Илья Артемьев - Уддияна, или Путь искусства

• Название: Уддияна, или Путь искусства
• Автор: Илья Артемьев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Илья Артемьев Уддияна, или Путь искусства

Воин никогда не вступает в битву, не выиграв ее вначале.

Халид из Уддияны

ОТ РУКИ

Я не знаю, как определить жанр этой книги. Любитель духовных исканий будет неудовлетворен, не обнаружив здесь очередного Учения, поклонник мистического детектива найдет слишком простой фабулу; достанется и читателю-эстету. Надеюсь, эта книга не станет на полку рядом с томами, пугающими весом и жестким переплетом. Здесь звучат многие голоса: некоторые принадлежат мне, некоторые — другим людям, упоминать которых было бы, наверное, некорректно. Много здесь неправды и вымысла, но таковы законы жанра. Скорее всего, перед вами — бульварное чтиво; если настроиться на эту волну, можно смело получать удовольствие.

События, о которых пойдет речь, начались, когда я учился на четвертом курсе филологического факультета ХГУ. Я бы хотел назвать их, как у Толкиена, приключением; они в корне изменили мою жизнь. В ту пору уже два года, как я рассорился с родителями, и жил в общаге истфака, представлявшей, как водится, большой сумасшедший дом. Наряду с историками, у нас обитали иностранцы: и студенты, и самый разнообразный интернациональный сброд; я уверен, большинство из них не имело прописки и принадлежало к категории «нелегальных мигрантов».

Иногда милиция устраивала капитальный шмон, и общага временно пустела, но очень скоро снова наполнялась разноязычным шумом, заунывной восточной музыкой и неистребимым ароматом карри, который, казалось, впитался в самые стены, ветшавшие день ото дня.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ПУТЬ ЧЕЛОВЕКА

ГЛАВА 1. КОЗА

Стояла весна, канун майских праздников. Русскоязычное население разъехалось по домам. Я наслаждался отсутствием соседей, цветущей листвой, пивом и абсолютным бездельем. Однажды утром меня разбудил отчаянный вопль. Он несся по коридору на одной высокой ноте, пронзительный и жуткий. Так, наверное, могла кричать девушка — нет, голос был слишком нечеловеческий; он пробирал до костей. Ничего не понимая, я вскочил и бросился в коридор. То, что я увидел, превзошло все возможные ожидания: два араба тащили на руках по коридору обезумевшую от ужаса козу! Она верещала, предчувствуя, вероятно, скорую страшную смерть, тем паче, один из мучителей размахивал у нее перед носом тонким сверкающим ножом.

Коза сопротивлялась как могла, но силы были явно неравны. Арабы волокли ее в «умывальник»; повинуясь непонятной силе, я устремился вслед за ними. Сцена будущего кровопролития притягивала меня; где-то глубоко внутри зашевелился древний инстинкт убийства — наверняка, нечто из дедушки Фрейда. Арабы, весело перемигиваясь, совершенно не обращали на меня внимания. Они втащили козу в умывальную комнату с облупившейся плиткой и разбитым полом. Тот, что выглядел постарше, открыл кран в плоской напольной раковине; вода с силой ударила в эмалированное днище и загремела. Коза прекратила кричать и оцепенела от ужаса.

Ее карие девичьи глаза выкатились из орбит и утратили всякое осмысленное выражение, из приоткрытого рта тонкой струйкой бежала пена, желтые зубы торчали наружу. С восхищением и ужасом я наблюдал, что будет дальше.

Арабы прижали козу грудью к бортику раковины; горло оказалось как раз напротив ревущей струи. Один из них поднял нож и забормотал что-то по-своему невнятной скороговоркой на ухо животному. Казалось, оно успокоилось. Араб поднял голову, быстро взглянул на меня и полоснул козу по горлу. Я судорожно проглотил слюну.

Коза захрипела и забилась; кровь ударила в раковину и, смешиваясь с потоком, закружилась в водяном смерче. Обнажилась алая гортань. Мучители были спокойны и сосредоточены. Коза подергалась еще некоторое время и успокоилась навсегда.

По-прежнему подмигивая мне, арабы подождали, пока сойдет первая кровь, затем один из них достал из кармана моток веревки и полез подвешивать труп к трубе, проходившей под потолком, а другой сбегал за тазиком, который поставил внизу.

Ловко привязав козу за заднюю ногу, араб постарше аккуратно разрезал шкуру возле голеней и начал осторожно снимать ее. Мне, наконец, стало дурно. Я присел на подоконник и продолжал смотреть, как заколдованный. Освежевав козу, арабы занялись ее внутренностями. Покопавшись в кровавом месиве, один из них извлек какой-то сгусток, весело сказал мне: «Яиц», и бросил это в тазик со звонким шлепком. Затем, вырезав еще дымящуюся печень, он отрезал от нее маленький кусочек, посолил и молча протянул мне. Словно повинуясь безмолвному приказу, я протянул руку к еще живой плоти и отправил ее в рот. Вкус был отвратительный, но я сжевал печень и через силу проглотил ее, а затем нетвердым шагом вышел в коридор.

Добравшись до сигарет, я закурил и прислонился к открытому окну. За спиной послышались мягкие шаги. Я обернулся. Араб, свежевавший козу, стоял рядом и протягивал мне руку.

— Халид, — представился он.

— Илья, — вяло ответил я.

Мы помолчали.

— Зачем вы это делаете? — спросил я, преодолевая отвращение.

— Это традиция. Сегодня — праздник святого Хазрати Бурха, — ответил он.

— Чем он отличился, этот Бурх? — я никогда не слышал такого имени.

— Старики рассказывают, что задолго до Мухаммада из страны Джозира Сарандева в страну, которая сейчас называется Афганистан, пришел человек по имени Хазрати Бурх.

— Где это — Джозира Сарандева?

— Так арабы называли Цейлон. Говорят, что Бурх стал святым еще у себя на родине. Он прожил несколько лет в долине Шахраб, а потом во сне ему явился Аллах и повелел странствовать. Бурх побывал в Египте и в Индии, а затем поселился в Оби-Хингоу — это у вас в Таджикистане.

— А при чем здесь коза?

— Это другая история. 300 лет Хазрати Бурх жил в яме, заросшей кустарником.

Однажды явился пастух и нечаянно разрушил его жилище. Святой повелел ему построить новое, но у пастуха не было ни еды, ни помощников. «Пойди в горы, — сказал ему святой, — увидишь дикого козла, назови ему мое имя, и он пойдет за тобой». Он взял с собой козла, а потом пошел в селение и сказал, что встретил великого святого. Из мяса пастух приготовил шурпу, которой накормил несколько сот человек. С тех пор в честь Хазрати Бурха мы приносим в жертву козла, но в этот раз удалось достать только козочку.

— Неужели нужно было непременно убивать живое существо?

— Я же сказал: такова традиция. И потом, великая честь для козы — уйти из жизни в такой день. Возможно, она вернется сюда в человеческом обличье.

— Но ведь мусульмане не верят в перевоплощение, — возразил я.

— Только не говори мне, что ты так хорошо знаешь ислам и его традиции, — усмехнулся Халид. — Важно то, что ты попробовал частицу жертвенного мяса.

— И что теперь? — испугался я.

— Для нас это добрый знак.

— Что он обозначает? — сам не зная отчего, я был очень встревожен.

— Да ничего особенного. Однако ты можешь прийти к нам сегодня вечером на праздник.

На том мы расстались. Весь день я перебирал в памяти происшедшие события.

Несмотря на то, что многих местных арабов я хорошо знал в лицо, Халида видел впервые. Это был невысокий сухощавый мужчина лет тридцати, гибкий и подвижный, с густой растрепанной шевелюрой. Одет он был весьма непритязательно: длинная поношенная футболка, старые джинсы с латками, вьетнамки. Впрочем, Халид не производил впечатление человека бедного — его облик светился каким-то внутренним достоинством и силой. Внешне он ничем не отличался от своих земляков, разве что черты лица были по-европейски правильными: тонкий прямой нос, округлые скулы, красивый, чуть вытянутый подбородок. Миндалевидные глаза были совершенно лишены того маслянистого похотливо-сытого блеска, который часто встречается у восточных народностей: евреев, арабов, индусов. Они смотрели ясно и твердо; я бы назвал этот взгляд поэтически — неомрачимым. Словом, Халид, еще недавно копавшийся в разверстом козьем брюхе, понравился мне и даже заинтриговал.

Вечеринка началась поздно — часов в девять-десять вечера. В типичной общежитской клетушке набилось довольно много народу. Мебель отсутствовала совсем, вместо нее по стенам висели ковры. Пол был застлан стареньким паласом и матрацами, а гости сидели по-турецки на больших и маленьких подушках. Халид посадил меня в углу и велел чувствовать себя как дома. Кстати, он замечательно и почти без акцента говорил по-русски; его можно было принять за сильно обрусевшего азербайджанца. Гости лопотали по-своему, мало обращая внимание друг на друга. Я заметил здесь не только арабов; по крайней мере, это были люди Полумесяца, но из очень разных племен или колен. Руководил столом пожилой лысеющий господин, одетый в дорогую национальную одежду. Он большей частью молчал и лишь изредка что-то шептал на ухо сидящему рядом молодому человеку — компаньону Халида по убиению жертвенной козы. Сам Халид сидел рядом со мной — казалось, он имеет весьма отдаленное отношение к происходящему.