Аркадий Стругацкий - Обитаемый остров (Вариант 1971 года, иллюстрации: Ю.Макаров)

• Название: Обитаемый остров (Вариант 1971 года, иллюстрации: Ю.Макаров)
• Автор: Аркадий Стругацкий
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 1971

Фантастическая повесть «Обитаемый остров» рассказывает о судьбе молодого землянина, человека XXII века, попавшего на неизвестную планету. Его космический корабль терпит крушение, и он оказывается один в совершенно чуждом ему, непонятном и враждебном мире. Много необыкновенных приключений приходится ему испытать, прежде чем он находит друзей и определяет своё место в этом странном мире.

Для среднего и старшего возраста

ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ: Фантаст. повесть / Предисл. изд-ва; Худож. Ю.Макаров. - М.: Дет. литература, 1971. - 320 с., ил. - (Б-ка приключений и науч. фантаст.). - 100.000 экз.

---

Он снова схватил наушник.

— Кох! Немедленно подготовить специального курьера с охраной. Отдельный вагон на юг… Нет! Мою электромотриссу… Массаракш! — Он сунул руку в ящик и выключил все регистрирующие аппараты. — Действуйте!

Всё ещё прижимая левую руку к сердцу, он извлёк из бювара личный бланк и стал быстро, но разборчиво писать: «Государственная важность. Совершенно секретно. Генерал-коменданту Особого Южного Округа. Под личную сугубую ответственность — к срочному неукоснительному исполнению. Немедленно передать в опеку подателю сего осуждённого каторжника Мака Сима, дело № 6983. С момента передачи считать воспитуемого Мака Сима пропавшим без вести, о чём иметь в архивах соответствующие документы. Государственный прокурор…»

Он схватил второй бланк: «Предписание. Настоящим приказываю всем чинам военной, гражданской и железнодорожной администрации оказывать предъявителю сего, специальному курьеру государственной прокуратуры с сопровождающей его охраной, содействие по категории ЭКСТРА. Государственный прокурор…»

Потом он допил стакан, налил ещё и уже медленно, обдумывая каждое слово, начал на третьем бланке: «Дорогой Странник! Получилась глупая история. Как только что выяснилось, интересующий тебя материал пропал без вести, как это частенько бывает в южных джунглях…»

Часть четвёртая КАТОРЖНИК

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Первым выстрелом ему раздробило гусеницу, и оно впервые за двадцать с лишним лет покинуло разъезженную колею, выворачивая обломки бетона, вломилось в чащу и начало медленно поворачиваться на месте, с хрустом наваливаясь широким лбом на кустарник, отталкивая от себя содрогающиеся деревья. И когда оно показало необъятную грязную корму с болтающимся на ржавых заклёпках листом железа, Зеф аккуратно и точно, так, чтобы, упаси бог, не задеть котла, всадил ему фугасный заряд в двигатель — в мускулы, в сухожилия, в нервные сплетения, — и оно ахнуло железным голосом, выбросило из сочленений клуб раскалённого дыма и остановилось навсегда; но что-то ещё жило в его нечистых бронированных недрах, какие-то уцелевшие нервы ещё продолжали посылать бессмысленные сигналы, ещё включались и тут же выключались аварийные системы, шипели, плевались пеной, и оно ещё дрябло трепетало, еле-еле скребя уцелевшей гусеницей, и грозно и бессмысленно, как брюхо раздавленной осы, поднималась и опускалась над издыхающим драконом облезлая решётчатая труба ракетной установки. Несколько секунд Зеф смотрел на эту агонию, а потом повернулся и пошёл в лес, волоча гранатомёт за ремень. Максим и Вепрь двинулись следом, и они вышли на тихую лужайку, которую Зеф наверняка заприметил ещё по пути сюда, повалились в траву, и Зеф сказал:

— Закурим.

Он свернул цигарку однорукому, дал ему прикурить и закурил сам. Максим лежал, положив подбородок на руки, и сквозь редколесье всё смотрел, как умирает железный дракон — жалобно дребезжит какими-то последними шестерёнками и со свистом выпускает из разодранных внутренностей струи радиоактивного пара.

— Вот так и только так, — сказал Зеф менторским тоном. — А если будешь делать не так, надеру уши.

— Почему? — спросил Максим. — Я хотел его остановить.

— А потому, — ответил Зеф, — что граната могла рикошетом засадить в ракету, и тогда нам был бы капут.

— Я целился в гусеницу, — сказал Максим.

— А надо целиться в корму, — сказал Зеф. Он затянулся. — И вообще, пока ты новичок, никуда не суйся первым. Разве что я тебя попрошу. Понял?

— Понял, — сказал Максим.

Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его не очень интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушно молчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Всё было, как всегда. И всё было не так, как хотелось.

Когда неделю назад новоприбывших каторжников выстроили перед бараками, Зеф прямо подошёл к Максиму и взял его в свой сто четырнадцатый отряд сапёров. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и квадратную коренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой душной клетчатой толпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до кого не было дела. Кроме того, у Максима были все основания предполагать, что Зеф — бывший знаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и интеллигентный, не чета полууголовному сброду, которым был набит арестантский вагон, — как-то связан с подпольем. А когда Зеф привёл его в барак и указал место на нарах рядом с одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьба его здесь окончательно определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрь не пожелал разговаривать. Он выслушал торопливый, шёпотом, рассказ Максима о судьбе группы, о взрыве башни, о процессе, неопределённо, сквозь зевок, промямлил: «Бывает и не такое…» — и лёг, отвернувшись. Максим почувствовал себя обманутым, и тут на нары забрался Зеф. «Здорово я сейчас нажрался», — сообщил он Максиму и без всякого перехода, нахально, с примитивной назойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может быть, он когда-нибудь и был знаменитым учёным, образованным и интеллигентным человеком, может быть, и даже наверняка, он имел какое-то отношение к подполью, но сейчас он производил впечатление обыкновенного отъевшегося провокатора, решившего от нечего делать, на сон грядущий, обработать глупого новичка. Максим отделался от него не без труда, а когда Зеф вдруг захрапел сытым довольным храпом, ещё долго лежал без сна, вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди и обстоятельства.

Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, явно подготовленный ещё до того, как группа получила приказ напасть на башню; и письменные доносы какой-то гадины, которая знала о группе всё и была, может быть, даже членом группы; и фильм, заснятый с башни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране себя самого, палящего из автомата по прожекторам… нет, по юпитерам, освещавшим сцену этого страшного спектакля… В наглухо закупоренном бараке было отвратительно душно, кусались паразиты, воспитуемые бредили, а в дальнем углу барака при свете самодельной свечки резались в карты и хрипло орали друг на друга уголовники.

А на другой день обманул Максима и лес. Здесь шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на железо: на мёртвое, проржавевшее насквозь железо; на притаившееся железо, готовое во всякую минуту убить; на тайно шевелящееся, целящееся железо; на движущееся железо, слепо и бестолково распахивающее остатки дорог. Земля и трава отдавали ржавчиной, на дне лощин копились радиоактивные лужи, птицы не пели, а хрипло вопили, словно в предсмертной тоске, животных не было, и не было даже лесной тишины — то справа, то слева бухали и грохотали взрывы, в ветвях клубилась сизая гарь, а порывы ветра доносили рёв изношенных двигателей… И так пошло: день — ночь, день — ночь. Днём они уходили в лес, который не был лесом, а был древним укреплённым районом. Он был буквально нафарширован автоматическими боевыми устройствами, панцервагенами, самоходными баллистами, ракетами на гусеницах, огнемётами, газомётами, и всё это не умерло за двадцать с лишним лет, всё продолжало жить своей ненужной механической жизнью, всё продолжало целиться, наводиться, изрыгать свинец, огонь, смерть, и всё это нужно было задавить, взорвать, убить, чтобы расчистить трассу для строительства новых излучающих башен. А ночью Вепрь по-прежнему молчал, а Зеф снова и снова приставал к Максиму с расспросами и был то прямолинеен до глупости, то хитроумен и ловок на удивление. И была грубая пища, и странные песни каторжников, и кого-то били по лицу легионеры, и дважды в день все в бараках и в лесу корчились под лучевыми ударами, и раскачивались на ветру повешенные беглые… День — ночь, день — ночь… Освенцим, лагерь уничтожения. Фашизм.

— Зачем вы хотели его остановить? — спросил вдруг Вепрь.

Максим быстро сел. Это был первый вопрос, который ему задал однорукий.

— Я хотел посмотреть, как он устроен.

— Бежать собрались?

Максим покосился на Зефа и сказал:

— Да нет, дело не в этом. Всё-таки боевая машина…

— А зачем вам боевая машина? — спросил Вепрь. Он говорил так, словно рыжего провокатора здесь не было.

— Не знаю, — проговорил Максим. — Над этим ещё надо подумать. Их здесь много таких?

— Много, — вмешался рыжий провокатор. — И машин здесь много, и дураков здесь тоже всегда хватало… — Он зевнул. — Сколько раз уже пробовали. Залезут, покопаются-покопаются да и бросят. А один дурак — вот вроде тебя, — тот и вовсе взорвался.

— Ничего, я бы не взорвался, — холодно сказал Максим. — Эта машина не из сложных.

— А зачем она вам всё-таки? — спросил однорукий. Он курил, лёжа на спине, держа, сигарету в искусственных пальцах. — Предположим, вы наладите её. Что дальше?