Морган Лливелин - Дочь Голубых гор

• Название: Дочь Голубых гор
• Автор: Морган Лливелин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00213-0

Золотоволосая красавица Эпона – дочь вождя кельтов – могла подчинить себе ветер, гром небесный, диких животных. Но не в ее власти было противиться загадочному чужестранцу, воину-скифу, чей конь унес ее к далеким берегам Черного моря. Их страсть выковала узы более прочные, чем мечи кельтов, но верховный жрец племени преследует их в стране скифов. Никто не мог противостоять его могуществу. Судьба приводит Эпону назад, в родные горы, где ей суждено стать верховной жрицей.

---

Неужели это и есть Море Травы? Конечно, нет; хотя и кажется, будто они путешествуют бесконечно долгое время.

Кажак продолжал свой монолог, надеясь, что она не только слушает, но и ценит его усилия. Мужчины ничего не обязаны обсуждать с женщинами; она должна чувствовать себя польщенной, что он разговаривает с ней.

– Во Фракии много племен, и все разные, непохожие друг на друга, – сказал он. – И живут все отдельно. Горные люди, равнинные люди, болотные люди. Каждое племя гордится собой, считает другие, – он помедлил, ища нужное слово, – низшими. Но в южных странах жарко, слишком много солнца, думает Кажак. Люди вытворяют там смешные вещи. Очень смешные, – повторил он.

Против своей воли, она была заинтересована.

– Какие смешные вещи?

К этому времени молчание стало невыносимым бременем; любопытство постепенно подтачивало ее сдержанность.

– Некоторые племена во Фракии не едят мясо, – объяснил Кажак. – Совсем никакое мясо, даже баранину и козлятину. Питаются корнями, молоком, сыром, медом. Мужчины у них ведут себя как женщины. Не обучаются воинскому делу, не сражаются. Только и говорят, что о мире, мире, мире, а мускулы у них вялые и дряблые. Растят розы, поют песни. Слабые люди. Когда-нибудь нагрянет сильная буря и будет разметать их всех, как листья.

– А мне кажется, что они живут вполне счастливо, – не преминула заметить Эпона.

– Счастливо? Зачем такое счастье? Их дети умрут от голода или их убьют, ведь они не умеют сражаться. Все должны уметь сражаться. Не на живот, а на смерть. Все живые существа знают это, и только смешные фракийцы думают, что могут прожить мирно. – Его голос был полон презрения.

– Есть много кротких существ, которые никогда не сражаются, – попробовала было возразить Эпона, но Кажак взмахом руки отмел ее возражение.

– Все сражаются. Маленькие птички сражаются за еду, за свое гнездо. Кролики такие нежные, такие ласковые. А как они дерутся лапками, как рвут друг друга за крольчиху. Она всегда достается самому сильному, у них рождаются сильные крольчата. И это правильно. Так должно быть. Сильные живут, слабые умирают.

«Он прав», – сказал внутренний голос

– В лошадиных стадах мы позволяем молодым жеребчикам сражаться между собой. Победители покрывают всех кобыл, а побежденных мы холостим, – продолжал Кажак. – Так мы выращиваем сильных лошадей. Вот увидишь.

– Ты рассказывал мне о смешных обычаях фракийских племен, – напомнила Эпона, обуреваемая желанием знать больше.

– Да, некоторые племена – те, что посильнее, где есть и воины и оружие, – так общаются со своим Богом. Бросают на копья какого-нибудь знатного человека. Если он умирает, они говорят, что Бог возлюбил его. Если остается жив, говорят, что он плохой человек и уже не знатный. И так плохо, и так плохо. Позор. Когда слишком жарко, то люди становятся мягкими, вот и люди поступают по-смешному.

Закусив губу, Эпона удержалась от смеха.

– У одного мужчины много жен, хороший обычай. Такой обычай и у скифов, хороший обычай. Но когда умирает фракиец, среди его жен начинается ссора. Какая из них больше всего любила умершего. В этой ссоре участвуют и родственники. Ссоры, драки, чуть ли не настоящая война. Одна жена побеждает, довольна собой, все ее чтут. Родственники убивают ее и хоронят с мертвым мужем. Все другие жены завидуют. Горько рыдают: у-у-у. – Превосходно изображая плакальщиц, Кажак скривил лицо, стал тереть кулаком глаза и так завыл, что лошади прижали уши к головам. Остальные скифы разразились громким смехом.

Не могла сдержаться и Эпона, она тоже рассмеялась. Зрелище было неподражаемое: беспощадный воин превратился в рыдающую женщину, а затем обрел прежнее обличье, широко улыбаясь, довольный сыгранной ролью.

Рассмеявшись, Эпона уже не могла вернуться к прежнему мрачному настроению. Туторикс славился тем, что помнил нанесенные ему обиды до глубокой старости, пока не выпадет борода, но Эпона отнюдь не была такой злопамятной. Злобные чувства скисали в ней подобно молоку, и, как только гнев остывал, она предпочитала забывать о них.

Они поехали дальше. Высмеяв в столь долгом – для скифа – монологе фракийцев, Кажак замолчал. Эпона старалась держаться вровень с его конем, для этого ей иногда приходилось бежать трусцой.

Кельтские пони ходили мелкими шажками, идти вровень с ними было не так уж и трудно, однако нечего было и надеяться не отставать длительное время от размашисто шагающих скифских лошадей. Эпона с благодарностью думала о том, что все дети их племени отличаются проворством ног, это качество воспитывалось в них с раннего детства.

Ее племя, ее племя.

Что-то жгло изнутри ее веки, горло, казалось, распухло.

Скифы ехали, почти не переговариваясь, их взгляды были устремлены на восточный горизонт. Кажак, самый из них разговорчивый, по-видимому, надолго выговорился; он все мрачнел и мрачнел; лицо его было насуплено, а плечи развернуты так, что никто не решался с ним заговаривать. В таком настроении он вспыхивал гневом с такой же легкостью, с какой разгорались разожженные Теной костры.

Эпона не знала, что его так угнетает, но спрашивать не стала. Я никогда не сумею его понять, думала она. Он так же изменчив, как климат его родных степей: то добродушен и радостен, как будто светится солнце, то угрюм, как предвестник несчастья. Выросшая в Голубых горах, Эпона привыкла к разговорам, таким же естественным, как шум ветра в соснах, и к спокойным раздумьям, навеиваемым долгими сумерками солнечного времени года. Поэтому настроения скифа резко отличались от ее настроений.

Вечером они устроили привал на берегу Дуная, и, засыпая, Эпона слышала тихое пение реки, жалея, что не понимает, подобно Уиске, языка вод. Первую стражу караулил Кажак, по ее окончании он лег рядом с Эпоной, так и не притрагиваясь к ней.

На рассвете она увидела, что к востоку от реки расстилается равнина, густо поросшая низкими кустами, окрашивающими ее в бледно-лиловый цвет. Нематона, вероятно, была бы очень взволнована видом этой равнины.

Иногда они видели вдалеке людей, большие поселения, длинные, хорошо охраняемые обозы, везущие торговцев в процветающие южные страны. Кажак неизменно объезжал подобные скопления людей, стараясь избегать столкновений с теми, кто численно превосходил их и был так же хорошо вооружен.

Это вызывало презрение у Эпоны. Ведь она принадлежала к племени, любой член которого мог подойти к незнакомцам, сколько бы их ни было, и бесстрашно протянуть руку для приветствия. Да и что может с ним произойти? Даже если небо обрушится и раздавит его тело, даже если его поглотит земля, никакая опасность не может угрожать его бессмертному духу.

Дух… Перед ее глазами вдруг, точно вспышки молнии, появился образ Кернунноса, и на короткий миг она с ужасом почувствовала, будто что-то вторглось в нее. Это было не просто мысленное представление, а ощущение физического присутствия; Кернуннос как будто угрожал, говорил: ты не уйдешь от меня. Эпона ощущала, что он здесь, в ней. Достаточно было о нем подумать, как он тут же нашел лазейку, как проникнуть в нее; теперь он знал все ее мысли. Без всякой заметной причины лошади стали проявлять беспокойство. Серый вновь и вновь встряхивал головой, закусывая мундштук, и на его шее появились темные пятна пота. Остальные испуганно храпели.

Кажак начал оглядываться через плечо на северо-запад; его примеру последовали и остальные скифы, а затем и Эпона. Высоко в небе, точно преследуемые какой-то темной тучей, большим клубом тумана какой-то неопределенной формы, быстро скользили белые облака с рваными краями. На глазах у Эпоны небо приобрело темный, угрожающий зеленый цвет, и крепнущий ветер взметнул в воздух кучи листьев и даже комья земли.

Кажак повелительно сказал что-то своим людям. Они спрыгнули с лошадей и повели их в узкую лощину, ведущую прочь от реки. Ее скаты могли служить защитой от ветра, и здесь не было больших деревьев, которые, падая, могли бы их придавить.

Скифы прежде всего позаботились о своих лошадях, найдя для них лучшее, какое было поблизости, убежище.

– Говорят, здешних местах ветер иногда валит волов, – объяснил Кажак Эпоне. – Здесь сильные, очень сильные бури, сильнее людей. Ваш рогатый жрец называл бы их священными, да? Сильнее людей.

Эпона помогала ему развьючивать встревоженного жеребца.

– Буря – это просто одно из проявлений настроения Матери-Земли, – ответила она. – Поэтому не надо бояться бурь: в моем племени есть люди, которые умеют их обуздывать и даже использовать в своих целях.

Кажак поднял брови.

– Ты шутишь?

– Я говорю правду.

– А сама ты умеешь это делать? – Впервые она уловила нотки уважения в его голосе. Ее так и подмывало сказать, да, умею. Ведь она обладает прирожденным даром друидки. Так, по крайней мере, считают друиды.

– Нет, – ответила она. – Я не умею управлять погодой. Это могут делать лишь друиды, но даже и их власти над погодой есть границы.