Елена Ларина - Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона

• Название: Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона
• Автор: Елена Ларина
• Издательство: Издательский Дом «Нева»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-7654-4450-4

В далекие 90-е двенадцать молоденьких девушек встречаются в астрологическом кружке «Зодиак». Они попадают в мир таинства небесных светил, мистических загадок правящих миром стихий. Недоступные звезды улыбаются, манят, обещают, взирая с непостижимой высоты на тех, перед кем только открывается дорога самостоятельной жизни.

Тернист и прихотлив путь героинь. Небесные силы то благосклонно поднимают к свету и блаженству, то низвергают вниз, в пучину несчастья, горя и обмана.

Взрывоопасная смесь добродетелей и пороков Скорпиона; нежность, сострадание и чистота помыслов Девы; неторопливое обаяние и житейская мудрость Тельца; непостоянство Близнецов; упрямство и скрытность Козерога… Двенадцать характеров, двенадцать дорог, двенадцать профессий: медсестра, секретарша, гувернантка, учительница, гадалка, писатель… Героини романов бесконечно разные, но объединяет их одно – стремление к женскому счастью. Помогут ли звезды осуществиться девичьим грезам? Встретит ли каждая из них того единственного и неповторимого, что предназначен судьбой?

Следуя данному 10 лет назад обещанию, повзрослевшие девушки встречаются вновь? Как сложились их судьбы? Какие сюрпризы, повороты и зигзаги уготовили им звезды? Об этом – каждая из историй, рассказанная на чудесной заснеженной вилле в Рождественскую ночь.

Умницу с внешностью фотомодели Свету Чернову, родившуюся под знаком страстного Скорпиона, казалось, ждет умопомрачительное будущее. Но судьба-злодейка уготовила ей крупные неприятности. Скрываясь от бандитов, Света устраивается гувернанткой в семейство новых русских. Роскошный особняк таит массу пикантных подробностей жизни современных богачей, предвещает щекотливые ситуации и нескучное времяпрепровождение, но… Что выбрать: деньги или любовь? Власть или истинное счастье?

---

Чтобы не расстраивать популярного автора, я назвала ему «Трясогузку» и сказала, что давно не читала ничего подобного, но отделаться от писателя одной фразой было непросто.

– Что вы заканчивали? – спросил Аполлон и, едва выслушав мой ответ, продолжил: – Мы с вами почти коллеги. У меня, правда, три высших образования и два средних. Мне очень интересно ваше мнение как дипломированного филолога. Какая сцена показалась вам наиболее сильной в романе?

Я сделала глубокий вдох и продолжительный выдох, после чего посмотрела по сторонам. Помощи ждать было неоткуда.

– Мне очень понравилась любовная сцена между главной героиней и арабским террористом, – я с трудом шарила в памяти, стараясь сильно не морщить лоб. – Она в поясе верности, он в поясе шахида. Очень оригинально…

– Да, мне эта сцена удалась, – расплылся в неприятной улыбке Селезнев. – Вам не показалось, что главная героиня – шлюха?

– Что вы! – мне было все равно, но в силу женской солидарности я решилась ее защитить. – Настоящая современная женщина, а главное, отдаваясь всем подряд, даже тем, кто ее не хотел, она проносит через всю книгу любовь к Трясогузову.

– Как вы удивительно верно все заметили! Я должен сказать, что вы – очень талантливый человек. Сразу видна школа нашего университета, высшее филологическое образование. Кстати, вы не пробовали писать книжки? У вас же высшее филологическое. Значит, из вас получится хороший писатель. У вас должен быть неплохой стиль. Я вам могу дать пару сценариев, а вы напишете пару романов…

– Так просто? – изумилась я.

– А что тут сложного?! Главное, чтобы был текст, а все остальное приложится. Я имею в виду сюжет, композицию, стиль и тому подобное…

Меня спас мой ангел-хранитель, то есть Дианка.

– Вы писатель Аполлон? – спросила она, недоверчиво глядя на Селезнева. – А почему вы не голый?

Я вспомнила, что дня два назад листала с ней альбом по античному искусству, знакомила девочку с древнегреческой мифологией.

– Очаровательная малышка, – сказал Селезнев, поморщившись. – Ваша девочка?

– Моя воспитанница, – ответила я. – Диана Михайловна Поливанова.

Писатель картинно поклонился, даже попытался приложиться к ручке маленькой аристократки, но она недоверчиво отдернула ладошку и спрятала ее за спиной.

– Это вы написали сказку «Гадкий утенок»? – спросила Дианка.

– Нет, это написал Сартр, – ответил писатель. – Но я тоже пишу детские сказки…

Надо будет не забыть и сказать девочке, кто на самом деле написал «Гадкого утенка».

– … У маленькой девочки мама работала в парикмахерской, – Селезнев с плохо скрываемым удовольствием пересказывал девочке свою сказку. – Как-то она подстригла настоящего волшебника. За это он увез маму в волшебную страну, а девочку одну оставили дома. Но девочка решила выйти в интернет и познакомиться с мальчиком…

– А вы можете мне это не рассказывать? – очень вежливо попросила Дианка. – А то у меня от вашей сказки живот заболел.

Хотя Дианка во всю подмигивала мне, я притворилась испуганной гувернанткой, схватила ребенка в охапку и утащила ее в дом. Там я восстановила авторство Ганса Христиана Андерсена, рассказала в двух словах об Аполлоне Бельведерском, напомнила о правилах хорошего тона и благодарно чмокнула ее в щеку.

Писатель Селезнев передвигался по усадьбе медленно и с достоинством, словно неся перед собой в виде тяжелой и неустойчивой стопки все свои многотысячные тиражи. Сам хозяин взял на себя роль гида. Поливанов что-то увлеченно рассказывал, тыкал пальцем в пространство, потом оглядывался, видел, что обогнал экскурсанта метров на тридцать, возвращался и опять тряс лохматой головой и поводил руками, как оперный артист. А классик шел с величайшим достоинством, иногда останавливался, разворачивался, как броненосный крейсер времен русско-японской войны, и озирал окрестности.

Госпожа Поливанова, Дианка и я шли во второй шеренге, тоже плохо попадая в ритм достоинства и сознания гениальности дорогого гостя. Разве что Дианка прыгала, как зайчик, и, когда Поливанов забегал далеко вперед, развлекала писателя литературными вопросами:

– Скажите, пожалуйста, а это вы написали стихи: «Матросская шапка, веревка в руке, веду я кораблик по быстрой реке…»?

– Наверное, милая девочка, – классик давал команду в свое паровое отделение: «Стоп, машина!» и отвечал на поставленный вопрос юной читательницы: – Я пишу гениальные бестселлеры. Если это гениальный бестселлер, значит, мой. Стихи я ведь тоже пишу и использую в романах… Кстати, хотите, я вам посвящу стихотворение? – повернулся он к Людмиле. – Там только вместо «Камилла» вставить «Людмила», и порядок. Я его уже раза три переделывал и посвящал, а оно от этого только лучше становится и лучше…

Наконец Аполлон Селезнев остановился на холме и задумчиво посмотрел на особняк, вернее, на золотую лошадь, которая показывала писателю свой золотой круп в лучах заката, и произнес:

– Хочется поработать здесь, вдали от городской суеты, многочисленных юных поклонниц, издательской беготни. Хочется создать воистину полотно новой жизни, вывести нового героя и дать его людям как образец… У вас в котором часу ужинают? Я вижу своего героя еще простым пареньком, среди сверстников, представляющих, так сказать срез нашего общества в то тяжелое для всей страны время. Вот они сидят у лесной речки, горит костер… Ребята разговаривают о сокровенном, строят планы на будущее. Кто они? Отличник, маменькин сынок, сын партийного руководителя, другой – еврей, сын шахтера и путепроходчицы, третий – разгильдяй, но весельчак, душа компании, всеобщий любимец, сын… Скажите, Михаил Павлович, а у вас родители, случайно, не репрессированы?

– Да, они были казаками, – слегка растерявшись, выдал Поливанов. – Высланы в Сибирь на поселение. Вернулись на Ставрополье уже потом…

– Отлично! Все, как я вижу! Лесоповал, обледенелые стволы, мужчина и женщина идут через занесенный снегом лес, держась за двуручную пилу. Сзади, по пояс в снегу за ними пробирается маленький мальчик с узелком в руке… – у Аполлона Селезнева появилась на губах уже узнаваемая мной плотоядная улыбка. – Вы не узнаете его, Михаил Павлович?

– Кого? Мальца этого? Откуда мне его знать? – недоуменно пожал плечами Поливанов и покосился почему-то на супругу.

– Присмотритесь! Он очень похож на вас… Да это же вы, Михаил Павлович! Вы в детстве! На поселении!

– Ну, вообще-то… – хотел возразить Поливанов, но Селезнев с неожиданной прытью перебил:

– Не спорьте! Я так вижу! Я поведу читателя по этой тропинке в снегу через года, через пункты биографии моего героя. Политехнический институт, строительный трест, исключение из партии…

– Да! Выгнали из партии «за мелкобуржуазные тенденции»! За дачу с камином и верандой! – воскликнул Поливанов. – Посмотри-ка, Аполлон! Это уже не «мелкобуржуазные тенденции»! Это крупная буржуазия! Это крупный капитал! Сравни, писатель! Жопа и палец!

Усадьба Поливанова лежала перед нами во всей своей необъятности и помпезности. На территории не хватало только собственного пика Капитализма, с вершины которого к хозяину спускался бы горный орел, получал из его рук какую-нибудь подачку и, взмахнув крыльями, занимал место на семейном гербе Поливановых.

– Все это создано моими руками, – сказал Михаил Павлович, обводя просторы родины, заключенные в каменный забор, задумчивым взглядом. – Велика и богата Россия, надо только уметь эти богатства взять. Откуда у них деньги? Как откуда?! Вот они, деньги! Под ногами, в траве!

Все, не исключая и писателя Селезнева, машинально посмотрели себе под ноги.

– Если бы ты знал, Аполлон, из какого сора рождаются капиталы, не ведая стыда?! Надо только наклониться, подобрать… И не вляпаться в дерьмо! Ха-ха-ха!

– Света, этот листик как называется? – раздался снизу Дианкин голосок.

– Лопух! – сказала я подчеркнуто громко.

Писателю Селезневу отвели под келью летописца огромную комнату на первом этаже, чтобы ему быть ближе к земле и не утруждать себя спусками и подъемами даже при помощи лифта. Около часа рабочие впихивали в окна и двери его любимый дубовый стол, за которым классик когда-то написал свои первые, ставшие уже знаменитыми строчки: «Анюта любила огород. Тот самый огород. Огород, который возделывала сама. Тот огород, который полола изящными пальчиками. Пальчиками своими. Этими пальчиками, которые так любил Левочка Синичкин… »

Гордый стол классика решительно отказывался входить в чуждые ему апартаменты. Он словно говорил: «Мне ли, фундаменту селезневского творчества, подстраиваться под чужие бесталанные углы! Поставьте меня в чистом поле! Постройте вокруг меня настоящий дом творчества… Ну ты, дубина, куда пихаешь! Угол обдерешь! А этот угол знаменитый, можно сказать, легендарный. Когда наш любимый гений дописывал второй том тетралогии, так об него задом шарнулся, что синяк только после сдачи третьего тома в печать и сошел… Полегче, косорукий! Не холодильник прешь!»