Всеволод Крестовский - Очерки кавалерийской жизни

• Название: Очерки кавалерийской жизни
• Автор: Всеволод Крестовский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1998
• ISBN: 5-203-01851-0

В. В. Крестовский (1840–1895) — автор одного из популярнейших романов XIX в. — «Петербургские трущобы». Менее известно, что из-под пера Крестовского вышло много книг на военные темы, в том числе «Очерки кавалерийской жизни», раскрывающие «физиологию» армейской службы в мирное время в отдаленных гарнизонах. Книга написана богатым, сочным, персонифицированным и не лишенным юмора языком. Автор затрагивает многие проблемы армейской жизни, обострившиеся в наше «смутное» время.

---

В этом лесу, если отойти с полверсты от фольварка, стоит древняя и крайне убогая православная церквица, в которой давно уже не отправляется богослужение, а вокруг нее скучились заросшие бугорки да погнившие кресты забытого кладбища. Поперек леса, в одной стороне, тянется правильный земляной вал, и тут же встречаются два высоких бугра, поросшие вековыми деревьями. Местные жители называют их «шведскими могилами» и «шведским валом», рассказывая, что на этом самом месте при царе Петре, — когда тут еще не росло леса, а было чистое поле, — происходило «лобоиська» между шведамя и русскими и было пролито много крови, отчего де и самый фольварк, или усадьба, называется Закревщизною, то есть стоящею за кровью. Весь этот уютный сельский утолок орошается извилястою речкой Пыррой, берега которой в этом месте поросли высокими древними вербами, ольхой и чернокленом, и по стволам этих деревьев красиво завивается густейший хмель, а макушки унизаны шапками вороньих гнезд. Прибрежные луга кишат мириадами пестрых мотыльков, коромысл и кузнечиков, и все это реет в солнечных лучах и звучит неумолкаемым концертом, который вечером, во время заката, начинает сливаться с мелодическим урчанием и стонами жаб в заглохшем пруду и на соседнем болоте. В это же время целые тучи ворон и галок, крестиками рябя в глазах на страшной высоте, совершают вечерний перелет, кружась над строением и наполняя всю окрестность рассыпчатым карканьем…

Бывало, первое удовольствие у нас в эту пору — пойти на берег Пырры раков ловить. Возьмем с собою двух-трех солдатиков да денщика и где-нибудь на бережку костерок разложим. Едкий дымок отгоняет мошку. Солнце уже село. Ни один лист не шелохнется в своей ленивой, дремотной неподвижности. Все темней и темней становится в охлаждающемся воздухе, и только белесоватый край потухшего неба сквозит в воде между совершенно черными отражениями толстых стволов и кустарника. Двое солдатиков — привычные наши ловцы — раздеваются и, наскоро перекрестясь, осторожно спускаются в речку. Все движения свои в воде стараются они делать как можно плавнее и тише, чтобы излишним шумом и всплесками не всполошить раков. Бережок у Пырры отвесный и глубокий: как только спустишься, так тебя сразу до грудь и охватит водою, — раки в этот час забрались уже спать в свои норки.

Наши ловцы, как бы крадучись, пробираются в речке вдоль бережка и внимательно щупают его под водою. Нащупают рачью норку, ловец острожно запускает в нее свою руку — и через секунду выброшенный на траву черный броненосец в смятении начинает дрыгать своим хвостиком, за ним другой, третий — так что только поспевай их подбирать да в мешок укладывать! И глядь — через полчаса уже полная кастрюля начинает понемногу закипать над костерком на треножнике. Сейчас это — одевшимся людям по доброму стакану водки за труды вместе с командирским «спасибо», а еще полчаса спустя и сами мы, тоже пропустив по чарке, тут же на бережку примостимся поудобнее на разостланном ковре и примемся за вареных раков, которых навалят перед нами полное блюдо горою. Так мы его и одолеем вдвоем промеж тихого разговора. И преотменные, превкусные это у нас ужины выходили!

Нередко, бывало, во время рачьего лова подойдет к нам проживавший по соседству еврей, Мошка Гусатый, который у Джаксона поставлял сухой фураж для эскадрона, и тихо задумчивым тоном вступит с майором в хозяйственные разговоры. Этот Мошка, мужик лет тридцати пяти, в своем. роде был человек весьма изобретательный. Впрочем, никто и никогда его Мошкой не называл, а был он в целом полку известен под именем Шишки — так и прозывали его все Шишка Гусатый. Такое несколько странное прозвание имело свою причину. Дело в том, что у Тусатого под левым глазом был довольно значительной величины мясистый шаровидный нарост, который он называл «гулей» и говорил, что эту гулю ему «Бог дал»; уланы же за эту «гулю» и прозвали его Шишкой. Шишка да Шишка — и Бог весть с коих пор так уж и прослыл он Шишкой по всей окрестности.

Помню, однажды в послеобеденное время завесил я в своей комнатке раскрытое окно байковым одеялом, чтобы мухи не так донимали и, растянувшись на походной железной койке, принялся в мягком полусвете за чтение какой-то газеты, только что доставленной к нам из штаба с «летучею почтой».[28] Данило Иванович между тем ходил по смежной комнате, служившей нам и приемною и столовою вместе, и насвистывал что-то вроде полкового марша. Вдруг слышу я — торопливо кличет он меня оттуда вполголоса, с оттенком какой-то особой таинственности в тоне, словно хочет показать нечто достойное особенного внимания и боится, как бы не опоздал я поглядеть на любопытное явление.

— Всеволод… а Всеволод!.. Ступай сюда скорее!..

— Чего тебе? — откликаюсь я лениво и нехотя.

— Ах, да ступай, говорю!.. Шишка идет!

— Ну так что ж, что Шишка?

В это время майор показался на пороге моей комнаты.

— Да вот, видишь ли, в чем дело, голубчик, — начинает он объяснять мне все тем же, отчасти таинственным тоном, — протранжирился я немного в Вильне, а он за деньгами идет.

— Гм!.. Денег у тебя нет, что ля?

— То есть не то что нет — деньги-то, положим, есть всегда; но лишних, как на грех, теперь не имеется, да и на другие надобности нужны по эскадрону, и потому отдавать ему теперь мне не хотелось бы.

— Так и не отдавай. Скажи, что после.

— Да пристанет ведь… а я отказывать не умею — боюсь, что отдам.

— И много должен ты?

— Нет, пустяки: всего только тридцать рублей.

— Ну, брат, на беду, и у меня пусто, — сказал я, раскрыв ему бумажник, где скудно засело каких-то пять или шесть рублишек.

— Э, да я не об этом! — перебил он, нетерпеливо махнув рукою. — Не в деньгах дело!

— А в чем же? — поднял я глаза в недоумении.

— Разговори ты его как-нибудь.

— То есть как же это, однако, разговорить-то? — невольно рассмеялся я.

— Ну, как знаешь, так и разговаривай! Только устрой, чтобы он не приставал и отваливал.

— А ты как скоро надеешься отдать ему?

— Ну, недели через две, не позже… Как получу из ящика, так и отдам сейчас же. Разговори, голубчик!

— Ну, ин быть по сему! — согласился я. — Нечего делать, надо подыматься с постели… Фу! Жара какая, однако!.. Душно!

И я лениво направился в смежную комнату, а Джаксон вслед за мною прошел в свою спальню. Низенькие окна стояли у нас настежь раскрытыми. Я облокотился на подоконник и высунул голову на двор. Смотрю — стоит мой Шишка под окошком в своей длиннополой залоснившейся хламиде; шапка, по обыкновению, съехала на затылок, на лице некий гнет ожидания изображается, стоит и тросточкой своею поигрывает. И видно, что жарко, невмоготу ему жарко, сердечному!

— Здравствуй, Шишка! Что скажешь хорошенького? Зачем ты?

— Нет, мы так… до гасшпидин майор, — уклончиво и как бы нехотя отвечает Шишка.

— А зачем тебе майора?

— Так… Сшвой интерес иймеем.

— Верно, за деньгами?

— Мозже и так…

— И очень получить желаешь?

Шишка хитровато усмехнулся.

— Зжвините, — начал он, — а когда зж ви зжнаите таково шаловек на сшвиту, который не ажалал бы того?

— Такого человека… хм!., не знаю.

— Ну, и я так само зж не зжнаю.

— Верно. А теперь и я тебя в свой черед спрошу: зжвините, а когда ж ви не знаете, что иногда не всякое желание исполняется?

Шишка недоверчиво глянул мне в яйцо и, ничего не отвечая как на явно невозможную вещь, вытянул шею и мимо меня стал заглядывать внутрь комнаты.

— Гасшпидинь майо-ор?! Гасшпидинь майо-ор?! — повторял он, ища глазами Джаксона.

«Чем же, однако, — думаю себе, — буду я его разговаривать долее?» — как вдруг попалась мне на глаза тоненькая книжонка, которую, возвращаясь вчера из Вильны, купил майор на железной дороге. Это было собрание каких-то анекдотов из еврейского быта, кажется, Гулевича. Сегодня за обедом мы от нечего делать перелистывали эту книжонку и находили в ней некоторые сценки довольно забавными.

«Вот оно, что выручит меня!» — подумал я, вспомнив из нее одну подходящую штуку.

— Напрасно, Шишка! — говорю еврею. — Не смотри, не заглядывай. Майора ты не увидишь и денег сегодня от него не получишь.

— Ну, да! — явно не веря мне, мотнул он головою, как на самые пустые речи. — От гасшпидинь майор каб ми да не получили сваво деньгувь!.. Чи мозжна тому бить?

— Да уж верно говорю, не получишь.

— Гасшпидинь майор?! — опять тянется и заглядывает Шишка.

— А очень хочется?.. Очень?

— Агх, осштавьте, спизжалуста, васшего сшутку!.. Гасшпидин майо-ор?!

— Сказано, не заглядывай! А если уж так тебе желательно, то можешь получить от меня, но никак не от майора.

— Од вас?!

— Ну да, конечно, от меня, как будто не понимаешь!

— Н-ну, як од вас, то од вас!.. С балсшущим вдаволствием! — повеселел вдруг Шишка.