Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

• Название: Неумолимая жизнь Барабанова
• Автор: Андрей Ефремов
• Жанр: Современная проза

---

Андрей Ефремов Неумолимая жизнь Барабанова

Я потерялся, потерялся совсем. Спроси меня кто-нибудь, что я делал последние десять лет – ведь ей Богу же, наговорю вздора. Иной раз кажется, что старик держится за жизнь куда крепче меня. Что же касается моих деяний, то некоторое отношение к живой жизни имеет лишь Манечка Куус и ежедневное приготовление пищи. Но стряпаю я из рук вон. Будь старик поразборчивее… впрочем, у нас обоих нет выбора.

Жизнь без выбора – великое благо. Разве можно было хоть кого-нибудь сманить, скажем, в кругосветное путешествие, пока земля оставалась плоской? Насморочное состояние мозгов сужает мир до безопасных размеров. Честное слово, напишу это на двери. Но главное: Кнопф – орудие судьбы! Да это оскорбительно, наконец! Я тоже хорош – не видел человека лет двадцать и на двадцать первый год обойдешься. Зачем бежал, зачем кричал? Но – вру, прекрасно знаю, зачем. До этой встречи я и не думал, что с человеческим лицом случается такое. Я же ясно видел: не Кнопф. Но я его узнал в новом лице. Я тогда подумал, что Кнопф наконец-то дорос до своей фамилии. Надо было, надо было ему это сказать. Глядишь, и поссорились и расплевались бы тут же. Но земля уже перестала быть плоской, я попался на новое лицо Володьки Кнопфа.

В школе Кнопф носился со своей немецкостью, как с писаной торбой, хотя не только немцем, но и евреем-то, наверняка, не был. Он выговаривал свою фамилию, как выговаривают название мудреного механизма, и рыхлое лицо его при этом становилось влажным и розовым. Теперь, же двадцать лет спустя, зачатки твердости и регулярности разрослись и срослись, и как льдом оковали лицо Кнопфа. Хотя мне-то в тот день он как раз улыбался.

Мы забрались в его маленький, похожий на злого жука автомобиль и аккуратно двинулись вдоль университетской набережной. Мне, помню, ужасно хотелось, чтобы Кнопф сказал что-нибудь распространенное, что-нибудь кроме «привет». Отчего-то я был уверен, что вот он и заговорит с акцентом.

Мы миновали биржу, не спеша, перебрались на Петроградскую сторону, и Кнопф неожиданно сварливо сказал:

– Ума не приложу, что ты тут делаешь? – Никакого акцента у него, конечно, не было. Я же вместо того, чтобы достойно ответить грубияну и, наконец, разойтись с ним, пустился в путаные объяснения нашей совместной со стариком жизни. Извиняет меня одно – слишком долго не говорил я ни с кем просто так.

Мы продолжали свой неспешный путь, а Кнопф расспрашивал меня без снисхождения. Наконец, он остановил машину и сказал, что знает способ моего возрождения к новой жизни.

– Смени все, – сказал он, закуривая черную, длинную сигарету. – Остальное изменится само собой.

Наверное, я ответил ему недостаточно молодцевато. Кнопф посмотрел на меня с сожалением и распахнул коробочку с сигаретами. Мне не следовало этого делать, к тому же я не курю, но я не устоял. Боюсь только, что я слишком неуклюже копался в лакированной картонке.

Дома я почистил зубы и забыл о Кнопфе.

Назавтра мне позвонила Машенька Куус и сказала, что мной интересовались. Явился в издательство элегантный господин и, держа в руках последнюю отредактированную мною книгу, хвалил редактуру самым энергичным образом.

– Потом мы пили кофе и говорили о вас, – повинилась Машенька.

– Негодяй хватал вас за коленки, – сказал я мрачно. Машеньке нравится, когда я изображаю ревность, она захихикала, и разговор окончился благополучно. Но скажите на милость, какой ненормальный будет интересоваться редактором? Интеллектуальное извращенство. Плохо же было то, что от изумления я не спросил у Машеньки, когда будут платить. Сбила она меня.

Через неделю объявился Володька Кнопф. Я же точно помнил, что телефонами мы не обменивались.

– Чудак! – отщелкал в трубке Кнопф. – Сидишь в своей берлоге, как сыч, и думаешь, никто не найдет?

– Кнопф, – сказал я ему, – сычи не живут в берлогах. Что тебе? – Так и следовало разговаривать с ним с самого начала, но теперь уж было поздно. Он весело сказал, что хочет получить ничтожную справочку. При этом справочку Кнопф непременно хотел получить у меня дома. Не могу рассказать, как мне стало тошно, когда я понял, что Кнопф вот-вот приедет. С досады я пнул табуретку, и она отлетела с грохотом.

– Не суетись, – сказал Кнопф, – старому другу довольно будет чашечки кофе.

Убить меня мало! Ведь я же потащился в магазин за кофе. Это и называется – вить веревки.

Когда я вернулся, автомобиль-жук уже стоял у нашего подъезда. Я вспомнил, что не давал Кнопфу адреса и расстроился еще больше.

За два марша до своей двери я услышал, как Кнопф препирается со стариком.

– Я Кнопф, – толковал Кнопф. – Владимир Викторович Кнопф.

Про старика можно говорить, что угодно, но пока одна Машенька Куус сохранила душевное равновесие в разговоре с ним. Что бы он ни говорил ей, она только пуще хохочет. Кнопф хохотать не умел.

С минуту я наслаждался кнопфовым бубнением. Потом прошел разделявшие нас ступени, отодвинул его, вытащил из кармана похожий на острогу ключ и протолкнул его в скважину. Дверь отворилась. Взгляд старика некоторое время шарил по косяку, потом утвердился на мне, и осторожная осмысленность появилась в нем.

– К тебе приходила мадам, – сказал он. Кнопфа он еще не видел, но ощущал его присутствие и оттого был неспокоен. – Лезла, – сказал старик. – Я велел, чтобы позже…

В кухне Кнопф уселся на зыбкую табуретку.

– Нет слов, – сказал он. – Так жить нельзя. Сам же в дурку загремишь. Сдал бы ты его куда-нибудь…

Старик бесшумно возник в дверях, шевельнул разросшимися бровями и припечатал:

– Не велик барин. Сам дорогу найдет!

Кнопф бестолково задвигал руками по столу и принялся корчить рожи в окно. Старик запугал его с самого начала. Я бы с удовольствием полюбовался происходящим, не вмешиваясь, но Бог его ведает, до чего может дойти старик на просторе, а Кнопф мне нужен был живой. В конце концов, я имел право знать, зачем он меня домогался.

Я подошел к барометру и постучал по стеклу. Старик отвел взор от изнемогающего Кнопфа и уставился на меня.

– Давление падает, – сказал я значительно. – Это время надо переждать. Старик моргнул и с сожалением посмотрел на недоеденного гостя.

– Лягу. – сказал он. – Полежу. С давлением шутить не приходится. – Зашаркал прочь, обернулся и с вдруг неожиданной силою потряс в воздухе пальцем.

Пока я грел воду для кофе, Кнопф пришел в себя. Он выхлебал, что было в чашке, сказал, что кофе – дрянь и что жить в психушке может и интересно, но уж больно, как бы это сказать…

– Если хочешь знать, – оборвал я его, – это говорит о незаурядной крепости моего духа.

– Тебе он понадобится, твой дух, – сказал Кнопф зловеще. – Славянскую расхлябанность необходимо преодолевать без пустых сожалений.

Вот как! По-моему, он даже щелкнул зубами. Зря я не дал старику натешиться. Кнопф тем временем и сам почувствовал, что его занесло. Он взмахнул рукою, не то прощая мои слабости, не то отметая их.

– Я был у тебя в издательстве, – объявил он многозначительно и примолк. Может быть, мне следовало выразить изумление или восторг – не знаю. Я пил кофе. Кнопф надулся. Мой одноклассник явно готов был уйти, но отчего-то не мог. Будь я посообразительней, призадумался бы тогда же, но зрелище растерявшегося Володьки Кнопфа тешило меня несказанно. Между тем мой гость в ожидании желанной реплики начал снова:

– Я был у тебя в издательстве…

И тут меня осенило.

– Кнопф, разбойник, так это ты строил Машеньке куры?

Кнопф заалел.

– О тебе говорят много хорошего, – выцедил он. Вместо благодарности я обозвал его интеллектуалом-извращенцем, и это ему понравилось.

– Ты писатель, – сказал Кнопф с дружеской укоризной.

– Не тычь мне в лицо мои слабости! – разозлился я. – И потом – кто тебе позволил выведывать, разнюхивать, кадрить моих подружек, черт тебя дери! Ты хоть можешь сказать, о чем моя книга? Ну, так вот и забудь, что я писатель, пока не прочтешь ее.

Кнопф снова покраснел. Этот отроческий инстинкт сильно сбивал меня с толку, пока я не понял, что краска на щеках моего одноклассника сродни бурчанию в животе или потным ладоням у прочих людей. Не более того.

– Ты таишься, – принялся он снова скулить. – Не хочешь разделить с друзьями свой успех. Забыл, забыл, как, не щадя своей стипендии, праздновали окончание сессии…

Скулеж этот был Кнопфу удивительно к лицу. Все его презрительное джентльменство никуда не девалось, напротив – в устах обновленного Кнопфа оно приобретало благородный страдальческий оттенок.

– Брось, Володька, – махнул я рукой, – на мой гонорар нельзя купить даже дверцу для твоей тачки.

Он крутнул шеей и с сожалением уставился на меня.

– Себя надо уважать, – сказал он назидательно, и Бог знает что приготовлено было у него еще, но в кухню вошел старик. У себя в комнате он мучился из-за того, что не успел разглядеть Кнопфа в прихожей, а в кухне у нас светло. Изо всех сил глядя мимо Володьки, он обошел его, как обходят лужу, намочил под краном указательный палец и разгладил брови. Он оглядел Кнопфа со спины и сварливо сказал мне: