Мор Йокаи - Черные алмазы

• Название: Черные алмазы
• Автор: Мор Йокаи
• Жанр: Классическая проза

Роман крупного венгерского романиста Мора Йокаи "Черные алмазы" (1870) посвящен судьбам Венгрии конца 60-х годов XIX века, в период развития капитализма, дает широкую картину венгерского общества того времени.

---

Зато на праздник пришел Петер Сафран.

Ему выпала особая честь: за столом для рабочих его усадили на первое место. Ведь он был почетным гостем. Из рабочих бондавёльдской шахты пришел только он один.

Пир продолжался до позднего вечера. И господа и рабочие веселились вовсю.

В конце пира Феликс подозвал к себе Петера Сафрана.

– Это тот самый дельный рабочий, о котором я говорил вашему сиятельству, – представил он Петера князю.

Сафран почувствовал, как к лицу его прилила кровь и отхлынула затем к вискам.

– Ну, добрый малый, рассказывай, как ты поживал с тех пор, как мы расстались? – потешался Феликс. – Все еще боишься докторов? На вот, я дам тебе средство. Полечись им от страха! – И тут он вытащил из бумажника и сунул в руку Петеру новехонькую сотенную бумажку. – Не мне, ее милости целуй руку.

Петер Сафран покорно поцеловал руку Эвелины, обтянутую красивой светло-сиреневой перчаткой. Просто диво, до чего послушным и смирным парнем стал людоед!

– Благодари ее милость, она твоя благодетельница, – продолжал Феликс. – По ее просьбе их сиятельство светлейший князь изволил распорядиться, чтобы тебя определили на нашем участке десятником с годовым жалованьем я тысячу форинтов. Ну, что скажешь на это, парень?

Что он мог сказать? Он поцеловал руку и светлейшему князю.

– Ну, а теперь выпей со мной! – с величественной снисходительностью сказал господин Каульман, наполняя пенящимся шампанским бокал Петера Сафрана: «Много лет жизни нашему всемилостивейшему председателю, его сиятельству князю!»

– Да здравствует самая прекрасная из женщин! – галантно добавил князь, прежде чем грянул туш, и тогда все четверо сдвинули бокалы: Петер Сафран, князь, банкир и прекрасная дама.

Крестьяне были растроганы этой сценой. Подумать только, знатные господа чокаются с рабочим в грубой домотканой одежде. Видать, и взаправду любят народ.

А Петер Сафран в это время гадал про себя: из двух господ, что сидят справа и слева от дамы, который может быть ее мужем, и тогда кем же приходится другой?

Он выпил свой бокал, но в голове от этого не прояснилось.

Праздник завершился великолепным фейерверком. Золотые искры хлопающих ракет летели к участку Ивана.

На другое утро Петер Сафран пришел к Ивану и объявил, что переходит на господскую шахту.

Иван только сказал с горечью:

– И ты? Ну что же, ступай!

Сафран был бледнее обычного. Он ждал, что Иван начнет упрекать его, но ждал напрасно, ибо Иван не промолвил больше ни слова, и тогда у Петера вырвалось то, что камнем лежало на душе.

– Почему тогда вы крикнули тому человеку «доктор»?

– Потому что он и есть доктор. Доктор философии.

Сафран угрожающе поднял палец.

– Все равно вам не надо было кричать тогда «доктор»!

Он повернулся и вышел, не попрощавшись. Душевные силы Ивана подвергались поистине суровому испытанию.

Лучшие рабочие покидали его. Мощные, колоссальные капиталы захлестывали его утлое суденышко, грозя смести начисто; от Ивана отказались все его прежние партнеры и компаньоны. Крепкое сердце нужно было иметь, чтобы не убежать из этого прокопченного домишка, оставив торжествующему противнику неблагодарную шахту.

Но и в этом тяжелом положении один истинный друг не изменял ему и не давал отчаиваться: то была аксиома, что дважды два всегда четыре.

Простейшая логика подсказывала Ивану, что происходит на его глазах.

«Это объединение промышленников?! – Нет, рыцарей биржи».

«Они занимаются развитием национальной экономики? – Нет, ведут азартную игру».

«Может быть, здесь создается промышленное предприятие? – Нет, вавилонская башня».

Дважды два – четыре. И вовеки веков – четыре.

Даже если все цари земные издадут законы и указы, что дважды два – пять, даже если сам папа выпустит буллу, чтобы люди верили, будто дважды два отныне – пять, и все финансовые тузы дважды два посчитают пятью, все равно дважды два останется неизменным во веки веков: четыре.

А наше процветающее акционерное общество намерено действовать вопреки сей непреложной истине. С крайне легкомысленным расточительством оно строит, открывает шахты, налаживает добычу угля, заключает договора, покупает, продает, – и все, все вопреки простому арифметическому закону; дважды два – четыре. И не ради прибылей в будущем, а ради минутного, кратковременного успеха.

«Я переживу эти неслыханные события!»

В конце года еще один сюрприз поразил деловой мир. Бондаварские акции начали устанавливаться между тридцатью пятью и сорока процентами выше номинала. А меж тем близился срок второго платежа.

В таких случаях все «свежие» бумаги обычно идут на понижение.

Господин Чанта как раз подумывал, что сейчас самое время избавиться от акций, сгрести свое серебро и – домой.

Но именно в это время он получил от Шпитцхазе тайное уведомление воздержаться от продажи акций… Сегодня правление подвело итоги двух последних месяцев и на ближайшем заседании удивит пайщиков, распределив двадцать процентов прибыли, после чего акции вновь подскочат. Так что пусть господин Чанта извлечет прок из этой тайны.

И действительно, такой сюрприз был преподнесен деловому миру. Уже в первые два месяца работы бондаварская шахта дала колоссальную прибыль, помимо tantieme, на каждую акцию пришлось шесть форинтов дохода, а это всего лишь через два месяца после выплаты тридцати пяти процентов – невиданный успех.

Иван, прочитав об этом, громко расхохотался.

Уж он-то лучше, чем кто-либо, знал, с какой прибылью работает акционерный участок. Ведь нет ничего проще, чем провести учет таким образом, чтобы вся наличность в кассе фигурировала как прибыль. А разве неопытные пайщики могут разобраться в этом? Сами-то члены правления, конечно, ведают, что творят. Но даже если каждый из них потеряет то, что вложил в бондаварские акции, он выручит свое на других, а мелкие пайщики пусть себе плачут.

Ведь на бирже никогда не трубят тревогу.

Итак, господин Чанта не спустил свои акции, выплатил серебром второй взнос и теперь радовался прибылям и благословлял Шпитцхазе, который удержал его от продажи бумаг по тридцать пять процентов, тогда как через неделю они поднимутся до сорока пяти.

Иван же спокойно взирал на эту дьявольскую свистопляску:

«Доколе же будет длиться эта шутовская затея?»

Почести сермяге

По странному расположению созвездий, именно в тот момент, когда Иван сказал себе: «Доколе же будет длиться эта шутовская затея?» – на бирже князь Вальдемар задал тот же вопрос светившемуся торжеством Каульману:

– Как вы полагаете, долго ли продлится эта комедия?

– Предстоит еще третий акт, – ответил банкир.

– Да, третий взнос. Тогда-то, с моей помощью, вы и взлетите в воздух.

– Я тогда тоже скажу свое слово!

Противная сторона не в силах была разгадать планы Каульмана. Ясно, что он к чему-то готовится. Но к чему? Это знали лишь аббат Шамуэль и князь Тибальд.

Третий акт открывала авантюра с бондаварской железной дорогой!

Трудная задача! Государственные мужи гневаются на Венгрию и в гневе не разрешают ей строить железные дороги, даже проезжие дороги не дают мостить, пусть-де Венгрия обратится в пустыню, пусть станет азиатской страной!

А нет ли у них достаточно веских оснований для гнева? Ведь доныне все выношенные ими государственные идеи разбивались о косность этого упрямого народа.

Все в Венгрии – все, кто ходит в сукне, – настроены против них. Чиновничье сословие, средний класс страны, интеллигенция, – все единодушно скорее готовы сложить с себя полномочия, нежели способствовать осуществлению замыслов венской государственной мудрости. Хорошо! Одних депутатов сменили другими: к накрытому столу всегда подоспеет гость. Но эта мера не дала никаких результатов. Новая партия чиновников получила жалованье, поприветствовала представителей власти, выразила добрые пожелания, принесла присягу, набила карманы, но для претворения в жизнь государственной идеи не сделала абсолютно ничего.

Разница между прежними и вновь навербованными лишь в том, что первые открыто заявляли, что не желают ничего предпринимать, а эти делали вид, будто стараются как-то действовать, но у них ничего не получается, будто они толкают дело вперед, а оно ни с места.

От сословия, одетого в сукно, не добиться того, что нужно государственным мужам.

В прошлые времена служил противовесом класс, разодетый в шелка и бархат: парадная венгерка и ряса, помещик и поп. Теперь и они сошли со сцены.

Кардинал противится, епископы попусту занимают свои места, графы, бывшие губернаторы засели в Пеште и выражают недовольство, а может, и устраивают заговоры.

«Flectere si nequeo superos…» {начало строки из «Энеиды» Вергилия: «Если мне не удается склонить всевышних на свою сторону, обращусь к преисподней» (лат.)} Обратимся же к сермяге.