Вольдемар Бааль - Источник забвения

• Название: Источник забвения
• Автор: Вольдемар Бааль
• Жанр: Научная Фантастика

Роман В. Бааля, известного прозаика, живущего в Риге, — размышления об ответственности современного учёного перед обществом и жизнью; о памяти как одной из основных человеческих ценностей. Фантастические элементы, включённые в роман, лишь подчёркивают и обогащают его живое реалистическое содержание.

---

— Это верно, — согласился Визин.

— Я вот кумекаю. — Мужик устроился поудобнее. — Можеть, человек не так строить, а? Не то городить?

— Может, и не то. — Визин отвернулся: мужик начинал раздражать его, к тому же долго не появлялся Андромедов.

— То-то и оно. — Мужик сам себе покивал. — То-то и оно, что никто не знаить. Не знають, а городють. Как ето понять?

И тут возник Коля — «Все в порядке, Герман Петрович!» И не мешкая, помог Визину залезть в ремни рюкзака, подхватил свою контейнерообразную поклажу, и они отправились с площади, а молодой пенсионер так и остался сидеть под березой, дымя потрескивающей цигаркой.

Андромедов привел его на самый край села. Здесь было взгорье, и Рощи стали видны, как на ладони: небольшое компактное село, четыре недлинных улицы, домов двести, четкие прямоугольники огородов, межи, изгороди, темные дворы, редкие деревья, скворечники, хмель на шестах.

Они остановились у старой избы, и Андромедов смело открыл калитку.

— Собаки нет…

Их встретил бородатый дед, сказал, что переночевать можно бы и в хате, но он им лучше советует сеновал; ни духоты, никто не храпит и травой свежей пахнет, — и Визин охотно согласился на сеновальный вариант.

— Толькя не курить! — строго предупредил дед.

— А мы некурящие! — весело ответил Андромедов.

Прямо на дворе, за дощатым столом они поужинали — старуха принесла молока с хлебом, творог, яичницу на сале, и Визин ел, удивляясь аппетиту, и не церемонился, когда Коля подливал и подкладывал ему.

На сеновал забрались уже в сумерках — дед приволок широченную войлочную скатку, старуха принесла в охапке простыни, подушки, два байковых одеяла.

— Здорово! — суетился Андромедов. — Прекрасно! Ох и поспим, Герман Петрович! — Он проворно разровнял сено, начал стелиться.

— Можеть, зипуны? — спросила внизу старуха.

— Не замерзнуть, — уверенно сказал дед.

— Дык люди ж, верно, раздеваться будуть.

— Пущай раздеются. Тепло…

Вытянувшись под одеялом и вдохнув во всю глубину пахучий воздух, Визин вспомнил последнюю свою ночевку на сеновале, которая была восемь лет назад, в те три светлых и радужных дня. А потом вспомнилась сеновальная ночевка студенческой поры, когда ездили в колхоз на уборочную — это было двадцать с лишним лет назад… Тоня, стало быть, в то время еще и в школу не пошла… У хозяйки, где они тогда квартировали, и была как раз такая девочка-дошкольница, лет шести. Где-то, кажется, сохранилась фотография: на переднем плане — хозяйка с дочкой, а за ними — жидко обросшие, лохматые, кто во что одетые будущие корифеи…

Притихший на первых порах Андромедов зашевелился.

— Видели на межах кусты, Герман Петрович?

— Да.

— Бузина. Ребята из нее свистульки делают. Дудочки.

— Дудари, значит, — рассеянно ответил Визин, вспоминая «будущих корифеев», — где они теперь и кто они теперь? Может быть кто-то из них тоже ищет свою Сонную Марь… — «Дударики-дудари, комарики-комары»… Есть, вроде, такая песня, а?.. И посему, Коля, не намазаться ли нам диэтилтолуамидом?

— Не стоит, думаю. Пока ведь не слышно. Тут сухо — вот в чем дело. Жару они нам могут дать там, ближе к болотам.

— Полагаюсь на тебя.

— А дорогу, что тут, рядом за огороды поворачивает, приметили?

— Да, дорогу я приметил. — Воспоминания, связанные со старой фотографией, застопорились.

— Это и есть дорога в Макарове.

— Вот как… Я по-другому представлял.

— Две женщины, — продолжал Андромедов, — которые ехали с нами в автобусе, ушли по ней. Та, что с родинкой под правым глазом, видная такая, и другая, с транзистором, черноволосая… Вот ведь! Ночь, одни, тридцать километров — и не побоялись. Может, не в первый раз?

— Хорошо бы, Коля. Хорошо бы, если бы они туда пошли не в первый раз, и хорошо бы — к родственникам, скажем. Но вот они почему-то про дорогу расспрашивали. — Визин тревожно вздохнул, заворочался.

— Вы думаете? — беспокойно спросил Андромедов.

— Думаю. Думаю также, ты не совсем понимаешь, что натворил. По-твоему, статью твою в «Заре» один я прочитал? Ты, такой глазастый, хоть рассмотрел пассажиров в автобусе?

— Конечно, Герман Петрович!

— «Конечно»… Будет тебе экспедиция, увидишь. — Визин выругался.

— Но как же можно, не имея никакого представления…

— Можно. В газете так красиво все расписано. Остается только добраться до Макарова, и там тебе все растолкуют.

— Не думал, не ожидал, — уныло проговорил Андромедов. — Ну что… Побродят вокруг Макарова, наберут черники и все…

— Нужна им твоя черника… Ты бы уж заодно в статье своей просветил народ и насчет этого диэтилтолуамида.

— Есть еще бензилин, — пролепетал Андромедов. — И диметилфталат. И «тайга». Но «тайга» не то…

— Черт бы побрал все твои фталаты и толуамиды… Экспедиции мне только не хватало…

Андромедов был тих и нем. Визин старался унять раздражение; помолчав, сказал:

— Только сейчас до меня начинает доходить, что некоторые люди благодаря тебе в панацею уверовали. Понимаешь? Люди с такими лицами… Уверен, что туда нацелились не только эти две женщины. Словом, складывается какой-то идиотский коллективный поход… Вот тебе и непредусмотренное.

— Я что-нибудь придумаю, — сказал Андромедов.

— Думать, вообще-то, рекомендуется постоянно. И когда статьи публикуешь — тоже. Пожалуйста! Эти две дуры начитались и сразу ринулись туда, на ночь глядя… Что ты можешь придумать?

— Ну, например, что мы вовсе не туда, не за тем… Что мы, скажем, какие-нибудь специалисты по бабочкам, лепидоптерологи. Или маммалиологи. Или аранеологи.

— Обширны твои познания, ничего не скажешь. Но только уволь от последнего — пауков я с детства боюсь. Это уж вы там со своим Лестером… Ты думаешь, они нас не разглядели, голубчиков? Не знают, что за птицы?

— Откуда им знать?

— Пожив в Долгом Логу несколько дней, можно узнать все о всех.

— Мы попробуем от них оторваться, Герман Петрович. Они же явно не готовы к тайге. Я уверен: мы уйдем одни… В конце концов можно ведь им объяснить, что туда могут идти только знающие тайгу и специалисты.

— Вот-вот, так им и объясни, что это моя профессия — вынюхивать. И что ничего другого я не умею. И что все наше предприятие — сплошной авось.

Андромедов попытался привнести оптимизма.

— Но все-таки вдруг, Герман Петрович, вдруг мы найдем Сонную Марь?! Тогда вы сделаете великое открытие!

— Честно признаться, Коля, я хочу сделать не открытие, а закрытие.

— Закрытие? — опять сник Андромедов. — Я вас не понимаю, Герман Петрович.

— И хорошо. Ты обещал не интервьюировать меня. И пора спать. Завтра договорим…

В щели крыши струился лунный свет.

3

Эта странная девушка… Транзистор, лукошко, сумка… Куда она собралась?.. Она топталась рядом и прислушивалась, когда ты спрашивала про дорогу у той женщины… Какой-то неуверенный шаг, как будто пьяная. И транзистор болтается, колотит по бедрам — это же неудобно, а она вроде не замечает, вроде все равно…

Боже мой, ведь и она туда!

Туда? В ее годы? Как же такое может быть?!

А вдруг и в самом деле — по ягоды. Или у нее там родственники. Но какие родственники, когда она дороги не знает, когда топчется и прислушивается, чтобы узнать, когда уже вечер, скоро десять, а она одна, в легком платье…

Вы подумайте, какая самоуверенность! Да она просто сумасшедшая! Конечно. Без сомнения. Пожалуйста, в автобусе: ее спрашивают, а она не слышит. Не слышит и не видит ничего. И глаза пустые и стеклянные.

А ведь ей было плохо. Да-да, очень было плохо, — ты видела и уже хотела остановить автобус и даже спросила ее тихо, не остановить ли, не плохо ли… А она и не услышала, точно ты говорила со стеной. Разве это нормально? Должна ведь быть какая-то реакция…

Жаль. В общем-то — красивая девушка, неплохо сложена, неординарное лицо, чудесные черные волосы. Особенно красивы руки — они даже изысканны: эти мягкие линии, изящный, плавный переход к кисти, длинные выразительные пальцы… Может быть, она — музыкантша, пианистка? Похоже. Они и бывают именно такими: замкнутыми, отрешенными, витают где-то там, в своих звуковых сферах, не достучаться…

Ах, если бы ты сама была такой — чтоб не достучаться. Тогда бы он все время пытался достучаться, все время бы думал, ломал голову, это бы ему не давало покоя, ты оставалась бы загадкой. А так… Ну какая ты загадка…

Ты не можешь к ней достучаться, а он, — ты только представь себе, — он бы вдруг смог! И они, возможно, подошли бы друг другу… И он стал бы целовать ее… И он говорил бы ей… И глаза бы его горели, полыхали, как тогда, и не было бы никакой спокойной любви… Потому что ему, может быть, как раз загадка и нужна… О господи, как я ее ненавижу…