Любовь ЛУКИНА - Сборник рассказов и повестей

• Название: Сборник рассказов и повестей
• Автор: Любовь ЛУКИНА
• Жанр: Публицистика

---

Мне показалось, что вместе со мной оцепенел весь мир. Потом ветви вдруг зашевелились, словно бы опомнились, и по двору прошел ветерок, обронив несколько кирпичных ресничин. У статуи были ресницы!

Я попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока не очутился в арке, ведущей со двора на улицу. Больше всего я боялся тогда закричать — мне почему-то казалось, что сбежавшиеся на крик люди обвинят во всем случившемся меня. Такое часто испытываешь во сне — страх ответственности за то, чего не совершал и не мог совершить…

Там-то, в арке, я и понял наконец, что произошло. Мало того — я понял механизм явления. Не перенос тела из одной точки в другую, но что-то вроде рокировки! Пространство, которое только что занимал Левушка, и пространство, которое он занял теперь, попросту ПОМЕНЯЛИСЬ МЕСТАМИ!.. Но если так, то значит, Левушка угодил в какое-то здание, заживо замуровав себя в одной из его стен!

Я вообразил эту глухую оштукатуренную стену с торчащей из нее вялой рукой и почувствовал дурноту.

И тут с улицы в арку вошел, пошатываясь, Левушка — целый и невредимый, только очень бледный.

— Промахнулся немножко, — хрипло сообщил он, увидев меня. — Занесло — черт знает куда! Представляешь: все черно, вздохнуть — не могу, моргнуть — не могу, пальцами только могу пошевелить… Хорошо, я сразу сообразил оттуда… как это? Телепорхнуть?

Я в бешенстве схватил его за руку и подтащил к выходу, ведущему во двор.

— Смотри! — сказал я. — Видишь?

Возле статуи уже собралось человека четыре. Они не шумели, не жестикулировали — они были слишком для этого озадачены. Просто стояли и смотрели. Подошел пятый, что-то, видно, спросил. Ему ответили, и он, замолчав, тоже стал смотреть.

— Это кто? — опасливо спросил Левушка.

— Это ты! — жестко ответил я.

Он выпучил глаза, и я принялся объяснять ему, в чем дело. Понимаете? Не он — мне, а я — ему!

— Статуя? — слабым голосом переспросил Левушка. — Моя?

Он сделал шаг вперед.

— Куда? — рявкнул я. — Опознают!

…Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с монумента на Левушку — и никаких дополнительных разъяснений не потребовалось бы.

— …значит, жил он когда-то в этом дворе, — несколько раздраженно толковала событие женщина с голубыми волосами. — А теперь ему — памятник и доску мемориальную, чего ж тут непонятного?

— А я о чем говорю! — поддержал губастый сантехник Витька из первой квартиры. — Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на перекрестке, а сюда — временно, пока пьедестал не сдадут…

— Трудился, трудился человек… — не слушая их, сокрушенно качала годовом домохозяйка с двумя авоськами до земли. — Ну разве это дело — привезли, свалили посреди двора… Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! — И она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово, выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей.

Нашего с Левушкой появления не заметили.

— Из кирпича… — Девушка в стиле «кантри» брезгливо дернула плечиком. — Некрасиво…

— Оцинкуют, — успокоил Витька.

— И рук почему-то нет…

— Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно, чтобы при транспортировке не отбить.

— Эх! — громко вырвалось вдруг у Левушки. — Не мог позу принять поприличнее!

Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со статуей. Все повернулись к нам, и я закрыл глаза. Вот он, скандал!..

— Так ведь скульпторы сейчас какие? — услышал я, к своему удивлению, чей-то ленивый голос. — Это раньше скульпторы были…

Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно одинаковые физиономии, но все словно ослепли.

— Брови задрал, как идиот! — во всеуслышание продолжал горевать Левушка.

Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом.

— А памятники, между прочим, — отчеканила она, — людям не за красоту ставят! Поставили — значит заслужил!

Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны…

А на следующий день он не вышел на работу.

Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол.

Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: "Приснилось… Слава тебе, господи…" Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.

Я вставал, выходил в кухню и пил воду. За окном шевелились черные акации, и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук…

А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал — позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов.

Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить бы сейчас, сказать: "Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень просит прийти…" Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет… А жаль.

И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В дверях стоял Левушка Недоногов.

Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы, кульманы… К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко спросил, ни к кому не обращаясь:

— И что, вот так — всю жизнь?

Нужно было видеть лица наших сотрудников!

Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть в сторону бумаги.

— А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, — ни с того ни с сего задумчиво напомнил он.

Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал:

— Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему?

— Я… — начал я.

— Да, — сказал он. — Ты — нет. Но остальные! Что им во мне не нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И, знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я — иной. Чувствовали, что в чем-то я их превосхожу…

Он говорил ужасные вещи — размеренно, неторопливо, и никто не осмеливался его перебить. Могу себе представить, какое у меня было лицо, потому что он вдруг засмеялся и, наклонившись ко мне, покровительственно потрепал по плечу.

— Ну ладно, — объявил он, с юмором оглядев безмолвствующий отдел. — Время обеденное, не буду вас задерживать…

Он прошел к своему рабочему месту, сел и движением купальщика, разгоняющего у берега ряску, разгреб в стороны накопившиеся с утра бумаги. Затем, установив кулаки на расчищенной поверхности стола, Левушка величественно вскинул голову и замер в позе сфинкса.

Я понял, что сейчас произойдет, вскочил, хотел закричать — и не успел.

…Интересно, где он нашел такой кусок мрамора? Облицовочная мраморная плитка у нас в городе используется, это я знаю, но ведь тут нужна была целая глыба, монолит без единой трещины!..

В общем, беломраморное изваяние Левушки до сих пор восседает за его столом — просили не трогать до окончания следствия.

Вторая половина дня отложилась в памяти обрывками. Помню: я сидел в кабинете начальника и путано рассказывал следователю о вчерашнем. Капитан морщился и потирал висок. Один раз он даже сказал: "Подождите минуту…" — и выскочил из кабинета. Голову даю на отсечение — бегал смотреть, сидит ли еще за столом каменный сотрудник.

Съездили за Татьяной.

— Вам знакома эта статуя?

Она в изумлении уставилась на своего мраморного Льва.

— В первый раз вижу! А при чем тут…

— Присмотритесь внимательнее. Она вам никого не напоминает?

Пожав плечами, Татьяна вгляделась в надменное каменное лицо и попятилась.

— Не может быть! — слабо вскрикнула она. — Кто его?… За что ему?…

Но тут следователь, спохватившись, прикрыл дверь, и больше мы ничего не услышали.

Здание, из которого Левушка вынул свою первую — кирпичную — статую, нашли на удивление быстро — им оказалась наша котельная. Я там был в качестве свидетеля, когда обмеряли и фотографировали выемку. При мне же опрашивали истопника. Поначалу он бодро утверждал, что дыра в стене была всегда, но скоро запутался в собственном вранье и, перейдя на испуганный шепот, признался, что лопни его глаза, если вчера отсюда не высунулась рука, не потянулась к заначке, которую он еле успел спасти, и не пропала потом, оставив после себя эту вот пробоину!

Не то чтобы я нежно любил свою работу, но теперь я прямо-таки мечтаю хоть раз беспрепятственно добраться до своего стола. Подходишь утром к институту — а у подъезда уже машина ждет.