бы чуточку ненормальными.

Например, когда Голгофа впервые в жизни увидела в траве живую землянику, то завизжала так пронзительно, что Пантя вздрогнул и бросился бежать: думал, что на них рушится дерево. А она, не переставая визжать, упала перед ягодой на колени, раскинула руки, словно собиралась её обнять, приникла к ней лицом.

— Да вон их тут сколько, — удивленно и покровительственно сказал Пантя.

— Но ведь это же земляника! — восторженно воскликнула Голгофа. — Настоящая земляника! Я же её только на блюдечках видела да в стаканах! Одна ягодка, а пахнет-то, пахнет-то как!

— Ты её ешь, ешь, чего любоваться-то?

И Голгофа ела каждую ягодку отдельно, осторожно, с наслаждением вдыхая аромат, закрыв глаза. Панте это было и смешно, и приятно, и непонятно. Он изредка стыдливо гоготал, сидя в сторонке, любовался Голгофой и от её восторженности словно уставал, наконец ослабел настолько, что опрокинулся в траву вверх лицом.

И вдруг неожиданно крепко заснул…

Проспал он всего несколько минут, а проснулся в страхе: ему показалось, что прошло чуть ли не несколько часов! Но Голгофа ничего не заметила, она на четвереньках ходила кругами по траве, ела ягоды и уже не визжала, не восклицала восторженно, а лишь изредка тихо и ласково охала…

Пантя посидел, приходя в себя от неожиданного глубокого сна, вскочил и испуганно крикнул:

— Слушай, ты! Этак мы с тобой сегодня до озера не дойдем! А ночевать по дороге негде! А ягод там ещё боле, чем здесь!

— Ах, Пантя, Пантя! — выдохнула, подбежав к нему, Голгофа. — Если бы ты только знал! Как всё замечательно!

— Аёда, айда! — От радости Пантя хихикнул. — На озере ещё красивше! Айда!

Но не успели они пройти и нескольких метров, как Голгофа, простите меня, уважаемые читатели, за многократное повторение одного и того же выражения, ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ увидела муравейник и замерла перед ним с раскрытым ртом и до предела расширенными глазами.

— Я о них столько читала, — печально и восторженно прошептала она, присев на корточки и не отрывая взгляда от муравьиной суетни. — Ведь за ними часами наблюдать можно и — не надоест! Все, все, буквально все заняты делом! Ни одного тунеядца, ни одного хулигана, ни одного воображули! И никто не мешает друг другу!

«Обалделая она какая-то», — подумал Пантя больше с удивлением, чем с неодобрением, а вслух сказал:

— Они ведь кусаются! Они ещё и куда угодно заползти могут!

— Но ты посмотри, посмотри, как интересно!

— Зато так мы до озера сегодня не дойдем, — озабоченно и важно пробурчал Пантя, но Голгофа поднялась, улыбнулась ему, и он уже сразу весело объяснил: — Да у озера там всё есть! Мурашиные кучи этой в три раза больше. Айда!

Его опасения были отнюдь не напрасными: они с Голгофой не шли, а, можно сказать, еле-еле передвигались с остановками чуть ли не через каждые десять метров. То она замрёт, увидев на поваленном стволе ящерицу, то вцепится в Пантину руку, углядев на пеньке бурундука, то надолго присядет перед лужей, любуясь скольжением водомерок, то прислонится к березе и начнет нежно гладить её ствол…

— Ой! Ой! — так испуганно прошептала Голгофа, что Пантя резко обернулся, готовый броситься защищать её. — Ведь это же настоящая лошадка! Ты посмотри, какая у неё смешная прическа!

— Это не прическа, а грива, — серьёзно объяснил Пантя, но не удержался и рискнул пошутить: — А сзади у неё — хвост называется.

— Смейся, смейся, — сердито ответила Голгофа. — Но ведь я тоже кое-что знаю, о чем ты понятия не имеешь. Однако смеяться над этим я считаю ниже своего достоинства. Вернее, просто не буду смеяться.

Лошадка была низкорослой, с длинной, тщательно зачёсанной на одну сторону гривой и хвостом почти до земли. На телеге, скрестив перед собой ноги в валенках, сидела старушка, одетая в телогрейку, застегнутую на все пуговицы, и в зимней шапке с завязанными на макушке ушами.

— Стой, Ромашка! — неожиданно пронзительным, звонким голосом скомандовала старушка, и лошадка остановилась. — Садись, молодежь, подвезу. Мне в компании веселее, а у вас ноги отдохнут.

Голгофа от радости растерялась, но не двигалась с места, Пантя же вроде бы намеревался продолжать путь пешком, сделал что-то вроде попытки спрятаться за Голгофу, и старушка крикнула уже сердито и нетерпеливо:

— Садись, молодежь, говорю! Подвезу, молодежь, говорю! Одной мне ехать скукота. А я страсть какая говорливая, ну прямо у меня изжога получается, коли долго промолчу… Но-о, Ромашка, поехали!.. Вы меня только слушайте, — звонким, пронзительным голосом почти кричала старушка, когда ребята поудобнее уселись сзади неё на телегу, свесив ноги. — Мне главное — самой высказаться требуется. А то живу я одна с тремя кошками, козой, с курами, поросёнком, старик мой восемь лет назад помер, телевизор сломался, у радио провод оборвался, вот в субботу мастера привезу, характер у меня зверский, потому что болезней во мне много, вылечить меня нельзя, вот я со всеми и ругаюся, то с курами, то с поросёнком, особенно хорошо с козой получается ругаться…