Александр Великин - Санитар

• Название: Санитар
• Автор: Александр Великин
• Жанр: Современная проза

---

Вернулись, когда совсем смеркло. Был пересменок, и подстанция в этот ударный час гремела. Далеко разносился окрепший за день голос Зинаиды. Вылезали с заднего двора ночные машины, шастали по размякшему снегу черно-белые, черные шинели и белые халаты, все ок-на сияли в ночи окна диспетчерской, и врачебной, и конференц-зала. И распирало оттого, что за сияющими окнами прыгают и стонут на пли-тах выкипающие чайники.

Пересменокэто промежуток времени, когда нужно принять брига-ду, на которой будешь работать до самого утра, и занять кресло во вра-чебной, чтобы было где прикорнуть ночью на кулаке. И сделать все это желательно быстро, если хочешь еще и немного отдохнуть. Поэтому Серый, сунув кассету с наркотиками, мультитон и тонометр Семочке, сразу влез в очередь, что стояла в диспетчерскую, где и получил другую кас-сету, другой мультитон и другой тонометр. Семочка оставалась до два-дцати двух с Гусевым на дневной машине, после чего подсаживалась к Серому. Предпочтителен был бы старый, опытный фельдшер, это на-дежнее. Все-таки двое мужиков, ночью всякое бывает. И ящик было бы кому носить. Но Зинаида оказалась на этот счет другого мнения. И на-прашивался, между прочим, вопрос: С кем тогда работать Семочке? Мужчины, они в дефиците. А женщинам, даже когда они вдвоем, ночью не позавидуешь.

Во врачебной, с краю у дверей, Серый забил последнее свободное местечко и скатился по лестнице вниз, ликуя оттого, что шофер у него теперь замечательный, Лебедкин Витя, с которым можно куда угодно, и в машине всю ночь будет тепло, никакого тебе пережога. Серый ува-жал Витю еще и за то, что он всегда объезжал голубей, кошек и бродя-чих собак, был смышлен щ вообще обладал всеми теми достоинствами, каких не было у Гусева.

Серый застал Лебедкина мирно сидящим у телевизора, в шоферской.

Грузить? спросил Лебедкин, приподнимаясь.

Грузить! ответил Серый, радуясь рассудительному Витькиному лицу. И они пошли в подвал, хранилище скоропомощной амуниции.

Выбрали из того, что оставалось, одеяло поприличнее и не очень грязную подушку. Нашелся и ящик, где лежало все необходимое, чтобы принять роды, промыть при случае отравившегося, и вполне приличный кислородный ингалятор. Ты иди, доктор, сказал Лебедкин, навьючиваясь. Я погружусь. Попей чайку.

А сам? спросил Серый, всовывая под мышку Витьке пару шин.

Я же из дома, ответил благожелательный Витька. Поел. В буфетной дух стоял парной, тяжелый. На жарких плитах облива-лись кипятком и пускали горячие клубы в потолок полуведерные чайники. Исходило слезами приоткрытое окно. Потели сотруднички, в великом множестве попивая чаек. Было тесно и громогласно. Над столиками царил лысый тумбоногий Жибоедов. Он ораторствовал стоя, со стаканом чая в руке. Увидев Серого, Жибоедов прервал речь.

И ты сегодня работаешь? изумился он. Вот так и встречаемся, отвечал Серый, пожимая протянутые руки. А сутки вроде бы вместе. В сложный запах буфетной настойчиво вмешивалась яичница, подго-равшая на чугунной, с хорошее колесо, сковороде.

Я говорю, Антоша, что ее давно надо съесть! сказал, принюхи-ваясь, Жибоедов. Все равно сгорит!

Отозвался Толя Макаревич, грустно сидевший в углу, один у тре-щавшего телевизора. Антенну телевизору заменяла магазинная стойка, в какие вставляют конусы с соком, и показывал он, как всегда, что-то невнятное. В твоем возрасте, Жиба, сказал Макаревич, вредно есть яич-ницу вечером. Пора о вечности подумать, а ты все жрешь!

Санитар на холяву корову сожрет! назидательно сказал Жибое-дов, садясь. Все, что на холяву, вреда не принесет. А яичница про-падает!

Но оказался не прав. Подскочили хозяева яичницы, невропатологи второй бригады, с вызовом в зубах, и прикончили яичницу, не снимая с плиты. И убежали. Что же это получается? вздохнул Жибоедов. Одним все, а другим ничего! Как это ничего? удивился Серый, дожидаясь, пока заваренный в стакане чай немного остынет, и любуясь его цветом. Кто банку клубничного варенья на вызове съел? Не надо! Не надо своим ребятам! Жибоедов сделал мягкий от-ражающий жест пухлой рукой. Вместе ели.

Ну, конечно! усмехнулся Серый, утапливая алюминиевой ло-жечкой чаинки. Бабушка думала, приличные люди… Врачи! Возьмут по ложечке к чаю. С температурой встала!…

И Жиба, конечно, взял половник? невинно спросила пенсионер-ка Людмила Санна, не отрываясь от вязания. Вязала она всегдав машине, на подстанции, для мужа, детей и внуков.

Какой половник! возмутился Серый. Из банки пил! Только бабушка улеглась, схватил банку…

И до дна!засмеялся кто-то из студентов-совместителей, за соседним столиком. Жидкое, что ли, варенье было? спросил усатенький фельдшер Ершов, оскалившись и показывая съеденные гнильцой зубы.

Как сироп, хихикнул польщенный вниманием Жибоедов. Я расскажу вам другой случай. Господам студентам будет полезно!… Он сделал смачный глоток, взял с тарелки кусок колбасы. Чья колбаса? спросил он, водя куском по кругу. И, не узнав чья, отправил кусок в рот. Поговорим о пользе вещей, продолжал Жибоедов, жуя и глотая колбасу. Подарили мне на вызове синенькие очки для слепых… Рабо-тали мы с Ершиком… Ершик, человек бесхитростный, меня спрашивает: Зачем тебе эта дрянь? А я отвечаю: Не дрянь, к ним палочка нужна.

Паниковский! сказал грустный Макаревич, подходя к столику, чтобы поставить пустой стакан.

Я эту палочку весь день искал, торжественно сказал Жибое-дов, удостоив Макаревича презрительного взгляда. Нашел наконец! Где бы, вы думали? В околотке, конечно! вскричал радостно другой студент-совме-ститель.

- Правильно! В милицейском нашем родном отделении!… Слушай-те дальше. Ужина не дают, вызовов выше крыши. Я говорю: Ершик, больше не могу! Нацепил я ему очечки, дал в руки палочку. Только, прошу, молчи. Веду его под ручку, ящик взял себе. Входим мы на вы-зов. Ершик, как будто всю жизнь слепым работал. Голову задрал, палоч-кой постукивает. А я его за локоток. Бережно! Меня родственники тихо спрашивают: Доктор, что, слепой? А я громко на всю квартиру отве-чаю, знаете, так обиженно: Если был слепой музыкант, почему не может быть слепой доктор! У него, добавляю, еще диабет! кричал Жибое-дов сквозь смех буфетной. Ему инсулин сейчас колоть надо, а он го-лодный!

И стол вам, конечно, тут же накрыли? спросил Серый.

И какой стол!

Зинаида выкрикнула сразу пять бригад. Загромыхали стулья, засту-чали по столам стаканы, зашуршала сворачиваемая бумага. Буфетная пустела. Уехала Людмила Санна со своим вязаньем, студенты-совместители, грустный Макаревич. Остались Серый с Жибоедовым, и в углу, у окна, обстоятельные, грузные тетки с перевозки, со второго филиала. Жибое-дов налил еще по стакану себе и Серому. Надоело все, вздохнул он. Хочу ночью спать в своей постели и ходить на свой горшок.

Серый молчал. Печали и вздохи Жибоедова были привычны, в зу-бах завязли. Он всегда жаловался на жизнь.

Надо что- то делать. Жибоедов низко опустил отечное лицо. Сердце снова давит.

Вчера мерцал после суток.

Уходи со скорой, сказал равнодушно Серый.

Куда?

Откуда я знаю.

Есть, ведь есть хорошие места! Находят же люди! Искать надо!

В мясники иди, сказал Серый, чтобы отвязаться.

В мясники! Там тоже здоровье надо иметь И посадят меня там в два счета! Нет, вздохнул Жибоедов, в мясники нельзя.

Почему Толя кислый? спросил Серый.

И Жибоедов рассказал, что на Макаревича пришла телега. Отказал-ся Толя носилки нести, сказал, что потом руки будут дрожать, в вену не попадет или что-то в этом роде. Короче, Матюхин перевел его на полу-сутки и полставки срезал. Жибоедов шепотом добавил, что Толя, видимо, четвертачок вымогал, хоть и клянется, что не вымогал. Ты ж понимаешь! Серый спорить не стал. Ему стало жаль Толю, у которого двое детей, старший мальчик глухой, и Толя возит его через всю Москву в специаль-ный садик. Теперь Толе придется туго, на ставку семью не прокормишь, жена сидит дома с маленьким, а на полусутках выходить надо практиче-ски через день. Кто теперь будет Гришку возить в садик? Что до телеги, то в том смысле, какой вкладывает Жибоедов, Толя, конечно, не вымо-гал. Понятно, устало подумал Серый, все мы приходим на сутки, желая заработать, и Толя такой же. Мы заряжены на заработок. Все мы заря-жены на заработок, и Жибоедов это прекрасно понимает, потому и ухмы-ляется. Но зарабатывать можно по-разному. Можно добросовестно потеть, а можно стараться урвать в каждом удобном случае. Как делает Жиба, потому что урвать это его страсть. Украсть, как он говорит. А если что плохо лежит, он и сопрет.

Чай свое дело сделал. Не царапала, не свербила залитая горячим глотка. Прояснилось в глазах, ноги шагали без дрожи. Другое дело, что потеешь старательнее, если знаешь, что тебе заплатят, размышлял Серый, спускаясь с вызовом в шоферскую. Но это общечеловеческая черта. И Толя как все люди. Ему заплатят, он, конечно, возьмет. И порадуется. И мне дадут, я возьму и порадуюсь. Если бы Толе, предположим, сказа-ли: вот деньги, неси носилки, нам все равно, кому платить, он бы, ко-нечно, взял. И понес. И я бы понес! Хоть я как врач и не обязан этого делать, и руки себе изуродую. Но прозрачно намекать, подсказывать в надежде на гонорарий?… Да никогда этого Толя делать не будет! Даже из озорства. И озоровать-то он никогда не умел. Не тот он человек! Пря-молинеен он для таких кунштюков! Толя просто не законтачил. Устал ли, нервы сдали, или красноречия не хватило, не знаю. Не за-контачил. Потому что помощники, чтобы нести носилки, всегда нахо-дились и при всех обстоятельствах. Так называемые негры по-скоропо-мощному. Мужики есть в доме почти всегда. Нетзовут соседей, с ули-цы приглашают. Есть шоферы, которых мы почему-то жалеем, хотя они за носилки свое получают. Это очень редкий случай, когда некому не-сти. Или когда нельзя ждать. Тогда хватаем и несем. И не рассуждаем. Не убедил Толя, схлестнулся. Типичная, показательная ситуация. Поскан-далить с родственниками больногоэто ого-го-го! Самая зловредная пуб-лика в своем стремлении доказать кровную преданность страждущему, Вот жалобу накатали. Матюхин разбираться не станет. Не сумел носилки г организовать, не сумел избежать конфликта получай по мозгам. А Жибоедов в каждом видит жулика. Потому что он сам жулик. Он как гово-рит? Я в человечество верил, пока первый раз не украл!