Даниэль Клугер - Четвертая жертва сирени

• Название: Четвертая жертва сирени
• Автор: Даниэль Клугер
• Жанр: Детектив

Самара, 1890 год… В книжных магазинах города происходят загадочные события, заканчивающиеся смертями людей. Что это? Несчастные случаи? Убийства? Подозрение падает на молодую женщину. И тогда к расследованию приступает сыщик-любитель…

В русском детективе такого сыщика еще не было.

Этого героя знают абсолютно все: он — фигура историческая.

Этого героя знают абсолютно все, но многие эпизоды его жизни остались незамеченными даже самыми рьяными и пытливыми исследователями.

Этого героя знают абсолютно все — но только не таким, каким он предстает в записках отставного подпоручика Николая Афанасьевича Ильина, свидетеля загадочных и пугающих событий.

И только этот герой — ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ — может ответить на классический вопрос классического детектива: «КТО ВИНОВАТ?».

---

Молчание затянулось. И тут мне вспомнилось нечто такое, что я испугался еще пуще, и затрясло меня еще сильнее, ибо родился во мне, всплыл в моем возбужденном сознании ответ на ироническое замечание Владимира.

— А что же, — сказал я дрогнувшим голосом, — и приходили, и спрашивали про депешу-то… Володя, помните, я вам сказал, что видел этого соглядатая-убийцу не только в трактире и не только на корабле?

Ульянов энергично кивнул.

— Ну вот, память-то и открылась. Видел я его еще в день своего приезда. Когда мы направлялись в дом, где жила… живет моя дочь, он вышел из тех же ворот. Что скажете?

Владимир озадаченно посмотрел на меня.

— Вы уверены?

— Еще как уверен! — вскричал я.

— Да-а-а, — протянул он. — Любопытно, любопытно… Но все же, — Ульянов неожиданно улыбнулся, — давайте по-прежнему исходить из того, что Елена Николаевна невиновна. И повторяю вам, Николай Афанасьевич: преступников пусть ищет полиция. Мы же с вами должны искать вашу дочь.

С этим я, конечно же, был согласен. Настолько согласен, что готов был все прочие разыскания отложить хоть до успенья, хоть до заговенья. Но как? Как же нам найти мою Аленушку?

Я покачал головою и печально сказал:

— Ах, Володя, я, право, даже не представляю, ума не приложу — что для этого нужно делать.

— Думать! — мгновенно ответил он. — Помните первое правило Ульянова? Думать, думать и еще раз думать! Связывать ниточки, расплетать их и снова связывать. Что-то мне подсказывает… — Владимир замолчал. Светлые брови его сошлись на переносице, а лицо обрело совсем уж хмурое выражение.

Он громко хлопнул по столу и воскликнул с досадою:

— Эх, ну что ж я за дурак такой?! Ну вот скажите мне, Николай Афанасьевич!

— Полно, Володя, что это с вами опять? — потерялся я.

— Не спорьте, не спорьте, — раздраженно заговорил он. — Какую же еще характеристику мне себе дать? В магазине назвал себя дураком и сейчас называю. Дурак и есть! Сами посудите. — Он вскочил с места, сделал несколько шагов по комнате и остановился подле меня. — Весь прошедший вечер мы пытались разрешить загадку списка опечаток. Ну, больше старались вы, но и я тоже. Так?

— Так. — Я кивнул, опять удивляясь перемене курса разговора и не понимая, к чему клонит Владимир.

— Весь прошедший вечер мы искали в этом списке тайнопись. Так?

— Так, — повторил я.

— То-то и оно, что так! Да откуда же там возьмется тайнопись?! — Владимир всплеснул руками. — При всех неправильных нумерациях, отчеркиваниях и галочках. Ну какая тайнопись могла быть использована Еленой Николаевной? Где она научилась писать шифрами?

— Что же в таком случае означает этот лист, столь тщательно запрятанный в портрете Чернышевского? — спросил я растерянно.

Владимир вздохнул, перебрал несколько бумаг и вдруг ошеломленно осмотрел стол. Даже потряс головой. Видно, он что-то хотел найти среди своих записей, да так и не нашел.

— Это, конечно, послание, — пробормотал Ульянов. — Только не секретная записка, а… Думаю, это послание мне. То есть, вам — и мне с вами вместе.

— Но разве не об этом вы только что толковали? И не об этом ли я вам когда-то уже говорил? — удивился я.

— Разумно ли предположить, что Елена Николаевна рассчитывала только на помощь с вашей стороны? — спросил Владимир, не отвечая на мои вопросы.

— Боюсь, что да. — Я не смог удержаться от тяжелого вздоха, тяжелого и прерывистого — лихорадка все еще продолжала меня бить.

— Именно. Она могла думать, что ее муж только вам позволит осмотреть комнату. — Владимир откинулся на спинку стула и долгим взглядом посмотрел на меня. — Разумно было бы с ее стороны предположить, что вы обратитесь за помощью ко мне? Полагаю, да. Так вот: эта страница и была ее посланием. И, скорее всего, посланием ко мне. Но даже если предположить, что Елена Николаевна каким-то образом освоила некую систему тайнописи, разве стала бы она пользоваться ею, если адресат — я ли, вы ли, неважно — ею не владеет? Чтобы вести переписку по-китайски, корреспонденту мало знать китайский язык. Надобно, чтобы и адресат понимал иероглифы, верно?

Его слова были справедливы. Но что же в таком случае означала вырезанная из книги страница?

— Мне почему-то кажется, — сказал Владимир, — что все эти нумерации, птички, пометки не имеют ровным счетом никакого значения. Попытаемся представить себе состояние Елены Николаевны в тот момент. Она поняла, что ее обвиняют в ужасном преступлении, и принимает решение скрыться. Причем она должна сделать это как можно быстрее. Времени у нее совсем немного. Уж, во всяком случае, времени явно не хватает для того, чтобы придумать целую систему условных знаков, да еще понятных мне или вам. Тем не менее Елена Николаевна аккуратно вырезает из книги страницу, складывает ее и засовывает за рамку портрета Николая Гавриловича Чернышевского, писателя, чья книга в ее представлении связана и с вами, и со мною. Со мною — потому что от меня она ее получила. С вами — потому что, как я хорошо помню, именно из-за этого романа между вами впервые случилась серьезная размолвка. Далее. Даже если бы вы нашли эту страницу, придя в квартиру Пересветовых без меня, место, где вы ее, смею надеяться, обнаружили бы, — портрет! — напомнило бы вам обо мне. Так? Так. Во всяком случае, Елена Николаевна могла на это надеяться.

Владимир замолчал. Встал из-за стола. Походил по комнате.

— Теперь же попытаемся ответить на вопрос: что этой запиской она хотела сказать мне? — сказал он после долгой паузы. — Что-то такое, что я должен был бы понять сразу — а я не понял, потому и дурак! — никто же другой этого понять не в состоянии… — Владимир вытащил из-под бумаг на столе «Царей биржи» — книгу, ставшую для нас уже едва ли не скрижалью. — Что-то такое… такое…

— Что же? — нетерпеливо спросил я.

— Я купил этот роман в книжной лавке Ильина, — медленно произнес Ульянов. — Весной. Получил его из рук Елены Николаевны. И я полагаю, что ваша дочь, продавшая мне книгу, этой самой страничкой пытается напомнить о чем-то, что произошло в момент свершения сего действия… А может, и о самом моменте… О чем-то, что может пролить свет на то, куда отправилась Елена Николаевна, пустившись в бегство… Момент… Момент… Когда же это было? Точно помню, что в марте, в середине месяца. Уж не пятнадцатого ли, на Александров день?

Может, и пятнадцатого. Александров день… Александров день… Нет, что-то не складывается…

Владимир положил книгу на стол и повернулся ко мне.

— Вот так, Николай Афанасьевич. Если мне удастся вспомнить, что же произошло в тот день в момент покупки этой книги, мы найдем вашу дочь.

Я посмотрел в окно. Ночь кончилась. Вставало солнце.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой я получаю хорошую взбучку

Утро четверга началось с визита неожиданного посетителя… Нет, сказать так было бы неверно. Утро продолжилось этим визитом, а началось оно, как и полагается, рассветом, который мы с Владимиром встретили, заканчивая разговор в его кабинете. Я вернулся в свою комнату и забылся коротким сном. В восемь часов я уже был на ногах, Владимир тоже — я так и не понял, ложился ли он спать вовсе, — и после необходимого туалета я присоединился к Ульяновым за завтраком.

Мы как раз заканчивали его, когда в дверь позвонили. Через мгновенье мы услыхали, как в прихожей звякнул засов, затем мужской голос что-то пробубнил. Мы с Владимиром переглянулись и посмотрели на Анну Ильиничну. Та пожала плечами.

Дверь отворилась. Прислуга — молодая татарка Рауза, приходившая через день для поддержания в квартире порядка, — заглянула в гостиную и сообщила:

— Господин Ильин спрашиват!

Я вышел в прихожую. Спрашивал меня курьер окружного суда — немолодой человек с выправкой отставного унтер-офицера, каковым он, скорее всего, и был. По-военному приложившись рукой к козырьку форменной суконной фуражки, нарочный сказал — голосом хриплым и словно бы простуженным, несмотря на летнюю пору:

— Его высокоблагородие господин судебный следователь Марченко изволили передать, что ждут вас нынче у себя. Непременно. Вот, извольте расписаться. — Он протянул мне конторскую книгу и карандаш. Поставив подпись напротив фамилии, я поинтересовался: когда именно господин Марченко ждет меня? — и получил ответ, что желательно «о десятом часе».

Курьер спрятал книгу в сумку, снова приложился рукой к козырьку и отбыл.

— Боже мой, Володя, что может означать сей вызов? — взволнованно спросил я Ульянова, вышедшего в прихожую следом за мной.

— Не знаю, что и подумать, — ответил он. — Но посетить следователя, конечно, стоит. Чем черт не шутит… вдруг наша полиция на что-то способна! — Владимир коротко рассмеялся. — Или же его высокоблагородие каким-то чудом узнал о сути нашего ночного разговора! — добавил он, посерьезнев.