Ева Модиньяни - Единственная наследница

• Название: Единственная наследница
• Автор: Ева Модиньяни
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-005742-3

В холодное январское утро, когда в церкви Сан-Бабила в Милане отпевали могущественного Чезаре Больдрани, все взгляды были устремлены на Анну, единственную его дочь и наследницу. С этого момента у руля огромной промышленно-финансовой империи встанет она, женщина, вынужденная противостоять своему прошлому, но главное, прошлому отца…

---

День клонился к вечеру, и серая грусть неба над заснеженными крышами проникала в мансарду, усиливая печаль этого зимнего дня.

– Немезио опять не скоро вернется, – вздохнула Мария, усталым жестом поправляя волосы. – Вернется, когда захочет. Как всегда.

– Это наша судьба. – Старушка открыла дверцу железной печурки и осторожно перемешала кочергой угли. Длинная труба, идущая от печки и поддерживаемая железной проволокой, пересекала большую часть комнаты, обогревая ее своим теплом. Самая необходимая вещь на этом чердаке, созданном для голубей. – И мой муж возвращался когда хотел. А я все время с детьми. Каждый год один ребенок рождался, и один умирал. – Она подняла свой васильковый взгляд на невестку. – То крестины, то похороны. Девять крестов на кладбище Сан-Катальдо. Одиннадцать детей остались в живых. Когда Немезио, самый младший, появился на свет, старший уже служил в армии. – Было что-то несгибаемое в характере этой старой женщины, на вид такой смиренной, одетой в черное, с седыми волосами, покрытыми темным платком.

Мария поглядела на нее и представила себя когда-нибудь такой же.

– Я не хочу, – сказала она.

– Чего ты не хочешь? – спросила старуха.

– Не хочу стариться в нищете с кучей детей, – сказала она, закрыв лицо руками, чтобы не показать выступивших на глазах слез.

– Как бог велит, – сказала старуха, которая научилась в своей долгой жизни терпению. Она не очень-то понимала характер этой ломбардской невестки, такой еще юной, отстоявшей от нее больше, чем на два поколения.

– А мы? – спросила Мария, склонившись над ребенком, словно желая защитить его. – Мы сами, разве…

– Что мы? – спросила ее старушка с удивлением и мягким укором во взгляде.

– Ничего, – ответила Мария, чтобы не ввязываться в ненужный спор. – Это я так, ничего… – Ей все вокруг внушали, что человек должен покорно подчиняться своей судьбе, и все-таки она была убеждена, что и сама должна строить свою судьбу.

– Снег идет. Добрый знак, – заметила, улыбаясь, старушка. Белые хлопья медленно кружились в безветренном воздухе.

– Когда-то, – начала она рассказывать своим мелодичным голосом, – если 31 января, в день святого Джеминьяно, не было снега, люди сыпали пух и муку с башни Гирландина, изображая снегопад. – Огонь потрескивал в печке, и труба наполняла комнату приятным теплом. – Увидишь, он скоро придет домой, – добавила старушка, стараясь утешить Марию.

– Мне все равно, – ответила она.

– Да, беременность и дети приносят радость, но приносят и горести, – продолжала бабушка Стелла о своем. – Все время чего-то ждешь, особенно в этот час, ближе к вечеру. Час ожидания всегда. Когда я была молодая, по улицам ходили фонарщики в это время. Ходили с шестом на плечах и зажигали газовые фонари.

– Пора и нам зажечь, – усмехнулась Мария, глядя на керосиновую лампу, стоящую на буфете. Спичка сверкнула в ее руках, и пламя коснулось фитиля. Слабое и дрожащее поначалу, оно выпрямилось и ярко разгорелось, когда женщина накрыла его стеклянным колпаком. Резко запахло керосином. – Это хоть и не электрический свет, – заметила она, – но все же лучше, чем ничего.

– Для двух одиноких женщин, – сказала старушка, – хватит и этого света. Его ведь сейчас не очень-то берегут. Не то что в прежние времена, когда керосин был так дорог.

– Мне нравится посветлее, – ответила Мария, хотя и знала, что та ее не поймет – слишком разные они были, слишком многое разделяло их.

Ребенок пошевелился, и Мария дотронулась до него заботливым движением.

– Спит, – успокоила ее старуха. – Не беспокойся из-за всяких пустяков. Сейчас тебя все пугает, а будет их у тебя пять или шесть, перестанешь так тревожиться.

– У меня не будет такой оравы, – гордо вскинув свою красивую голову с густыми черными волосами, сказала Мария. Ее светло-карие миндалевидные глаза сверкнули презрением.

– Время покажет, – пробормотала старушка со вздохом. С улицы доносилась веселая трескотня труб, дудок, свирелей, слышались взрывы смеха и веселые голоса.

– Веселятся, – обронила Мария, просто чтобы переменить разговор.

– А как же. Праздник, – сказала старуха. – Пора и ужин разогревать. – Она поставила на печку эмалированную кастрюлю с макаронами и фасолью, которую принесла из дому для Марии и сына. – Вот увидишь, он придет.

– Конечно, когда-нибудь он придет. – Мария закусила нижнюю губу и подошла к окну. В вечереющем воздухе медленно падал снег. Она готова была расплакаться, до того было обидно и горько, ей хотелось бить и ломать все, что попадется под руку. Выбросить бы к черту эти проклятые книги, которые служили мужу оправданием в том, что жизнь не устроена, что ей живется так тяжело!

Она вспомнила свой приезд в этот маленький незнакомый город, который принял ее с такой сердечностью. Мансарда Немезио показалась ей такой романтической, когда он широким жестом распахнул перед ней дверь и воскликнул: «Вот твоя резиденция!» Ей так понравилась тогда эта необычность обстановки, столь непохожей на ее собственный дом. Кроме кровати, здесь был лишь стол, заваленный книгами, буфет и несколько стульев. Книги лежали навалом и на полу, и под балками, и в тазу, и в полуоткрытом буфете посреди тарелок и стаканов – никогда ни у кого она не видела столько книг.

– Ты что, – удивилась она, – все эти книги ты читаешь?

– Конечно, – ответил он.

– Но кто же ты? – спросила она немного испуганно. – Продавец книг или циркач?

В тот день Немезио рассказал ей о том, что еще мальчиком примкнул к антифашистам, которые защищали в 1921 году рабочие комитеты, рассказал о своих связях с левыми, в результате чего в 1937 году он оказался в интернациональной бригаде в Испании. Он сражался в Гвадалахаре, участвовал во многих боях и был свидетелем одного из самых ужасных преступлений против человечества: уничтожения немецкой авиацией Герники. Раненный в этой адской бойне, учиненной ста сорока немецкими самолетами в старинной столице басков, он с помощью знакомых горцев пробрался через Пиренеи во Францию. В Париже он присоединился к цирку Марселя Бретона и с ним вернулся в Италию. Когда цирк уехал обратно, он примкнул к труппе бродячих акробатов. Так они познакомились с Марией.

– Мне пора идти, – сказала старуха, закутываясь в шаль. – Пойду поставлю свечу святому Джеминьяно.

– Идите, бабушка, – сказала Мария, заглядывая в ящик, где оставалось всего несколько кусков угля для печки.

– Завтра, если смогу, принесу тебе еще, – успокоила ее старуха.

– Идите, бабушка, – повторила Мария, – а то опоздаете. От маленькой раскалившейся печки исходило приятное тепло, а проснувшийся малыш был белый и розовый, словно ангелочек.

– Прощай, Джулио, – сказала старуха, перекрестив его с порога. – Ты и впрямь благословение господне.

На колокольне Сан-Бьяджо прозвонило шесть. В этой церкви, фасад которой выходил на площадь дель Кармине, Мария венчалась с Немезио. Переделала в свадебный наряд свое летнее белое платье, изготовила на скорую руку фату. Свидетелями были Бьянка и Перфедия, присутствовали несколько братьев и сестер Немезио вместе с бабушкой Стеллой. Не хватало только отца, дедушки Помпео, который ушел накануне на виллу Кастельфранко Эмилия, чтобы присмотреть за садом маркиза Рангони, у которого он всю жизнь проработал садовником.

В свадебную ночь Мария с ломбардской прямолинейностью принялась расспрашивать Немезио, пытаясь понять, что же он за человек.

– Кто ты? Бунтовщик, герой, акробат? Кто ты такой? – Она вступала с ним в жизнь как бы в сплошном тумане, и это теперь сильно беспокоило ее.

– Ты задаешь вопросы, точно взрослая женщина, – улыбаясь, ответил он, – а ведь ты еще девочка.

– У нас теперь семья, – настаивала Мария.

– Не вижу разницы.

– Но скажи хотя бы, – снова начала она, – какая у тебя профессия? – Но даже на этот вопрос Мария не получила ответа. Немезио сжал ее в объятиях, заговорил, зацеловал и, разбудив в ней желание, отвлек от начатого разговора.

В конце концов до нее дошло, что у него просто не было ответа на этот вопрос, как и не было профессии. Товарищи уважали его за смелость и искренность, но никто из левых не принимал его всерьез. Немезио был идеалист с полным отсутствием практического чутья, и все, что он делал, отдавало прекраснодушием. Он сражался в Испании, движимый тем же духом, что побуждало его мальчишкой швырять с крыши черепицы в чернорубашечников или бросаться очертя голову в ссору на стороне слабого. Но он не способен был действовать в рамках организации, коллектива, по натуре он был крайний индивидуалист. В сущности, он был очень одинок.

Этот рыцарь, родившийся в провинциальном городишке с опозданием на несколько веков, человек, которого она любила, как никого на свете, внушал ей страх, но не тем, что мог причинить зло другим, а скорее тем, что другие могли причинить ему зло. Он был пленником иллюзии – иллюзии свободы, которой он упивался. Мечты были его настоящей жизнью, а книги помогали ему в том. Даже Мария чувствовала, как иной раз воодушевляется его прекрасными мечтами. Немезио же только ими и жил. Он был одержим мыслями о мировой гармонии, но в доме у себя установить порядок не мог. Не было порядка в этой комнате, окна которой выходили на крыши и голубятни, не было мира и согласия в ее жизни и душе. С Немезио она чувствовала себя точно на цирковой арене, обшариваемой со всех сторон глазами зрителей. Даже Перфедия казался зрителем, хоть и считался другом; все его друзья были зрителями, потому что он, Немезио, был лицедеем, а жизнь его – зрелищем. Сражался ли он во имя идеала в Испании, разыгрывал ли шута в цирке, знакомился ли на улице с девушкой, чтобы к вечеру жениться на ней, он все время был не реальным человеком, а неким персонажем, то ли Дон Кихотом, то ли Пульчинеллой, на которого забавно смотреть со стороны. Любить же такого человека было все равно что любить ветер, который сначала ласково и приятно тебя обвевает, но после вызывает воспаление легких.