Александр Соколов - Меншиков

• Название: Меншиков
• Автор: Александр Соколов
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

Исторический роман об известном российском государственном деятеле, сподвижнике Петра Первого — Александре Даниловиче Меншикове (1673–1729), о его стремительном восхождении к богатству и славе, его бурной, беспокойной жизни и драматическом конце.

---

Меншиков в это время собирает в Новгороде объявлявшихся из-под Нарвы офицеров и рядовых, набирает рекрутов, новгородских стрельцов, «пересматривает и исправляет» пехотные и драгунские части. В Москве «кликнули в солдаты вольницу», велено принимать «всякого чину людей». Рослых зачисляли в гвардию, остальных направляли к Данилычу в Новгород, где под его руководством кипели работы по укреплению города и расположенного вблизи его Печерского монастыря, возле которых, на подступах, драгуны, солдаты, «всяких чинов люди, и священники, и всякого церковного чина, мужеска и женского пола», рвы копали, ставили палисады, рогатки…

Исключительное рвение Меншикова, его кипучая деятельность были отмечены: «за многотрудное дело по исправлению армии и усердие в креплении городов» он в конце 1700 года жалован был чином бомбардир-поручика гвардии.

В конце января 1701 года Петр отправился к литовской границе для свидания с польским королем Августом. В свите находились: генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин, дядя Петра Лев Кириллович Нарышкин, постельничий Гаврила Иванович Головкин, бомбардир-поручик Меншиков и переводчик Шафиров.

Август и Петр порешили:

«Продолжать войну против шведа всеми силами и друг друга не оставлять без общего согласия: в случае же предложения неприятелем мира немедленно сообщать о том взаимно. Российский государь пришлет королю польскому на помощь, как скоро летнее время позволит, в Динабург или другое ближайшее место между Динабургом и Псковом, от 15 до 20 тысяч человек удобной и благообученной пехоты, с добрым оружием, в полное распоряжение короля…»

Дополнительно, особой секретной статьей договора, Петр был обязан в половине июня прислать Августу 20 тысяч рублей «для награждения тех из польских сенаторов, которые будут содействовать участию Речи Посполитой в союзе».

В начале марта Петр возвратился в Москву. Вслед за ним явился представитель Августа за обещанными деньгами.

Взято было, что возможно, в приказах, ратуше, — оказалось слишком мало: Троицкий монастырь пожертвовал — внес тысячу золотых…

Преображенского полка поручик Меншиков решил справить свое новоселье. Отстроил дом-хоромы в Преображенском, взял к себе сестер, нанял старуху «отвечать за дворецкого», — сварлива была, прижимиста, но честна, искусна в хозяйстве, — и стал дом «полная чаша». Александр Данилович один мужчина в доме; сестры на него не надышатся. Зато же был и ухожен: шарфы, манжеты — снег с синевой; панталоны, камзол глаженые, чистые; башмаки, ботфорты блестят, хоть смотрись. Он того и желал: экономно и сытно, а главное, что он особо любил, — во всем порядок, опрятность.

На новоселье, в первый день, — начерно, — были только два человека: государь, да пригласил Александр Данилович еще одного купца — богатея Филатьева, оптовика, скупщика льна, щетины, воска, пеньки, голову московских гостей, пользовавшегося среди них исключительным уважением и почти безграничным доверием.

За обедом Петр говорил:

— С нашими купцами не сговоришься, не хотят понимать своего интереса. Для них из рубахи, можно сказать, выскакиваешь, выхода ищешь, море воюешь, а они, — чтобы помочь в этом деле…

Филатьев, тучный, лысый, с подобострастной улыбкой, застывшей на круглом, лосном лице татарского склада, поблескивая узкими, посоловевшими глазками, слушал, стараясь понять, к чему клонится дело. Одной рукой он разбирал свою большую черную бороду, в которой седина тронула волосы только около щек, а другой ласково гладил «уже остывший» громадный бокал.

— Эх, Демьян! — хлопал его Петр по плечу. — В подполе-подполье стоит пирог с морковью, есть-то хочется, да лезть не хочется. Так, что ли? Я, стало быть, сам и в подпол лезь, и доставай, и в рот вам клади. А вы, други, что?

Александр Данилович звякнул о стол припасенным заранее кошелем. Встрепенувшись. Филатьев испуганно глянул на Меншикова, что-то пробормотал и, нахмурившись, выпил до дна.

— Тут четыреста двадцать золотых, — сказал Данилыч, кладя ладонь на кошель, — дарю на государево дело. Все, что могу!

Захмелевший Филатьев:

— А я что, лиходей своему государю?.. Поцелуемся.

Облапил Петра.

— Для тебя, государь, — наизнанку!.. Даю, — прижал руку к груди, — верь слову, десять тысяч рублей!

Петр его за плечи:

— Друг!.. Один ты понял!..

Подмигнув Петру. Данилыч прошипел по-голландски:

— Мин херр… Начало… Поверь… будет как надо.

Так по монастырям, по царевым сусекам да за счет доброхотных даяний и наскребли на военные нужды ни много, ни мало — 150 тысяч рублей.

Что было обещано Августу, заплатили.

Исполнено было и другое обязательство, данное польскому королю: князь Репнин повел под Ригу двадцатитысячный корпус.

Ни в какое сравнение не шли эти солдаты с ратниками дворянского ополчения. Да уже и не те были эти солдаты, что когда-то стояли под Нарвой. Хорошо обученные, не по ратному обычаю, а по «артикулу»,[11] они твердо усвоили и все «статьи воинские, как надлежит солдату в житии себя держать, в строю и в учении как обходиться».[12]

«Люди вообще хороши, — писал о них саксонский фельдмаршал Штейнау, — не больше пятидесяти человек придется забраковать. Они идут так хорошо, что нет на них ни одной жалобы, работают прилежно и скоро, беспрекословно исполняют все приказания».

4

По возвращении в Москву Петр не более десяти дней пробыл в Преображенском — спешил в Воронеж на закладку нового корабля. И вообще, для ускорения судостроения на воронежских верфях нужен был, как Петр полагал, глаз да глаз — свой, хозяйский, всевидящий глаз. Иначе — толку не жди! Никому из своих приближенных не мог Петр доверить это важнейшее дело.

Вместе с государем выехали в Воронеж почти все большие чиновные люди.

Перед отъездом Петр решил зайти к царевне Наталье Алексеевне, проститься. Подмигивая в сторону Данилыча. говорил посланцу от сестры:

— Да скажи Наталье Алексеевне, чтобы Дарья Михайловна была непременно.

Александр Данилович, скрывая смущение, отвернулся к окну.

— Вот всегда так, мин херр, — теперь разговоры пойдут…

— Да на тебя с Дашенькой глянуть раз, так все сразу как на ладони, — говорил Петр, смеясь. — И без меня всем известно.

Боярышня Дарья Михайловна Арсеньева не помнила своей матери. Ее отец воеводствовал в какой-то далекой сибирской округе. Подрастала она с няньками, мамками, в теремной древней строгости. Потом их всех сестер — Дарью, Варвару и Аксинью — взяла к себе в девушки царевна Наталья Алексеевна. Петр частенько навещал сестру со своим неразлучным Алексашей, и девицам-боярышням не приходилось прятаться от гостей. Дашенька Арсеньева с первого взгляда крепко приглянулась Александру Даниловичу. Нравились ему ее становитость, скромность и ласковость, молочная белизна тонких, маленьких рук, тяжелые русые косы, молодой, горячий румянец, серебристые глаза в длинных темных ресницах, соболиные брови.

«Хороша-а!» — вздыхал про себя Алексаша, глядя на девушку, каждый раз по-новому поражавшую его своей красотой.

В ее присутствии он, этакий-то гвоздь парень, робел… А чем больше робел, тем скромнее и молчаливее при ней становился. Во взоре Дашеньки отражалась такая чистая, голубиная кротость, доверчивость! Чувствовалось, что если она поверит кому-то до конца, если полюбит — навек. Редко она поднимала глаза на него. А если поднимет когда, почему-то он свои опускал. Потому ли, что серебристые эти глаза проникали ему в самую душу? И щемяще-сладко становилось тогда у него на душе, и тепло, словно таяло что-то дотоле холодное, твердое. Такая, думалось Алексаше, любого разбойника ангелом сделает.

Усиливали его любовь к Дашеньке немецкие дамы. Те, которых он знал, были как-то особенно плотски откровенны, чувствовалось, что им ничего не стоит совершить любое стыдное дело. Терпеливо сносили они любые объятия, пьяные поцелуи. Не раз заставал он их в самых откровенных костюмах, позах и ни разу не замечал на их лицах смущения. Они позволяли себе очень многое, не боясь увлечься.

«Холодны и расчетливы», — оценивал их Алексаша.

Где же равнять таких с его Дашенькой!

…Около трех месяцев провел Петр в Воронеже, усиленно занимаясь строительством кораблей.

Распространились слухи, что турки, заключив мир с Венецией, готовятся к войне с Москвой.

«Извольте быть в том осторожны, — писал Петр Апраксину, в то время азовскому губернатору. — Обороняйте Азов, а наипаче Таганрог: сам сведом, каков туркам Таганрог, а под нынешний час и пуще. Изволь нанять довольное число казаков, ибо отселе войско скоро не поспеет».

Однако опасения эти к концу года рассеялись. Посол Дмитрий Михайлович Голицын донес 23 августа из Адрианополя, что был он у султана на аудиенции и что его «приняли, как цесарского посла». «Турки мирный договор подтвердили, — писал он, — только требовали разорения Казикерменя и других городов на Днепре, согласно с постановленными условиями мира».