Савелий Дудаков. - "История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв

• Название: "История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв
• Автор: Савелий Дудаков.
• Жанр: Публицистика

Под общей редакцией Д. А. ЧЕРНЯХОВСКОГО Издание осуществлено при содействии Фонда Дж. Сороса за счет средств автора Дудакова С. Ю. OCR и вычитка: Давид Титиевский, сентябрь 2008 г., Хайфа. Книга выложена в Библиотеке Александра Белоусенко по просьбе автора, Савелия Юрьевича ДУДАКОВА Автор предлагаемой читателю книги, известный израильский ученый Савелий Дудаков подробно и корректно проанализировал особенности развития литературы и общественно-политической мысли России второй половины XIX – начала XX в. Особое внимание уделяется массовой беллетристике этого времени, произведениям ныне забытых писателей -"второго ряда" Вс. Крестовского, Б. Маркевича, С. Эфрона, Н. Вагнера и др. Незабвенной памяти профессора Шмуэля Эттингера

---

Первое столкновение героя с кагалом оканчивается судебным разбирательством, из которого явствует, что недремлющие органы времен Николая I были в курсе "жидовских интриг". Делом Владимира Олинского заинтересовался сам государь, но сцена в духе "Капитанской дочки" окончилась ссылкой героя на Кавказ. И вся вторая часть романа посвящена пребыванию сосланного в солдаты Олинского в небольшой пограничной крепости. Описание военных действий на Кавказе известно нам по произведениям Бестужева-Марлинского, Лермонтова, Льва Толстого, Мордовцева. Надо сказать, что изображение завоевания Вагнером резко отличается от тех, которые давали его предшественники. Вспомним

"Героя нашего времени" Печорина, который занимается любовью, дуэлью, игрою в карты и т.п., но ни разу не задумывается над тем, почему он находится на Кавказе. Он, как и герои других "колониальных романов" – от Бестужева до Н.Н. Каразина, – не ищут этой причины. Только в далеком будущем будет объявлена, с одной стороны, добровольность, а с другой – культуртрегерская функция присоединения "диких окраин". Вагнер, в отличие от своих предшественников, этот вопрос ставит: 40 лет социальной школы не прошли даром.

Гарнизон крепости, прозванной "Обломовка", мало чем отличающийся от инвалидной команды капитана Миронова, пребывал в состоянии крайне беззаботного, "обломовского" сна (Ребус. 1882. № 40. Ч. 2. С. 432-433). Время от времени отражались вылазки горцев, кончавшиеся резней. Иногда, для развлечения, усмиряли "мирных" горцев: "Зорили целые аулы… Захватывали у них скот" (Ребус. 1882. № 45. С. 472). И для чего? "Мы "великие россияне"… пойдем прививать… владычество взятки на вершины Кавказа. Мы развратим нашим хапаньем этих мирных горных детей, которые живут теперь так патриархально и не ведают, что значит подкуп. И мне опять представился "баталык". Груды тел в мирной Божьей церкви!.. Кровь!.. Разбитый иконостас… И обезображенное лицо Того, кто выгнал из храма продажных торговцев, осквернивших Его своей торговлей!.. Какой страшной, дорогой ценой покупается это отвратительное право хищенья, разврата, грабежа!" (Ребус. 1882. № 45. С. 471). Олинскому приходилось участвовать в набегах и "с ужасом видеть, как мои товарищи рубили без пощады горцев, отбивали у них баранов и лошадей. Это мало. Они начали грабить". Герой пытался прекратить грабеж, но получал глубокомысленный ответ: "Как же его не зорить… Его не зорить, он тебя зорить будет" (Ребус. 1882. № 49. С. 508). Этот диалог сродни диалогу миссионера и готтентота, пытающихся объяснить друг другу, что грабеж – это плохо, "когда у меня угоняют скот и жен", а "когда угоняю я" – это хорошо.

Пребывание героя на Кавказе прерывается началом Восточной (Крымской) войны, Олинского перебрасывают в Севастополь. Резюме, сделанное Владимиром, любопытно с психологической точки зрения: Кавказская война – не война, поскольку теперь Россия попала в положение горцев перед сильнейшим неприятелем: "Кавказская война. Разве можно считать ее войной? Перед той, настоящей, европейской войной, которая стоит на пороге и грозит нашей России? Здесь наша, так сказать, домашняя война, здесь мы добиваемся у маленьких народцев необходимого куска, а там сильный, великий неприятель поднялся на нас и грозит России" (Ребус. 1882. № 50. С. 519).

Не забывает Вагнер и евреев. На последних страницах второй главы возникает новый персонаж – Серафима Львовна. Она, говоря современным языком, – экстрасенс. К тому же эта пророчица помешана на ненависти к евреям. Правда, ненависть ее земная, прозаическая: евреи помешали какой-то ее интрижке и попутно содрали изрядный куш (Ребус. 1883. № 4. С. 38). Новейшая Дебора предсказывает поражение России, освобождение крестьян и будущую кровавую революцию: "Освободите крестьян… Они сами себя съедят… Сперва съедят нас, помещиков, затем начнут поедать друг друга. Туча, кровавая туча висит над Россией и творит в ней страшное, темное дело… И нам нет выхода… нет!" (Ребус. 1883. № 5. С. 51). Серафима Львовна утверждает, что Россия – "Бедная и великодушная страна! Она должна перенести долгое и кровавое испытание, прекрасную страницу народной мартирологии (Ребус. 1883. № 5. С. 30). Она же утверждает, что Восточная война началась не случайно. Цель войны (настоящей или будущей) повалить "тяготеющий над царствами кумир" и сбросить его в бездну. Евреи, по ее словам, "альфа и омега всего света", единственная нация, которой принадлежит будущее, ибо они знают, "куда идут и зачем". (Владимир Павлович при этих словах вспоминает, что нечто подобное он однажды уже слышал.) Евреи вездесущи – у них имеются агенты повсюду: "Они невидимо держат в руках судьбы всего мира". Они устраивают европейские войны, ибо на этих войнах обогащаются. Не пройдет и полувека, как все коммерческие операции перейдут к ним. В их руках будет и литература, и наука, и искусство. "Все говорят: это "угнетенный народ"… Вздор! Иллюзия! Не они у нас, а мы у них в руках! И будем окончательно в их руках, когда они размножатся" (Ребус. 1883. № 7, С. 70-71). Заканчивается вторая часть мистическим сном Одинокого, в котором он якобы присутствует на траурном пире, то сокращавшемся до разряда вечеринки, то принимавшем грандиозные размеры. Он видел государя (Николая I), Бенкендорфа, испуганного и бледного, и речь во сне шла о том, как разорвать какие-то путы. Но в центре залы, на высоком пьедестале стоял "именитый вождь Востока". И всех собравшихся на пиру опутывали нити-цепи, тянувшиеся из-под земли. Под землей отвратительные гномы, когда-то бывшие титанами, рыли землю, ворочали скалы, строили огромный склеп. И все они были опутаны цепями, которые тянулись наверх, туда, где стояли "именитый вождь Востока" и весь жидовский кагал. Гномы, бледные и истощенные, умирали, а "наверху сильнее и ярче блестело и звенело золото жидовского кагала" (Ребус. 1883. № 8. С. 78).

И вот пророчество начало сбываться – был осажден, а затем пал Севастополь. Вагнер довольно подробно рассказал о перипетиях сражения за город, вводя в сюжет романа новых героев, безусловно, имеющих исторических прототипов. Довольно смело, например, он вводит графа Льва Толстого (в романе граф Тонкий), солдатские песни которого ходили по рукам и распевались на всех батареях. В рассуждениях графа Тонкого очень много толстовского, но, конечно, относящегося не к 50-м, а 60-70-м годам (анахронизм не смущает автора романа). Основной мотив рассуждений графа: бойня, которая происходит, бессмысленна. Положение России безнадежно: "…нас приперли в угол… отбить неприятеля мы не в состоя 250 нии… Там, где мы бросаем миллион снарядов, "он" бросает два, три миллиона… А отчего-с, позвольте вас спросить? Да оттого, что у него казны больше… За него и Ротшильды, и Мендельсоны, и Стефенсоны, и всякие соны" (Ребус. 1883. № 42. С. 381). В огне обороны Севастополя, когда "хоронили величие России", у Олинского родилась идея создать кружок единомышленников для борьбы с "темным делом". По сути, речь идет о масонской ложе, хотя, по цензурным соображениям, Вагнер прямо этого не говорит. На первом плане стоит вопрос об уничтожении крепостного права, затем – борьба со взяточничеством и со всякой несправедливостью. Понятно, что осуществить вторую часть плана несравнимо труднее, ибо она касается натуры человека. Далее, надо стараться не допускать к власти "воинственных людей", стараться, чтоб не было засилия эгоистов. Под эгоистами автор разумеет людей, думающих о себе и о своей семье (Ребус. 1883. № 37. С. 347).

Завершается третья глава филиппикой против племени Иуды, которое "мы" вскормили, воспитали, для которого корысть и хищение – родная стихия, которое восемнадцать веков тому назад убило "любовь человечества". Владимир Павлович обращается к читателям со страстным призывом начать борьбу против "темного дела" всемирного кагала.

Четвертая глава, – она вошла в отдельное издание книги – посвящена борьбе героя с темными силами. Время действия – от окончания Крымской войны до лета 1862 года. Отец Олинского, говоря о смерти Николая I, упоминает упорно ходивший слух, что врач Мандт не смел ослушаться государя и дал ему отраву (спустя почти 40 лет этот слух был отнесен к Александру III, отравленному-де евреем-врачом Захарьиным, исполнявшим приказ жидо-масонов). Тогда же, в 1855 году была заложена основа мифа о государе-рыцаре, сломленном войной и не смогшем перенести унижения России. В дворянском собрании открыто говорится о дипломатической изоляции России. (Вагнер остается верен себе – все разговоры ведутся под водку, – тем самым автор бросает обвинение обществу, не желающему сосредоточиться на серьезном деле.) Новое царствование, встреченное ликованием, привело к освобождению 20 миллионов рабов. Вся Россия превратилась в громадную говорильню. Либеральная фразеология захлестнула все слои общества. В лекции об отсталости Китая, читанной по-видимому, Чернышевским, все видели прозрачный намек на свою Родину. Сам же Владимир Павлович решил воссоздать масонскую ложу. Его старшим соратником стал некий Павел Михайлович Самбунов, по-видимому, масон 20-х годов, ибо он старался наладить связи со своими старыми товарищами, которых "было довольно в разных углах России"11. Сам же Олинский вербовал адептов среди своих знакомых, – число членов ложи в течение трех лет достигло 25 человек. Столь небольшое число "братьев" объяснено тем обстоятельством, что деятельность кружка носила мирный характер, а большинство вольномыслящих шло в радикальные организации. При вступлении в общество Олинского приносилась "братская" клятва жить не для себя, а для других, ставить несчастье "брата" выше собственного и стоять за этого "брата", как за себя. Все корыстное, себялюбивое, развращающее душу и сердце было изгнано. Это было общество трезвости, где вино, водка и азартные игры были запрещены. Члены кружка применяли конспирацию и при переписке пользовались исключительно псевдонимами (объяснение самих "братьев": их имена не должны быть известны ни обществу, ни правительству). И они же еще в 60-е годы "руководились на практике тем принципом, который теперь защищает Толстой и его последователи. Зло мы не противопоставляли злу" (236). Члены кружка противопоставляли себя и славянофилам, поскольку идеи славянофильства стояли у братьев на втором месте: "Мы были общечеловечны". И, наконец, Вагнер произносит запретное слово: "Наш кружок отчасти воскрешал масонство, но без его мистицизма" (237). Понятно, что такое общество не могло долго существовать, слишком оно было идеальным, и спустя пять или шесть лет кружок распался. Силой обстоятельств Олинский вновь сталкивается с еврейством. Происходит это на фоне борьбы шестидесятников с правительством12. Под прозрачными псевдонимами Вагнер выводит многих деятелей того времени, в том числе участников знаменитой коммуны Слепцова. Он находит весьма острые слова для характеристики экспериментаторов.