Евгения Пищикова - Пятиэтажная Россия

• Название: Пятиэтажная Россия
• Автор: Евгения Пищикова
• Жанр: Прочая документальная литература

Сборник эссе Евгении Пищиковой, посвящённый художественно-документальному исследованию современного мещанства — т. е. простых людей, чья жизнь обыденна и не содержит, казалось бы, ничего достойного описания…

---

Ольга Славникова, автор романа «2017», дает любопытные интервью: «Семья мутирует… Главный мутагенный фактор — рост продолжительности жизни. Сегодня нормальным считаются два брака за жизнь. Скоро нормой будут и пять, и шесть», — но блестящую литературную модель подвергшейся мутации семьи предложить читателям не спешит.

«Мечеть Парижской Богоматери» Елены Чудиновой, «На будущий год в Москве» Вячеслава Рыбакова, «Крепость Россия» Михаила Юрьева, «Демгородок» Юрия Полякова, не говоря уже о работах литераторов первого ряда (Сорокин, Пелевин, Толстая) — это, господа, политика. Не до семьи.

Меж тем весь прошлый век институт семьи утопическую литературу очень даже интересовал.

«В голове болезненно горели слова, обрывки фраз, только что слышанных на митинге Политехнического музея: „Разрушая семейный очаг, мы тем наносим последний удар буржуазному строю“, „Наш декрет, запрещающий домашнее питание, выбрасывает из нашего бытия радостный яд буржуазной семьи и до скончания веков укрепляет социалистическое начало“… Ноги машинально передвигались к полуразрушенному семейному очагу, обреченному в недельный срок к полному уничтожению, согласно только что опубликованному и поясненному декрету 27 октября 1921 года». Это Александр Чаянов, «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920).

А вот Яков Окунев, «Грядущий мир» (1923).

«Она не доканчивает своей мысли; в ум ее врывается мысленный ответ Стерна: „Семьи у нас нет, мы свободно сходимся и расходимся“.

— А дети? Куда вы деваете детей? — горячо блестя глазами, спорит Евгения.

— Дети — достояние Мирового Города. Они воспитываются на Горных Террасах. Мы как раз летим туда. Вы увидите».

А вот Иван Ефремов, «Туманность Андромеды» (1957).

«Но мне невыносима мысль о разлуке с маленьким, моим родным существом, — продолжала поглощенная своими мыслями астронавигатор Низа Крит. — Отдать его на воспитание, едва выкормив!

— Понимаю, но не согласна. — Веда нахмурилась, как будто девушка задела болезненную струнку в ее душе. — Одна из величайших задач человечества — это победа над слепым материнским инстинктом. Понимание, что только коллективное воспитание детей специально отобранными и обученными людьми может создать человека нашего общества».

Наконец, вспоминается Аньюдинская школа-интернат, в которой растут юные герои «Полдня». Стругацкие вообще убеждены, что детям нужен не родитель, а Учитель. Помимо Чаянова, безусловного сторонника неопатриархальных династий, все процитированные создатели счастливых миров грядущего склоняются к мысли, что семьи в будущем не будет. Далее их, естественно, тревожит вопрос — а что же дети? И детей с большим или меньшим успехом отправляют на горные террасы.

Главную же интригу семьи будущего угадал один только российский литератор — Алексей Иванов.

Он придумал фамильон — группу, состоящую из неравного числа женщин и мужчин, сплоченных вокруг единого лидера (ну, обзовем его с вульгарной грубостью альфа-самцом; главное же, это руководитель, харизматик), связанных друг с другом сложными сексуальными отношениями — с историей, с нервом. И, естественно, с общей целью. Выжить, преуспеть, в идеале — воспитать детей.

Вот формула брачного кризиса от Иванова. «Попросту говоря, семья сделалась нежизнеспособной. Одного супруга слишком мало, а одного ребенка слишком много».

Нечто похожее изобретают хитроумные американцы. Например, совокупная семья. Эти семьи появятся в результате все большей популярности динамической полигамии, то есть, попросту говоря, увеличения числа разводов и вторичных браков. Дети от «бывших» браков воспитываются вместе то в одной, то в другой «новой» семье обоих родителей. Эмоциональные последствия развода (чувство вины, ощущение провала), скорее всего, будут изжиты в ближайшие пятьдесят лет, и вот семьи с многочисленными назваными родителями и многочисленными, в разной степени родными детьми объединяются в ближайшем соседстве или под одной крышей — для наиболее комфортного самочувствия маленьких ангелов. Эти гигантские, могучие династии станут основной формой семьи будущего.

Одновременно допускаются все разновидности облегченных браков — гостевой, пробный, сезонный, стокгольмский (называемый в России гражданским), экстерриториальный, договорный, серийный и проч. О господи! Проч., проч. отсюда, тут хоронят наше теплое, нежное двузарплатное домохозяйство.

Главная идея американских социологов в том, что уходящая в небытие индустриальная семья, или семья «второй волны» (он, она, дети; коттедж, газонокосилка; «не шумите, папа устал на работе»; «не кричи на меня, животное, я не виновата, что ради семьи пожертвовала карьерой») в качестве цементирующего материала использовала монополию на законный секс, а теперь этот цемент раскрошился. Не держит. Итак, фундамент — законный секс; а завитушка — любовь. Отсюда следующая модель краха: «Ты меня больше не хочешь; тянуть постылое сожительство ради детей не имеет смысла, дети нас поймут, когда вырастут».

А новая семья, говорят футурологи, напротив, будет сочетать сексуальную свободу с тщательнейшей заботой о детях. Собственно, семьи и будут создаваться только ради совместного воспитания детей.

IV.

А в самом сердце России на красном многотоннике «вольво» ездят по великим дорогам русского товара Славик и Наташа, легенда страны дальнобойщиков. Подбирают с обочин проституток, учат их жизни. Холодно, страшно стоять на обочине глухой еловой трассы. И однажды случится чудо: грозно и дивно загорятся далекие фары, откуда ни возьмись явится красная фура. Остановится, и желтым комнатным светом затеплится кабина, а в ней обнаружатся улыбающиеся добрые люди — он и она, чехлы в цветочек, кофе в термосе, душ за стеной.

И скажут ласковые люди замерзшей девице:

— Ты нас не бойся, мы семья будущего!

Вот тут она, наверное, и испугается до смерти.

Славик Меньшиков и Наташа Нескородева действительно продали две квартиры (подмосковную и тверскую) и купили на двоих свою красную фуру. Люди они диковинные — любят свой живописный труд. Редко когда ночуют две ночи в одном и том же месте, подряжаются возить грузы и за Урал, и в Сибирь, и в Германию, и в Эстонию. Грузы выбирают с романтической прихотливостью капитана Грея из «Алых парусов»: тот охотно возил фрукты и сандаловое дерево, они охотно возят вещи для домашнего обихода — ковры, посуду, мебель, шубы, елочные украшения, петарды, электрические чайники.

Любят ли их на трассе? И любят, и судят, и обсуждают. Считают ли странной семьей? Все поголовно так и считают.

Оба они активисты движения чайлд-фри, оба сделали операцию по стерилизации. Наташе 38 лет, Славику — 43.

— Свой долг перед государством мы выполнили, — говорит Наташа, — у нас на двоих трое детей. У меня двадцатилетняя дочь, уже замужем, и у Славика два взрослых ребенка. А больше детей мы ни за что не хотим.

— Почему, Наташа? — спрашиваю я.

— Потому что нынешние семьи — это пристанище неудачников. Друг за друга держатся, за детей держатся, врут друг другу, что ради семьи живут. И детей своих учат «быть как все».

— Но вы-то научили бы по-другому?

— Нет, — вздыхает Наташа, — у нас воспитывать не очень-то получается. Для этого ведь талант нужен. Вот если бы были в деревнях и поселках настоящие Учителя, с большой буквы.

— А почему вы семья будущего?

— Мы свободные. Мы отдали все долги и никому ничего не должны. Мы живем без росписи, а так хорошо, так легко живем! Вот Славик венчался по просьбе бывшей жены, и что это им прибавило? Когда он сказал, что уходит, жена вынесла их венчальную икону и ударила его иконой по голове… Потом — у нас вторая жизнь. Одну прожили — не вышло, мы по-другому решили попробовать. Вот этому мы девочек на дорогах учим — не сдаваться. Не чувствовать себя неудачницами.

Вспомнила тут я цитату к месту — из утопии Чаянова.

«Прошлые эпохи не знали научно человеческой жизни… не знали болезней в биографиях людей, не имели понятия о диагнозе и терапии неудавшихся жизней. Теперь мы знаем морфологию и динамику человеческой жизни, знаем, как можем развить из человека все заложенные в него силы».

Так что все сходится: действительно, Славик и Наташа — самодеятельная семья будущего. Изобрели себя сами.

А Наташа цитатой не заинтересовалась, все подбирала доказательную базу поэффектнее. Думала, думала и наконец сказала:

— Темно, мы едем, и сердце замирает от счастья.

Великий раздражитель Юрий Черниченко о преданной революции

Самого первого фермера в своей жизни я увидела в 90-м году в селе под Котласом. Звали его Ян Робевский (польская кровь); личный конфликт с деревней (у каждого фермера всегда есть личный конфликт с деревней) начался с теплого ватерклозета на втором этаже нового дома. Нововведение потрясло село. Настолько, что дети прибегали слушать звук спускаемой воды. Вот честное слово: детишки, задравши головы, стояли возле дома, как возле Театра кукол Образцова, и часами дожидались волнующего звука. И разбегались с диким визгом. Но, конечно, кроме клозета у Робевского был еще кабинет, а на стене кабинета висел портрет Юрия Дмитриевича Черниченко. «Ты послушай, что он пишет, — говорил Ян, — что пишет!» И, зажмурившись, цитировал: «Председатель колхоза прост, как „Правда“»; «Доить нужно корову, а не голову крупного рогатого скота».