Бхагаван Раджниш - Мастер - это зеркало: тантрический экстаз единения

• Название: Мастер - это зеркало: тантрический экстаз единения
• Автор: Бхагаван Раджниш
• Жанр: Самосовершенствование

ОШО — это еще одно имя празднования, еще одно выражение благословения. Он предлагает надежду и доверие, любовь и сострадание, бытие и осознание расе человеческой, одолеваемой силами разрушения и смерти, боли и страдания. Ошо — это приглашение испытать новый ритм жизни, новый танец, новый трепет в вашей жизни. Не знать Его — не узнать величайшего благословения.

---

Личность — признак лицемерия.

Стать индивидуальностью — право, получаемое вами при рождении.

Функция мастера в том и состоит, чтобы забрать все не ваше и оставить лишь то, что присуще вам экзистенционально.

Понимаю, звучит это страшновато. Вы уже столько прожили со своей личностью, так сроднились с ней, просто-таки идентифицировались. И когда она начинает исчезать, появляется страх: «Что со мной? Неужели я исчезаю?»

Нет, истинное в вас не исчезнет, исчезнет лишь фальшивое. Так что мужайтесь.

Когда личность вас оставит, проститесь с ней навсегда... «Более не возвращайся. Поищи кого-нибудь другого; столько людей вокруг.» Поскольку встречаются люди не столь бедные, чтобы располагать всего лишь одной личностью. Они многолики: одна личность предназначена супруге, другая любовнице (тут уже той же самой не отделаться). Таким образом, они непрестанно меняются, почти автоматически.

Георгий Гурджиев, один из величайших мастеров нынешнего века, прибегал к некоторым техникам. С помощью одной из них он заставлял вас осознать собственную личность. При этом он был такой мастер, что вы могли просто сидеть слева от него, а ваш друг — справа, и к одному он оборачивал гневное лицо, к другому — счастливейшее из лиц, исполненное мира и любви.

При обмене впечатлениями один говорил: «Что за человек. Он здорово меня напугал; все время злится.» А другой отвечал: «Брось! Он был сама любовь и все время улыбался.» И лишь впоследствии обнаруживалось, что то была игра, результат высокого совершенства в умении менять личины и даже носить две одновременно. Гурджиев мог показать половину личности жене, а другую — любовнице! Длительные тренировки...

Однако в этом нет нужды. Одна у вас личность или много — все это хлам. Просто откажитесь от них и будьте лишь собою. Сначала вы можете почувствовать себя несколько неловко, ощутить некую обнаженность. И в определенном смысле это действительно так. Но вскоре вы поймете, сколь это прекрасно и невинно — оставаться просто самим собой.

Моего дедушки уже нет в живых. Мы очень дружили. Мы дружили только друг с другом из всех членов нашей семьи. Другие не находили с нами общего языка. Он был очень стар, но умел создавать другим проблемы. А со мною он был абсолютно счастлив.

Мы любили вместе ходить на реку, в храм, на общественные собрания. При этом он говорил мне: «Создавай побольше проблем. Поставь-ка этого лидера в тупик каким-нибудь вопросом.» Он был милейший человек. И его не стало. Вся семья горевала, люди плакали. Я зашел в ближайший кондитерский и попросил продавца: «Дайте мне все лучшие сласти, которые у вас сегодня есть — целый лоток.» «Ты что, с ума сошел? — возмутился тот. — Ты разве не знаешь, что у тебя дед умер?»

«Это-то я и хочу отпраздновать, — объяснил я. — Знаете, мы были большими друзьями.»

«Я знаю, но твои отец, дядя и остальные прибьют меня. «Он негодяй, — скажут они, — но ты куда смотрел? Какие еще празднования? »

«Вы дадите мне сласти или хотите осложнений?» — поинтересовался я.

«Не надо никаких осложнений. Забирай конфеты. Но на твою ответственность», — сдался он.

«А я всегда отвечаю за то, что делаю», — ответил я.

К тому времени подошло несколько человек. И я сказал: «Все эти люди — свидетели, что я беру эти сласти под свою ответственность. Человек этот абсолютно ни при чем. Он даже пытался помешать мне, не ведая, что дед мой отправился на небо, и это стоит отпраздновать.»

Я уселся перед своим домом и принялся раздавать сласти. Собрались все члены моей семьи и начали выяснять, чем я занимаюсь.

«Просто праздную», — ответил я.

«Хорошенькое нашел время для праздников», — возмутились они.

«Если уж говорить начистоту, вы все рады-радехоньки, что старик отправился на тот свет. Кроме меня, никто об этом не горюет. Вы просто лицемерите.»

«Не поднимайте шума, — сказал им мой отец, — соберется народ. А когда собирается народ, парень всегда выходит победителем.»

«Делай, что хочешь, — обратился он ко мне. — Твой дед: хочешь праздновать — празднуй.»

Но все, кому я давал сладости, говорили:

«Сейчас не время!»

«Нет, время, — сказал я. — Вся семья, кроме меня празднует, изображая скорбь и проливая крокодильи слезы. Все это чепуха, я их слишком хорошо знаю. Они не могут позволить себе отпраздновать это событие только потому, что им не позволяет собственное лицемерие. Что ж, придется мне выполнить эту работу, хоть мне одному и горько — ведь это был мой друг. И все твердят, что он на небе — так почему не отпраздновать?

Вот если бы он попал в ад, тогда я понимаю. Сидите себе с вытянутыми лицами и со слезами на глазах и не прикасайтесь пару дней к еде. И вообще поднимите как можно больше суматохи. Но если человек на небе, вам что, завидно? Празднуйте, радуйтесь.»

А поздно ночью отец мне сказал: «Весь день я думал, что, возможно, ты прав: мы были неискренни. Все мы почувствовали облегчение, поскольку этот человек создавал проблемы, всегда и во всем.»

В магазине его боялись. И если он приходил, посылали куда-нибудь в другое место. Ведь он начинал говорить покупателям: «Он обманывает вас, — и это о своем-то собственном сыне, — он обманывает вас. Эта ткань не стоит двенадцати рупий, она стоит восемь. И если вы немного подождете, я найду ее для вас за восемь рупий. А нет... Что ж, если у вас слишком много денег, выбрасывайте их.»

Так что все в магазине: и отец, и все мои дяди — старались отделаться от него. «Покупатель идет, отошли его куда-нибудь. Пусть делает, что ему хочется, только не здесь. Если он здесь останется, обязательно скажет правду.»

Если же я оказывался в магазине, то говорил покупателям: «Подождите немного. Сейчас придет мой дедушка, и вы получите ту же самую вещь на четыре-пять рупий дешевле.»

Таким образом, в магазине старались отделаться не только от деда, но и от меня. Стоило мне заглянуть в магазин, как меня отсылали на почту.

«Зачем вы меня так изматываете? — спрашивал я. — Я могу приносить вам почту каждый вечер. Но я не могу заниматься этим день напролет. Но стоило мне прийти — «Тут одна открытка, отнеси ее на почту.» Естественно, это был всего лишь трюк. Но я уходил, только когда в магазине появлялся дед: хотя бы один из нас должен был следить, чтобы покупателя не обманывали, не эксплуатировали.»

Потому отец и сказал мне: «Ты прав. Мы все испытываем облегчение, и слезы наши поддельны. Но ты слишком обнародовал это, раздавая сладости всему городу, говоря, что у всей твоей семьи праздник.»

«Раз я прав, не лучше ли вам сбросить маски? Даже перед лицом смерти собственного отца вы не можете отказаться от лицемерия. Когда же вы сделаетесь правдивы?» — ответил я.

Все ваши личины — лишь внешние прикрытия, скрывающие индивидуальность.

Так что прекрасно, если вы приближаетесь и чувствуете магнетическое притяжение. Не сопротивляйтесь. Помогайте себе. Позвольте умереть вашим личинам. Ибо смерть их подарит вам новую жизнь. И жизнь эта будет радостью, невинностью и блеском, нескончаемым танцем вашего сердца. Наберитесь мужества...

Не спрашивайте, что происходит. Позвольте этому произойти, и вы увидите. То, что я говорю вам, — ничто по сравнению с тем, что произойдет с вами. Это будет в тысячу раз прекраснее.

Вопрос 3

Любимый Бхагван!

Я так Вас люблю! И все же, как так может быть, что столь многие вопросы, посещающие меня, являются отражением моей теневой стороны? Не хотелось бы надоедать Вам, но часто мне кажется, что именно эти вопросы и являют собой наиболее правдивую и аутентичную часть меня.

Латифа, о чем никогда не следует забывать, так это о том, что не следует судить, что есть тьма, а что есть свет; что правильно, а что неправильно, что есть добро, а что зло; поскольку, принимая на себя роль судии, вы начинаете подавлять. Вам не хочется обнаруживать то, что вы находите темным, злым, дурным. А это значит, что вы избираете лишь половину себя, все равно, как если бы выбрали только день, отвергая ночь.

Но ночи присуща своя прелесть. Темнота ее по-своему прекрасна: в ней и глубина, и безмолвие, и безмятежность — звезды. День прекрасен по-своему, по-своему прекрасна и ночь. И то, и другое уникально и взаимодополняюще.

А вы старались задаваться вопросами, выглядевшими достойно, подавляя в себе те, что представлялись вашему суду как недостойные. Естественно, что так называемая положительная сторона вашей натуры постепенно истощалась, оставляя внутри лишь то, что, в соответствии с вашими суждениями, было дурно. И вот вы забурлили всей этой чернотой. Дням пришел конец, остались одни ночи. И вот вам очень страшно раскрыться: как бы кто не увидел, что в вас осталась лишь чернота. В то же самое время вы чувствуете, что чернота эта очень искренна и составляет вашу неотъемлемую часть. Да никакой неискренности тут и нет, все дело лишь в вашем суждении. Суждение — это одно из преступлений.