Эдуард Тополь - Красная площадь

• Название: Красная площадь
• Автор: Эдуард Тополь
• Издательство: "Полиграмма"
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-87264-019-6

Эдуард Тополь представляет мировой бестселлер «Красная площадь», написанный «в стиле типичного американского триллера в соединении с глубиной и сложностью русского романа».

В романе «Красная площадь» действие происходит в 1982 году. Расследование загадочной гибели первого заместителя Председателя КГБ приводит к раскрытию кремлевского заговора и дает живую и достоверную панораму жизни советской империи. Роман предсказал преемника Брежнева и стал международным бестселлером и классическим политическим триллером.

---

– Ха! – сказал Светлов. – Наивная дура! Я сейчас запрошу списки туристов, которые прибыли в Москву за последние два дня, я найду этого типчика…

– Подожди, – сказал я. – Ты понимаешь что-нибудь в этом письме?

– Что ж тут не понять! Ее папа каким-то образом записал домашние разговоры Брежнева, а потом почему-то бежал из СССР, а пленки не вывез и не успел уничтожить. И теперь она будет шантажировать нас этими пленками, чтобы мы ей отдали преступника, который поджег «Россию»! Фигу ей! Ей Мигун его не отдал, а мы уж… Подожди! – вдруг прищурился он и снова стал перечитывать письмо… – Но ведь ее первое письмо могло и не попасть к Мигуну… И тогда… Тогда это и есть те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина!

Я снял телефонную трубку и, полистав телефонный справочник, набрал номер начальника Главпочтамта Москвы Мещерикова.

– Виктор Борисович, вас беспокоит следователь Шамраев из Прокуратуры СССР. Я вам в субботу отправил постановление о выемке почтово-телеграфной корреспонденции Мигуна…

– Я знаю, знаю, – пробасил он. – Я вам как раз готовлю ответ. Дело в том, что всю почту товарища Мигуна с 19 января изымает Следственное управление КГБ СССР.

– А до 19-го?

– А до 19-го вся почта ему доставлялась лично.

– Вся?

– Ну, конечно! А как же!

– Спасибо, – я положил трубку и повернулся к Светлову. – Поехали на Комсомольскую площадь, в цензуру.

– Но меня урки ждут! – сказал он. – И кроме того, что делать Ожерельеву с женой Мигуна? Он ждет указаний. Я еду мимо него.

– Сначала мы с тобой едем в цензуру, – сказал я. – А жена этого Мигуна пусть пока смотрит кино: во всяком случае, нам сейчас не до нее, пусть Ожерельев ее пока не трогает, – я сложил письмо Ани Финштейн и спрятал в карман. – Поехали.

Светлов посмотрел на меня, вздохнул:

– Не было печали! Мало двух убийц искать, так теперь еще эти пленки! Чего ты ввязался в это дело?!

– Мы эти пленки искать не будем, – ответил я. И продолжил в ответ на его удивленный взгляд: – Если это те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина, то мы тут в гонку ввязываться не будем. Мы просто отдадим ей этого грузина, и все. Если он еще жив, конечно.

В кабинет вошел капитан Ласкин, доложил:

– Марат Алексеевич, эту Тамару Бахши опознали в «Национале». Каждый вечер бывает там в валютном баре. Вечером мы ее там прихватим.

– Нет уж! – воскликнул Светлов. – Прихватывать ее буду я! Лично!

13 часов 00 минут

Заседание у Андропова продолжалось. Здесь, в этом просторном кабинете, сидели сейчас люди, которым практически принадлежит вся надзирающая и карательная власть в стране. И они знали это, а потому их речь была нетороплива, никто не форсировал голос, не пикировался. Все были отменно вежливы и взаимно внимательны: 

– Приходится признать, – говорил начальник Следственного управления КГБ генерал Борис Курбанов, – что при осмотре места происшествия 19 января лично я допустил несколько ошибок. Я не заметил там ни следов борьбы, ни следа второй пули на форточке. И, поскольку я не подозревал, что это может быть убийство, я не послал на экспертизу предсмертную записку Сергея Кузьмича. Все это, как я знаю, сделал следователь Шамраев. И если бы не эти подозрительные контакты Бориса Буранского с иностранными агентами, я бы первый сказал товарищу Краснову: отдайте этого Буранского Прокуратуре, пусть они разбираются. Но если этот Буранский – завербованный иностранный агент, то тут все сложней. Тут возникает не только перспектива разоблачения враждебной акции иностранных разведок, но и более интересная идея – перевербовка агентов, с которыми имел дело этот Буранский, то есть контригра с западными разведками. А это уже целиком в ведении нашего 8-го Управления. Конечно, – улыбнулся он, – у Прокуратуры или у МВД может возникнуть впечатление, что они провели всю основную работу, а мы тут снимаем пенку…

Все рассмеялись, Краснов сказал:

– Лично мы готовы пожертвовать наградами ради дела…

И все присутствующие взглянули на Генерального прокурора СССР Рекункова и начальника следственной части Прокуратуры Германа Каракоза. Рекунков взял у сидевшего рядом с ним Щелокова красную коленкоровую папку с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» и надписью «Дело Б. Буранского» и, листая его, негромко прокашлялся в кулак, произнес:

– Кх-м!… Честно говоря, я с самого начала мечтал отбояриться от этого дела. Как говорится, баба с возу…

Снова все разулыбались, Краснов даже облегченно откинулся в кресле, но тут Рекунков продолжил:

– Но я вижу, что при расследовании этого дела мой следователь Шамраев и товарищи из Отдела разведки допустили ряд ляпсусов. Например, нет протокола допроса телохранителей Мигуна и его шофера…

– Они оба в отпуске, где-то на юге… – сказал Пирожков, чуть нервничая.

– Ну, это неважно, их можно вызвать, – заметил Андропов.

– Вот именно, – сказал Рекунков. – Нужно их вызвать, допросить: как так, что они выстрелов не слышали? Все-таки два выстрела прозвучало, если верить этому Буранскому. А кроме того, надо провести следственный эксперимент – отвезти этого Буранского на квартиру, пусть он по минутам покажет, как дело было. А внизу, в вестибюле, где сидел телохранитель, посадить понятых, пусть послушают – донесутся до них выстрелы или нет.

– Это все и мы сможем сделать, – сказал Курбанов. – Он у нас не только по минутам, он по секундам все покажет!

Все усмехнулись, а Генеральный все тем же, чуть врастяжку, тоном сказал:

– Я понимаю… Но вы и меня поймите: мне же идти к Леониду Ильичу и говорить ему, что я отказался от этого дела. Но для этого мне нужны веские причины, – и он посмотрел в глаза Щелокову: – Вот положите в дело протоколы допроса телохранителя и шофера Мигуна, результаты следственного эксперимента с этим Буранским и – все, я поеду к Леониду Ильичу, доложу, что убийца или там не убийца найден и мы отдаем его в руки КГБ.

– Но это еще черт знает сколько времени займет, – сказал Краснов.

– Ну, а куда нам спешить? – спросил его Рекунков. – Буранский от вас не сбежит, я надеюсь?

В это же время

На Комсомольской площади, слева от Ленинградского вокзала, во дворе старого кирпичного здания грузовой таможни стоит новый серо-бетонный многоэтажный куб с узкими окнами – «Отдел досмотра почтовых вложений при Министерстве внешней торговли СССР». Но хотя сотрудники этого «Отдела» получают зарплату действительно в Министерстве внешней торговли, ни для кого из посвященных в их работу людей не секрет, что подчиняется этот отдел не Главному таможенному управлению Министерства внешней торговли, а КГБ.

Когда-то, до хрущевского детанта и еврейской эмиграции, поток писем из-за рубежа был сравнительно небольшой, люди боялись переписываться даже с живущими на Западе близкими родственниками, и тогда «Отдел досмотра» обходился сравнительно небольшим штатом сотрудников и занимал всего лишь полэтажа в здании таможни. Но в последние 10-15 лет на Советский Союз обрушилась лавина писем из Америки, Канады, Израиля и Европы, штаты «Отдела досмотра» не успевают расти, и даже в новом, спешно выстроенном здании, – скученность, теснота, по шесть цензоров в одном кабинете. Еще бы! Миллионы выходцев из России живут за границей, даже если только половина из них напишет в год лишь по одному письму в милую их сердцу Россию – на «Отдел» обрушится лавина писем, и большую часть их нужно вскрыть, не оставляя следов вскрытия, прочесть, оценить – пропустить к адресату или не пропустить, снять копию и отправить в Спецотдел КГБ, где этот «материал» отсортируют по персоналиям получателей, уложат в хранилище и будут держать там дни, месяцы, годы – до той минуты, когда появится необходимость превратить этот архивный материал в материал обвинительный.

Предъявив военизированной охране свои служебные удостоверения, мы со Светловым поднялись на третий этаж и по длинному коридору направились к кабинету начальника Отдела Сухорукова. Слева и справа были двери с надписями «Английский сектор», «Японский сектор», «Немецкий сектор», «Еврейский» и так далее. За этими дверьми не звенели телефоны, и вообще по нормам трудовой дисциплины здесь должна стоять идеальная рабочая тишина, но на самом деле почти за каждой дверью слышались веселые голоса – это сотрудники секторов либо обменивались последними московскими сплетнями, либо читали друг другу что-либо особо занятное из получаемых из-за границы писем. Вот и сейчас мимо нас, держа в руке какое-то вскрытое письмо и давясь от смеха, прошмыгнула по коридору из сектора США в немецкий сектор молоденькая цензорша в форме лейтенанта таможенной службы, и мы услышали оттуда ее голос: «Девочки, послушайте! Из Америки: „Вчера мне приснилась московская кулебяка“…»

Открыв дверь с табличкой «Начальник Отдела почтовых вложений СУХОРУКОВ Р.В.», я удивился: вместо знакомого мне Героя Советского Союза, инвалида Отечественной войны, бывшего летчика-истребителя Романа Сухорукова в его небольшом скромном кабинете теснились четыре заваленных письмами стола, и за одним из этих столов сидела Инна Борисовна Фиготина, его заместитель – маленькая, сухая, лет под 60 женщина в форме майора таможенной службы.