Савелий Дудаков. - "История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв

• Название: "История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв
• Автор: Савелий Дудаков.
• Жанр: Публицистика

Под общей редакцией Д. А. ЧЕРНЯХОВСКОГО Издание осуществлено при содействии Фонда Дж. Сороса за счет средств автора Дудакова С. Ю. OCR и вычитка: Давид Титиевский, сентябрь 2008 г., Хайфа. Книга выложена в Библиотеке Александра Белоусенко по просьбе автора, Савелия Юрьевича ДУДАКОВА Автор предлагаемой читателю книги, известный израильский ученый Савелий Дудаков подробно и корректно проанализировал особенности развития литературы и общественно-политической мысли России второй половины XIX – начала XX в. Особое внимание уделяется массовой беллетристике этого времени, произведениям ныне забытых писателей -"второго ряда" Вс. Крестовского, Б. Маркевича, С. Эфрона, Н. Вагнера и др. Незабвенной памяти профессора Шмуэля Эттингера

---

Первые главы романа появились в январском и февральском номерах "Русского вестника" за 1881 г. В мартовском номере в связи с убийством императора Александра II продолжения романа не появилось, ибо дальнейшая публикация романа, по мнению главного редактора (крайнего националиста и полонофоба М.Н. Каткова, тем не менее считавшего требования об эмансипации евреев справедливыми), могла спровоцировать столкновения между русскими и евреями (действительно, летом и осенью 1881 г. на юге России прокатилась волна погромов). Крестовский согласился с доводами Каткова: "Тьма египетская" впервые увидела свет только в 1889 г.83.

Сотрудник Крестовского по "Варшавскому дневнику", в 1900 г. подготовивший к изданию последнюю часть трилогии ("Торжество Ваала"), Ю. Елец, ссылаясь на авторское мнение, следующим образом сформулировал идейно-тематическую основу трилогии: "Через все три романа красной чертой все время проходила одна мысль – показать силу еврейства в нашей общественной жизни и полное бессилие и беспочвенность нашей славянской расы по свойственному ей добродушию и халатности, не могшей противопоставить еврейской солидарности и энергии ни твердых убеждений, ни сильного противодействия, ни оказать вступившей в новую среду неофитке-еврейке столь необходимой для нее нравственной поддержки… Автор не случайно дал название первому роману "Тьма египетская": этим он хотел определить то хаотическое состояние, в котором в конце 70-х годов находилось наше общество, и ту нравственную тьму, в которую попала прозелитка"84. По сути дела "тьма" оказывалась "египетской" не только в отношении еврейской среды, но и в отношении мира православного. В этом двойном отрицании обеих сторон "баррикад" Крестовский, пожалуй, оказался единственным из тех писателей-антисемитов, для которых "тьма" надвигалась только из-за "еврейской экспан 126 сии". Более того, отрицание Крестовским "славянских ценностей" в определенной степени способствовало тому обстоятельству, что "ревнители" не смогли использовать трилогию писателя в должной мере, и его романы вскоре ушли в архив истории. Одной из причин забвения, несомненно, явилась и германофобия автора, не позволившая впоследствии сделать Крестовского союзником нацистов85.

"Тьма египетская" начиналась с рассказа о праздновании субботы в семье богатого еврея ("Шаббос-кодеш"). В вечерней трапезе по традиции участвовали и трое посторонних, приглашенных рабби Соломоном: ученый проповедник (ламдан, магид), бездомный нищий и молодой "бохер-ешиботник". После сытного ужина ламдан произнес "легкий муссар вместо десерта" – проповедь, которая, по мнению Крестовского, представляла изложение стратегических целей и задач "заговора" всего еврейского народа против христиан ("Слово рабби Ионафана")86.

В основе проповеди лежали разные "источники" – подложное письмо Кремье, речь раввина на пражском кладбище или, точнее, "имперская" фальсификация – речь симферопольского раввина, якобы произнесенная в 1859 г.: "Раббосай! – начал он с приятною улыбкой, – я буду говорить… о задачах и значении еврейства в мире и о нашей будущности…" (26). "Земная программа" изложена Ионафаном по "пасукам": 1) "Постепенное с течением веков накопление богатств всего мира в руках евреев, постепенное овладевание рынками и биржами Старого и Нового света, пока, наконец, не сделались мы финансовыми владыками Вселенной" (29); 2) "Ныне враги, нас окружающие, находятся пока еще в периоде тьмы египетской… Итак, вот задача: ослаблять и, по-возможности, искоренять, истреблять тех, среди которых мы, пришельцы, поселяемся. Для этого мы должны строго блюсти законы братства и круговой поддержки между собой и не вступать ни в какое общение и соглашение с неевреями…" (34-35); 3) "Итак, раббосай… всемирное господство – вот задача и конечная цель еврейства… К ней мы должны стремиться!… И в самом деле, подумайте только, что стали бы делать мы, если б узко поняв свою задачу, стремились к одной лишь Палестине и восстановлению царства Еврейского в ее скромных пределах?… Нет, это была смерть еврейской идеи, смерть еврейства, ибо, ограниченное пределами маленькой Палестины, оно явилось бы сущим ничтожеством в среде могущественных держав и народов" (45-46); 4) "Сеть еврейства должна опутать собою все обитаемые страны… Еврей… должен быть повсюду один и тот же: братственный, как единоутробный, цепкий… липкий… взаимно друг друга поддерживающий, защищающий, охраняющий, покрывающий взаимные грехи и прорехи и стремящийся к одной и той же заветной цели… В том порукою нам великие имена насси… создавших и скрепивших всемирный союз еврейского братства… кагал кагалов, – словом, "Alliance Israelite Universelle" (46-47); 5) "Оно так и есть… все… сознательно или бессознательно, служат одной и той же великой цели и задаче еврейства… действуют разлагающим образом на этот ненавистный христианский мир… Борьба с ним возможна, а потому обязательна… Не железом, а золотом, не мечом, а карманом" (47-48).

Нетрудно заметить, что столь грандиозные и космические цели, декларированные фанатиком, определяют "право" евреев считать себя "избранными", и, следовательно, для них все средства хороши, лишь бы осуществлялась конечная цель: поэтому еврею разрешено все – добиваться "наших гражданских прав", но "пользоваться этими правами обязаны не иначе, как стараясь всяческими путями сохранять свою индивидуальность", мы "можем поступиться… нашими внешними особенностями, даже… принять по наружности другую религию" (47).

"Начертав" столь величественную и сатанинскую программу действий "врагов Христовых", Крестовский в главах трилогии, посвященных публицистическому обзору исторических событий, нигде не отступил от "поиска" еврейской причастности к ним и еврейской ответственности за них. Однако последовательно предъявляемое им обвинение евреям в преступлениях против России и русского народа так или иначе обернулось странной и мистической стороной: крах внешней политики России оказался торжеством Европы; вместе с тем крах внутренней политики был определен собственно русскими экономико-социальными условиями. Более того, "доля" евреев в этой "тьме египетской" была сбалансирована, по свидетельству Ельца, колебаниями Крестовского – "в какой мере дать силу торжеству кагала", поскольку его героиня "не нашла ничего, чего так жадно ждала и искала в христианской среде"87. Вот почему, несмотря на тенденциозность автора ("зловредность" иудейского племени), ясная для него неспособность русского народа самому разрешить свои политико-социальные проблемы, по всей вероятности, во многом явилась причиной того, что трилогия осталась незаконченной.

Вместе с тем Крестовский, столь красочно и велеречиво представивший "всемирный еврейский заговор против России", фактически "позаимствовал" у жидов идею "избранности" для своего Отечества: его народ и Российская империя предстали противостоящими всему миру и всем другим народам. В этом парадоксе антисемита, устрашенного фанатизмом и глобальностью мышления рабби Ионафана и примерившего на "третий Рим" одежду Богоизбранности и, естественно, Богопредназначенности, – сказались не только "патриотическая" и "охранительная" идеи о мессианской роли России, но и вполне ординарный и националистически окрашенный комплекс неполноценности: «Среди этих "ходебщиков" и устроителей "фиктивных браков" так и кидаются в глаза армянские, грузинские и еврейские фамилии разных Кардашовых, Чекоидзе, Кикодзе, Гамкрелидзе, Джабадари, князя Цицианова, княгини Тумановой, Геси Гельфман, m-lle Фигнер, Млодецкого и проч.»88. Русский читатеталь, невольно прислушиваясь "к его горячему и остере 128 гающему призыву "Жид идет!"89, в то же время различал в авторской теме воинственный голос расиста: "Общий, неудержимый крик восторга и целая буря "ура!"… Вчера и сегодня она воочию увидела и впервые поняла, что такое русский царь и русский народ, что это за сила и какие великие нравственные узы связывают их воедино. Как еврейке ей до сих пор это было чуждо и непонятно; как христианка она сердцем своим разумела эту силу и связь в настоящую минуту"90.

По всей вероятности, Крестовский даже и не осознавал прямой аналогии между придуманным им "заговором" еврейства и реально высказанной им "миссией" русского народа, для которого все остальные народы и нации – "полячки", "жидки", румынские "фигуры" с их румынским "маленьким Парижем" ("ибо румыны называют свою грязноватую полуцыганскую-полужидовскую столицу не иначе, как маленький Париж"), типичные "гороховые англичане", "хитрые греки", бешеные "Сулеймановы полчища", в "виду мерцавшего вдали множеством огоньков Царырада… где почти тысячу лет назад находился стан русских дружин Олега", "несчастные сипайцы", сербы, считавшие, что "можно положить предел безграничному русскому произволу", "болгарские политиканы", у которых еще "не зажили спины от вчерашних турецких канчуков", не считая извечного "немецкого врага" и "неблагодарного союзника" француза, короче, "все эти разношерстные представители Европы"91, в лучшем случае – только предмет "заботы", а в худшем – завтрашние соперники и враги.