Салли Боумен - Любовь красного цвета

• Название: Любовь красного цвета
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00635-7

Словно в густом лондонском тумане молодая журналистка Джини Хантер и ее друзья нащупывают нити, ведущие к исчезновению и гибели юных девушек из разных стран Европы. В ходе этих поисков постепенно проступает одна зловещая примета под романтическим названием «белая голубка» – так называется новый сильнодействующий наркотик. Заполучить его стремятся не только зеленые юнцы, но и сильные мира сего. Плата за обладание этими чудо-таблетками высока: это и любовь, и сама жизнь.

---

– Понятно, – сказала Джини. – А ты не хочешь поехать вместе с нами к Максу?

– Нет, эта компания не для меня.

– А когда-то ты ею не брезговал.

– Так то раньше было. А сейчас – слишком много детей. Шарлотта – опять беременна и… В чем дело?

– Ни в чем. Просто обожглась немного. Чересчур горячая вода.

– Кроме того, в эти выходные по НФТ – ретроспективный показ фильмов Бергмана. Двенадцать часов безупречного искусства. – Том искоса бросил на Джини долгий взгляд. – Бергман, Антониони, Феллини, Годар – вот кого надо смотреть. Твоих американских режиссеров я больше не выношу.

– А ведь когда-то ты очень любил «моих» американских режиссеров. «Опасные улицы», «Водитель такси», «Крестный отец»… Ведь «Крестного отца» ты смотрел как минимум три раза, Том!

– Ну, что ж, ранний Коппола – это то, что надо.

И Скорцезе – тоже будь здоров. Ты видела «Крутых парней»? О, и конечно, Тарантино. Тарантино – это вообще отпад! Смотрела «Псы»? А «Криминальное чтиво»?

– Нет.

– Это – два самых потрясающих фильма, когда-либо сделанных в Америке. Никаких соплей, настоящее постмодернистское кино. Там, конечно, много насилия…

– Вот и я об этом слышала, а такое кино мне пока что смотреть не хочется. Когда-нибудь я на них, конечно, схожу…

– Обязательно сходи! В «Криминальном чтиве» есть одна сцена… Конечно, лучше фильм заранее не рассказывать, чтобы не портить впечатление, но сцена с этими школьниками, которых вот-вот должны убить. Траволта вынимает пистолет, но не наставляет на них, а просто стоит сзади и потом… – Том осекся и покраснел. – Ой, извини, пожалуйста. Зря я об этом заговорил. Мама ведь предупреждала меня. Сказала, что…

– Все в порядке, Том, со мной все в порядке. Передай, пожалуйста, соусник.

Том выполнил ее просьбу. Он стоял позади Джини, вяло перетирая тарелки и время от времени бросая взгляды в ее сторону.

– Я хотел спросить… – начал он после некоторого колебания. – Что там стряслось с тобой в этом Сараево? Ты кому-нибудь рассказываешь об этом? Мама сказала, что – нет. Ни ей, ни кому-либо другому. Почему?

– Ты ведь тоже раньше не разговаривал, – возразила Джини. – За последние три-четыре года ты практически вообще не говорил. Линдсей из-за этого просто с ума сходила от беспокойства и чувства вины. А ведь я не сомневаюсь, что у тебя были мысли и чувства, которыми ты вполне мог бы поделиться с окружающими. Однако по каким-то своим причинам ты не хотел этого делать. Тогда я не приставала к тебе, Том…

– Действительно, не приставала. Тебе было наплевать. – Он помолчал. – Но это – нормально, я вполне это понимаю. Люди и так чересчур много болтают, а уж в нашей семье – так вообще не закрывают рта. Мама трещит без умолку, бабушка треплется без передышки. Мне нужно было от этого передохнуть. Просто был необходим кусочек тишины, понимаешь?

– Да, иногда это помогает. – Джини отвела взгляд в сторону.

– Вот именно. Но ты-то ведь говорила, помнишь? Мне, например, очень нравилось с тобой разговаривать. Мы с тобой ходили в кино, ты кормила меня гамбургерами. Это было здорово…

– Да, я помню. Мне это тоже нравилось.

– Вот я и удивляюсь: что с тобой стряслось? Мама называет это посттравматическим стрессом. Она тебе это говорила?

– Нет, не говорила. И ничего такого страшного со мной не случилось.

– Мама говорит, что ты насмотрелась слишком много трупов, а я не понимаю: Паскаль побывал в сотне мест, где воюют, навидался в десять раз больше, так почему же он смог с этим справиться, а ты – нет? Лично я думаю… – Он помолчал, взвешивая свои слова. – Я думаю, со временем ты приучишь себя к этому. Просто эта война была у тебя первой, к тому же ты так давно мечтала писать о ней. Правильно? Ведь ты хотела туда попасть?

– Да, когда-то хотела. Но, может быть, мы сменим тему?

– Конечно.

Некоторое время они молчали. Том вытер соусник и несколько тарелок, пока Джини угрюмо мыла посуду. Все будет нормально, все пройдет, убеждала она себя, нужно только сосредоточиться на этом нудном занятии, поиграть немного в домашнюю хозяйку. Однако в этот момент Том сделал нечто такое, от чего Джини растерялась.

Вновь зардевшись, с очаровательной неуклюжестью, которую она помнила в нем еще с детства, юноша обнял ее за плечи и извинился. Он знает, сказал Том, что поступил по-идиотски и не стоило поднимать эту тему, он сожалеет об этом, но кое-кто – если честно, то его девушка – сказал, что ему не должны быть до фонаря чувства других людей, вот он и попытался понять Джини, и, кажется, у него это получилось, и, хотя он вовсе не собирался совать свой нос в чужую душу, Джини выглядит сейчас такой изменившейся, что он счел себя обязанным поговорить с нею…

Джини была уже не в состоянии справиться со своими эмоциями и разревелась. Ее слезы испугали Тома, но унять их она была не в состоянии. Том терпеливо ждал, пока Джини успокоится, принес ей бумажные салфетки и сварил кофе.

– Скажи мне, – спросил он, – из-за чего ты расплакалась?

– Не из-за тебя, Том. – Джини благодарно сжала его руку. – Можешь себя ни в чем не винить. Ты, наоборот, был очень добр ко мне. Видишь ли, просто, пока я была в Боснии, я была не в состоянии плакать – просто не могла себе этого позволить. И слезы копились внутри меня, словно ждали, пока я вернусь домой. И вот теперь, когда я вдруг начинаю вспоминать, они начинают литься.

– О чем же ты вспоминаешь? – Мальчик устремил на нее пристальный серьезный взгляд. Джини поняла: этот повзрослевший ребенок пытается вести себя так, как, по его мнению, должен вести себя мужчина.

– Я вспоминаю тот ужас, который мне довелось увидеть: умирающих людей, раны… Ты же смотришь выпуски новостей по телевизору, Том, так что можешь себе представить. Конечно, перед тем, как отправиться туда, я тоже видела эти передачи, кроме того, Паскаль показывал мне свои фотографии. Я знала, что увижу там, и думала, что готова к этому. Я не учла только одного: когда ты видишь это сам, когда находишься вблизи от этого – месяц за месяцем, когда ты понимаешь, что ничто из написанного тобою не в состоянии это остановить… – Она судорожно вздохнула.

– Понимаю, – задумчиво нахмурился Том. – Почему тебя потянуло туда, Джини? Почему обязательно писать о войне? Только потому, что этим занимался твой отец? Потому что за это ему присудили Пулитцеровскую премию? Или, может быть, из-за Паскаля? Чтобы работать вместе с ним?

– Наверное, все эти соображения сыграли свою роль, Томми, – вздохнула Джини. – Сейчас я знаю только одно: в Боснию я больше не вернусь. И ни о какой другой войне писать уже никогда не буду.

– А мне кажется, будешь, – откликнулся Том. – Мама давала мне читать твои статьи. Они были такими настоящими. А когда мама читала твой репортаж из Мостара, она плакала.

– Не надо, Том! Давай не будем об этом говорить. Знаешь, ты очень помог мне, а время сделает все остальное. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Тебе не хватает Паскаля. – Том встал. – Мама говорит, что в этом – половина твоих проблем, и я с ней согласен. А как-то вечером она сказала, что если бы у нее был номер его телефона, она позвонила бы ему и как следует бы врезала за то, что он не возвращается.

– Что? – Джини тоже вскочила на ноги. – Она не должна делать этого! Она не имеет права вмешиваться…

– Успокойся, не будет она ничего такого делать. А я, кажется, понял, в чем дело. Ты ничего не говорила Паскалю, ну, что ты больна?

– Том, я не больна. И давай прекратим этот разговор.

– Он знает о том, как ты похудела? Он знает о том, что ты провела Рождество в одиночестве?

Щеки Джини залил багровый румянец.

– Кто тебе такого наговорил? Это неправда. Я ходила в гости к друзьям.

– А вот мама думает совсем другое. Я слышал, как она говорила бабушке.

– О, ради всего святого! Это становится просто невыносимым! Терпеть не могу, когда обо мне сплетничают! Линдсей совершенно не касается, как и с кем я провела Рождество.

– А вот и касается! Она – твоя подруга. И Паскаля касается. Я знаю Паскаля, он мне нравится. А ты – могу поспорить – не сказала ему ни слова ни о Рождестве, ни о том, что с тобой происходит, – вообще ни о чем. Потому что мама права: если бы он знал обо всем этом, то вылетел бы первым же рейсом.

– Том, ты наконец прекратишь этот разговор? Оставь меня в покое!

– Нет, не оставлю! – Джини внезапно осознала, что Том тоже не на шутку разозлился. – Ты лжешь Паскалю! А лгать нельзя, особенно тем, кого любишь…

– Я не лгу! – с гневом перебила его Джини. – Да, возможно, существуют кое-какие вещи, о которых я предпочитаю ему не говорить, но на то есть свои причины. Он должен работать, понимаешь, Том? Он живет своей работой. И еще запомни, Том: правда иногда способна причинить боль, а ложь, наоборот, может оказаться полезной, даже милосердной. Когда ты станешь постарше, то поймешь все это.

Последняя фраза была ошибкой, и Джини сразу же поняла это. Краска залила его лицо и шею.