Борис Минаев - Психолог, или ошибка доктора Левина

• Название: Психолог, или ошибка доктора Левина
• Автор: Борис Минаев
• Издательство: Время
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9691-0287-

Остросюжетная психологическая драма. Писатель Борис Минаев продолжает рассказ о жизни Лёвы Левина, героя двух его предыдущих книг – «Детство Левы» и «Гений дзюдо». Детский психолог Левин внезапно переходит грань, за которой кончаются отношения психолога и пациента, и оказывается в ситуации, близкой к человеческой катастрофе. Любовь вначале служит мощным катализатором депрессии и отчаяния героя, но в результате помогает ему выжить и выстоять, хотя против него все обстоятельства: и тяжелый клинический случай, и политика, и церковь, и моральные табу. Герой вспоминает свою прошлую жизнь и пытается построить новую.

---

– Да ладно, перестань! Один раз мы об этом говорили, один раз, слышишь? И все. Он сам не ожидал, отдувался, глаза отводил, но заставила я его. Он говорит: если вы сами считаете, что это вам вредно, всякие штучки, которые в кино показывают, всякий блуд, то и не делайте этого. Я говорю: и в рот не брать? Он говорит: блуда много есть на свете, Марина, если вы все начнете перечислять, я службу служить не смогу, мне будет стыдно, придется за вас день и ночь молиться.

– А ты?

– Я говорю, ну зачем так себя утруждать, я и так все поняла, спасибо вам, батюшка, простите мне грехи мои… Ну и все такое. Поклонилась и пошла.

– Ручку поцеловала…

– Да пошел ты. Да, поцеловала, ну и что? Ну такая у него работа, не я ж его священником сделала. А мне нужно было поговорить, нужно, понимаешь?

– Ты «Отец Сергий» читала, Льва Толстого?

– Это где он себе палец отрубает?

– Ага.

– Гад ты, доктор. Ну что ты из меня шлюху делаешь, а? Подлец старый. Там его нарочно соблазняют, понял? А я никого не соблазняла, я советовалась. Советовалась.

– Ну и правильно, – подумав, сказал Лева. – Со мной на эту тему, конечно, не посоветуешься.

– Ну конечно! – обрадовалась Марина. – Вот наконец сам понял.

– Да ничего я не понял… – грустно сказал Лева. – что-то там бродит в тебе все время. Бродит и бродит. Призрак коммунизма какой-то.

– Ну ладно, не разнюнивайся, – весело сказала Марина. Ему показалось, что она была довольна уже тем, что его удивила. – Давай лучше делом займемся. А?

Но заняться делом сразу не пришлось. Вернее, сначала он от грусти перешел к нежности, от нежности понятно к чему, но дурная сила (обида? ревность?) ударила в башку, вдруг он оказался в той же позиции, что и полчаса назад, нащупал пальцами ее рот, и тогда она вдруг замерла, всхлипнула, медленно отвела его руки, встала, надела что-то, плюхнулась в кресло и сказала, ясно и отчетливо:

– Ну не получается. Не получается у меня это, ясно тебе или нет?

– А с другим получалось? – спросил он неожиданно для себя, прикусил язык, но было поздно.

– Ах ты, сволочь, – сказала она. Слезы резко высохли, смотрела зло, отчужденно и прямо. Долго молчала. Он ждал.

– Что, хочешь знать, как с ним было, с отцом Мишкиным?

– Хочу, – ответил он, потому что выхода уже не было.

– А никак. Драл он меня как козу, и все. Драл как хотел. Во все места. Здоровый был мужчина, крепкий, не то что ты. Понял?

– А почему ты раньше со мной об этом не говорила? – спросил Лева.

– Ты же не спрашивал. А самой вспоминать не хотелось. Нечего вспоминать.

– Что значит «нечего»?

– А вот то. То и значит – нечего. Тебе хочется, чтоб я сказала, что мне с ним было плохо? Да, было плохо. Но не в том смысле, как ты думаешь.

– А в каком?

– В другом. Все было нормально с ним, в смысле мужских достоинств, как это говорится… Засадил, отодрал, откинулся. Все хорошо. Он был уверен, что со мной там все в порядке. Понимаешь? Настолько уверен, что даже тени сомнения… А у меня как бы и причин не было. Ну а что, все хорошо. Все по правилам. Все по науке. Кончала как миленькая. Даже раньше него.

– Фу, черт, – сказал Лева. – Ну извини, Марин. Ну правда, я не хотел… Так получилось.

– Да нет, ты уж теперь слушай, раз нарвался. Я даже не сразу поняла, не сразу в себе разобралась, что и как. Я думала: может, это нервы, страхи какие-то из меня выползают, детские, девичьи, насильников я в детстве очень боялась, я говорила тебе.

– Ну да.

– Ну что «ну да». Чего ты поддакиваешь, не понимаешь же ничего, дурак. Я и сама не понимала: лежу потом, он спит, или там… в носу ковыряется… или шепчет чего-то… а мне вдруг плохо так становится. Так плохо, тошно. Убила бы, блядь. Ненавижу его. А почему, не пойму никак. Ну все же хорошо, все по науке. Потом поняла только. Вот эту его уверенность поняла, что я – машина. Смазал, поехал, остановил. Смазал, поехал, остановил. Потом он что-то почувствовал, стал помедленней чуть-чуть, один раз от него добилась, брыкалась как-то, что ли, он говорит: ну чего ты, не ломайся, не целка же… Ну и в таком роде. Лапушка, деточка, не ломайся. Все хорошо же. Нет, правда, стал что-то говорить, стараться. Но уже было поздно. Все мимо, мимо. Урод. Быдло.

* * *

Она заплакала. Лева понял, что просить прощения больше не надо. Все равно об этом когда-то надо было поговорить. Когда-то. Хотя и не так… Не так бы надо…

– А кто он был-то вообще?

– Кто он был? – она вытерла глаза, забралась в кресло с ногами. – Да так, начальник среднего звена. Приехал откуда-то. Из Сибири. Или нет, с Дальнего Востока. Ну какой-то там менеджер… Старший, средний, какая разница. Он вообще-то только об этом думал. Часами мог перетирать, кто кому на работе чего сказал. Это его интересовало. Да. А вот то, о чем я говорю… не сильно его трогало. Он был это… богатырь. Удалец-молодец. Кто-то ему сумел это внушить. Прям с детства. Ну и дальше он вот так и шел. С кем, как, это уже второе. Без разницы. Главное, что стоит. Как часовой на посту. Не интересовало его, что под ним, понятно?

– Вообще-то не очень… – сказал Лева. – Ну, может, хватит про это? А то ты ревешь и ревешь. Я только одно не пойму, как же ты жила с ним столько лет, если он… настолько тебя не чувствовал?

– Ну, сначала квартиру обустраивали. Это же знаешь как для женщины интересно. Ремонт, обои, шторы, мебель, потолки навесные, стиральная машина. Это ж целая поэма. В прозе.

– А потом?

– А потом стала думать – чего делать-то вообще? И надумала. Что хочу ребенка. Он вообще-то был не тупой. Ну, обычный мужик, в меру толковый, в меру нормальный. Опять же неплохая наследственность для Мишки – богатырская. Но что-то с богатырством у нас не вышло, правда. Ладно. Ну а кого мне было искать, где? Мне уже двадцать восемь лет было, не девочка. Решила – рожу, и выгоню его. Но пришлось подождать. Целых три года. Я думала, у меня, что ли, проблемы, испугалась страшно. Да нет, вроде нет проблем. И у него вроде тоже – да ладно, неважно. Не заладилось у меня с его причиндалами, с самого начала, но я ждала, ждала, терпеливо, хотя уже доходила, уже таблетки пить начала всякие, чтобы ночью заснуть, чтобы на людей не бросаться, и дождалась, видишь. Дождалась своего счастья. Мишку дождалась, хоть он и заика несчастный, через него тебя дождалась. Дотерпела. Вот так, доктор. Извините, что отняла ваше драгоценное время.

– А потом?

– А что потом? Забеременела когда? Да я ему даже не сказала, от греха. Пусть не думает, что его. Выгнала к черту, и все. Такое ему тут устроила, он и помчался. Ну, слава богу, на работе-то поднялся уже до заместителя, материальных претензий не имел. Да я думаю, у него к тому времени уже баба была, может, не одна. Он же богатырь. Многим это нравится, наверное. Может, всем нравится, одна я такая порченая. Судя по тому, что он ребенком не интересовался, так оно и есть. Взяла его какая-то в оборот, ну и слава богу. Я ему зла вообще-то не желаю. Пусть живет, урод.

* * *

И Лева подумал, обнимая Марину и пытаясь ее успокоить, безо всяких приставаний, просто усыпить, и все, хотя просто усыпить не получилось, но он успел подумать, и додумал потом, уже после, когда она тихо замолкла на подушке, ухватив его за руку, – что ситуация эта зеркально напоминает ему Дашину, хотя все другое, другая история, другие люди, но есть общее – ребенок, который не сводит, а разлучает людей, разбрасывает их, как взрывной волной, ребенок, который играет здесь парадоксальную роль – не объединителя, не примирителя, не гармонического начала, а роль торжественного залога, заложника, выкупа, заклятья, искупительной жертвы, роль цены, той цены, которую берут с бога за нелюбовь, за несчастье, за боль, за что-то потерянное безвозвратно, за несбывшиеся надежды и невоплощенные мечты.

Странная роль, дикая роль, но вполне внятная, ясная, законченная и определенная. Что же будет с такими детьми, несущими в себе ген угрозы и ненависти к кому-то, кто, в общем, даже ни в чем не виноват, просто попался на пути? Что будет с детьми, родившимися в эту эпоху страсти, когда страсть не находит выхода и не отдает себе отчета, и делает ребенка своим орудием? А кто ж его знает…

И еще, подумал Лева, какое счастье, что в их с Лизой жизни не было таких историй и таких отношений – по любви сошлись и по любви родили, даже двоих, так же (как он надеялся), как и большинство остальных людей пока еще делают – пока еще пытаются делать несмотря ни на что: когда зачатие, даже случайное, даже по ошибке, становится не самоцелью, не предметом сделки (тайной, очень тайной сделки) – а просто продолжением…

Продолжением чего? – подумал он.

Продолжением чего были их с Лизой дети? Что такое вообще «дитя любви», и хорошо ли ему живется на этом свете? Есть ли какой-то смысл в этом понятии – «дитя любви»?

Он не был уверен, что все подобные дети счастливы.

Вот взять Катю… Ее родители, вполне возможно, были когда-то молоды, красивы, уверены в завтрашнем дне (судя по цековскому дому), папа принимал дочку в роддоме со счастливой улыбкой победителя. И что? Каков результат?