Юрий Домбровский - Новеллы о Шекспире

• Название: Новеллы о Шекспире
• Автор: Юрий Домбровский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- А прогораем, - сказал он спокойно и смешливо, - скоро все придется продать и пустить с молотка. Почему? А вот появился в Оксфорде новый лорд-канцлер и начал наводить свои порядки. "Как? говорит он. - Чтобы будущие пасторы, богословы и судьи рыгали, как свиньи, и валялись с непотребными девками под заборами? Так не будет же этого! Буду ловить и судить своим судом". Ну, а человек он крутой, и суд у него короткий, - вот видите, не ходят, боятся. - Волк говорил насмешливо и спокойно. - Так что хоть закрывай лавочку. Только одна надежда есть: у нас в веселой Англии праведники что-то не заживаются. - Он взглянул на Шекспира повеселевшими глазами. - Ну а вы надолго к нам?

- Насовсем, - ответил Шекспир.

- Вот как? - удивился хозяин и в первый раз посмотрел на своего гостя как-то по-настоящему.

- Да вот так, - ответил Шекспир уныло и сдержанно, - именно так!

Помолчали.

- Нехорошую весть вы мне сообщили, мистер Виллиам, - сказал наконец Волк печально и просто. - Лондон для меня будет пуст без вас.

- Ну что там! - отмахнулся Шекспир. - Знаете, какие парни там будут работать вместо меня?

Он говорил о Флетчере и Бомонте - двух модных драматургах, поступивших в "Глобус" еще семь лет назад.

- Да, не ожидал, не ожидал, - повторил Волк задумчиво. - И что же, Бербедж вас отпускает?

- А-а! - поморщился Шекспир. - Вы думаете, это все те же времена, когда в театре только и были я да Бербедж? Нет, теперь все не то. Меня и слушать не хотят.

Тут хозяин даже улыбнулся.

- Шуточки! Кто же захочет порвать с вами после письма короля?

- Ах, это письмо! - Шекспир так рассердился, что даже выругался про себя. - Дорогой мистер Джемс, - сказал он бешено и тихо, - этому письму уже семь лет, - это раз. Второе: надо же знать, что это за письмо и что в нем было, а этого никто не знает, но все кричат: "Письмо короля, письмо короля!" И третье, самое главное: правда, король послал мне письмо, но сверх этого его величество не даст мне ни шиллинга. Меня содержат такие же простые люди, как вот вы, или старый Питер, или я сам. Это они бросают в медную кружку свои пенсы, - значит, они хозяева и в них все дело. И я всю жизнь жил с ними в ладу, потому что знал, что им от меня нужно. А сейчас вот не знаю, значит, стал стар и непонятлив. Да и вообще, скажите, может, наконец, человеку все надоесть?

- Конечно, если этому человеку шестьдесят пять лет... - сказал хозяин неохотно.

- Ну а если человеку сорок восемь, но двадцать пять лет он провертелся на сцене, тогда что? - спросил Шекспир сердито. - Ведь если мне сорок восемь, то Вену только тридцать девять, а Бербеджу тридцать шесть.

- Все это не то! - досадливо сморщился хозяин, - Бербедж - актер, Бен солдат. И вы теперь только пишете, а не играете!

- Я пишу! Марло кончил писать в двадцать девять, а Грин в тридцать, сказал Шекспир, - а мне сорок восемь, и этого все мало! Эх, мистер Джемс, давайте тогда лучше уж пить!

Волк быстро отодвинул бутылку.

- Хватит! Я не хочу с вами возиться всю ночь. Нет, вы говорите не то. Ваш возлюбленный Марло и Грин были пьяницы и пропащие души. Поэтому одного зарезали, а другой сгорел от вина. А вы хозяин, джентльмен и благоразумный человек.

- Вот поэтому я и нагружаю свой фургон, что я благоразумный человек, сказал Шекспир, отдуваясь. - Именно поэтому. Вы же знаете, что такое "нагрузить фургон"?

Волк кивнул головой.

"Нагружал свой фургон" Шекспир уже дважды.

Первый раз - когда во время чумы парламент на три года закрыл все театры и актерам пришлось ехать за границу, и второй раз, лет двенадцать тому назад, - когда в Лондоне появились детские труппы. Успех их был потрясающий, и актеры не понимали, в чем секрет. Все в этих театрах, все было как в настоящих, только хуже. По сцене двигались, неумеренно махая руками и завывая, карликовые короли, замаскированные крошечные пираты, наемные убийцы, малюсенькие принцессы, рыцари, монахи, арабы и любовники. Все, что полагалось по пьесе, дети проделывали до конца добросовестно, - они изрыгали чертовщину, говорили непристойности, резались в карты, блудодействовали, убивали и даже вырывали из груди сердце убитого, но ручка у убийцы была тонкая, детская, с пальчиками, перетянутыми ниточкой, а из-под злодейски рыжих лохматых париков светились чистые, то по-детски сконфуженные, то детски восторженные глаза; у блудниц же были голубые жилки на височках, тоненькая, наивная шейка, и у всех без исключения - звонкие, чистые голоса. Репертуар для детских трупп подбирался самый что ни на есть свирепый - убийства, отцеубийства, кровосмешение, вызывание духов, но детские голоса побеждали все - и кровь, и грязь, и блуд, зритель уходил из театра довольный и очищенный от всей скверны. И тогда большие мрачные театры взрослых опустели. Актеры закрыли их ворота на замок, забрали костюмы да и поехали искать счастья по графствам. "Дети оттеснили всех, даже Геркулеса со своей ношей", - писал Шекспир о "Глобусе". Вот именно тогда они и встретились, молодой Волк и молодой Шекспир.

- Ну что ж, - сказал Волк, подумав, - пусть будет так. Вы правы, "отцветают первыми те цветы, которые зацветают первыми". Вы достаточно поработали - у вас два дома...

Шекспир сердито засмеялся.

- Вот в этом-то и все дело! Дома-то и тянут меня на дно. Юдифь говорит: "Ну, когда у тебя не было за душой ни гроша и мы жили на матушкино приданое..." Вы слышите, "на матушкино приданое"! Это все тетки Хатвей им вбивают в голову. Так вот, им понятно, зачем тогда я сунулся в клоуны. Ну что удерживает меня теперь, когда у меня есть деньги? Ведь мы для них все клоуны - что я, что Бербедж, что король джиги Кемп, - разницы-то нет! Они всех бы нас засунули под один колпак. - Он протянул Волку стакан и сердито приказал: - Налейте! Вы еще будете, Джемс, дурить!

Волк налил, и они выпили еще по стакану.

- В прошлом году было такое, - продолжал Шекспир, - приходит к моей супруге некое очень уважаемое лицо. Ольдермен или пастор, уж не знаю, для меня же все тайна. Так вот, приходит это очень уважаемое лицо и говорит моей старухе: "Вы мать почтенного и богобоязненного семейства, ваши дочери лучшее украшение нашей апостольской церкви, а ваш супруг за пенни представляет дьявола возле кабачка рыжего Джона". Вот видите, какое дело! И моя старуха плачет и говорит соседям: "Я знаю, что господня десница на мне и на моих детях".

- Вы ей и ее детям заработали дворянство, возмутился Волк, - про это-то она, по крайней мере, помнит?

- И теперь насчет дворянства, - продолжал Шекспир. - Моя старуха, конечно, ему это сейчас же и выпалила, - так знаете, что он ей ответил?" Милорды своим шутам и не то дают, но Бог в судный день отворотится от такого дворянина". Эти старые надутые дурни, оказывается, знают, кого Бог спасет, кого осудит! - Он швырнул в сердцах по столу стакан и продолжал: - На достопочтенного сэра можно было бы, конечно, и плюнуть, как он этого и заслуживает, но тут другое: Юдифь-то все не замужем. Когда Сюзанна выходила за доктора Холла, у Юдифи целую неделю обмирало сердце, болела голова, и она ходила с опухшими глазами. Я в то время этому не придал значения: ладно, мол, еще время-то будет, успеет выскочить. Но вот прошло пять лет, а она все в девках. И говорит: "Это все твой чертов театр, чтоб он сгорел!" Ну вот, он наконец сгорел, и я приехал, чтоб ее выдать замуж.

Волк сидел молчаливый и хмурый. Он хорошо знал Юдифь. Это была рослая, белобрысая, перезрелая девка, такая тяжелая и злая, что когда она шла, то на столе и полках дребезжала посуда. Она, конечно, и не такое еще могла выпалить.

- "Чтоб он сгорел"! - угрюмо повторил Волк. - И ведь не знает ни одной вашей строчки.

- Одну 'знает, - ответил угрюмо Шекспир. - В прошлом году, как я только приехал, она мне ее и преподнесла. Вот: "Я должна танцевать босиком на свадьбе моей сестры и из-за вашей глупости водить обезьян в ад".

Волк покачал головой, - видно, кто-то из стратфордцев подобрал этой ведьме подходящую цитату: "Водить обезьян в ад" - это и значило сидеть в девках.

- Это, наверное, ее доктор подучивает, - сказал он.

- Возможно, - сейчас же равнодушно согласился Шекспир. - Возможно и доктор, я его плохо знаю. Так вот, для того чтобы она не "водила обезьян в ад", я и возвращаюсь. Раз уж нажил два дома и народил дочек, ничего не поделаешь, тогда возвращайся и уж сиди смирно на месте. Оказывается, что за все нажитое приходится отвечать перед людьми и Господом.

- Да, перед людьми и Господом, - задумчиво согласился хозяин, упорно думая о своем, - и такова, наверно, природа вещей. Как говорит один ваш герой: "Простите нам наши добродетели, ибо в наши жирные времена добродетели приходится просить прощения у порока".

Глава 3

На другой день он сидел и брился, как вдруг вошла давешняя девка и спросила, готов ли он и может ли к нему прийти госпожа.

Он вскочил, как был, весь в мыле и с бритвой в руке.

- Скажи ей, что сейчас я сам...

Но девка, не торопясь, подошла к постели и стала ее убирать.

- Госпожа придет сюда. Хозяин уехал ночью за сеном, - голос девки был очень спокойный, она даже ни разу не посмотрела на Шекспира, - госпожа приказала, чтоб вы скорее вставали и ждали ее.