Alma - Семнадцать мгновений Вейдера

• Название: Семнадцать мгновений Вейдера
• Автор: Alma
• Жанр: Космическая фантастика

Неужели можно серьёзно поверить, что могущественный Темный Лорд в течении двух десятилетий не способен регенерировать поврежденные ткани своего организма, располагая не только Силой, но и всей мощью совершенной имперской медицины? Просто ему было удобно скрывать свое лицо под черным шлемом...

(http://www.lordvader.org)

---

Мне пора… Береги себя.

Эни…

Она даже нашла в себе силы встать и, кутаясь в шаль, проводить мужа до истребителя. Падме казалось, что её ноги сделаны из ваты, а сама она находится где-то далеко отсюда, наблюдая за происходящим как бы со стороны. Но почему так болит сердце? Почему так дрожат руки у Энекина? Он скрывает это, но она же видит. «Энекин, Эни, жизнь моя… я… я не смогу жить без тебя…» Вот он обнял её в последний раз. «Эни, Эни, я не хочу…не хочу, чтобы этот поцелуй прекращался…я не хочу терять тебя…Эни!» Похоже, этот мысленный крик он услышал.

Энекин разжал объятия. «Падме… что происходит, Падме? Что-то не так…» Секунда – забраться в истребитель. Ещё секунда – задвинуть колпак кокпита. И долгое-долгое мгновение смотреть сквозь стекло в её глаза. Такие большие, такие тёмные, наполненные слезами… «Прости меня, Падме и … прощай» Последняя мысль напугала Скайуокера, заставив задержать дыхание и некоторое время слушать лишь удары собственного сердца в звенящей тиши кабины.

Взлёт, R2. Курс на Мустафар. Да, R2, я знаю, что там опасно. Не волнуйся – с ней всё будет хорошо… кажется…

* * * * *

Через два часа Падме вздрогнула от удара ногой в дверь и выронила из рук рубашку Скайуокера.

Где он?!

На пороге стояли рыцарь Ордена джедай Оби-Ван Кеноби и сенатор Бэйл Органа с Альдераана…

Глава XII. Ученик моего учителя

– Кому это я должна доказывать?! – опять вскинулась Светлана Михайловна, багровея.

Им! Каждый день. Каждый урок, – в том же тоне проговорил Мельников. – А если не можем, так давайте заниматься другим ремеслом. Где брак дешевле обходится...

Г. Полонский. Доживём до понедельника.

«Энекин, Эни…»

Десятилетний мальчишка, мерзнущий даже в нескольких слоях нехитрых орденских одёжек, ёрзая на краешке стула, старательно прячет заплаканные глаза. Его падаван. Или не его? Он ведь не выбирал. И эти вечные «почему?» и «зачем?».

Оби-Ван не любил отвечать на вопросы. Вернее, не то чтобы не любил, но Энекин порой ставил его в тупик, подвергая сомнению вполне привычные и устоявшиеся понятия.

Дети имеют обыкновение вырастать скорее, чем этого ждут их родители, учителя, наставники… Энекин-подросток уже чётко уяснил, где и когда надо обратиться к Оби-Вану, а когда не возбраняется и полностью проигнорировать учителя. Эта манера поведения называлась: «Да, учитель…». После чего Скайуокер всё делал по-своему. Потом, конечно, извинялся ради приличия – синие очи долу, но дело-то сделано. И Оби-Ван шёл в Совет за очередным нагоняем – за инициативность.

Кеноби, с собственного молчаливого согласия, очень скоро перестал быть основным источником информации, так сказать, самоудалился, а ученик получил известную степень свободы – не устраивать же скандал по поводу каждой прогулянной лекции. Скандалы флегматичный Оби-Ван очень не уважал. Да и толку от них – никакого. Тем более что все экзамены всё равно сдавались успешно. Не самым блестящим образом, но и не хуже других. Где-то так даже и лучше. Но как-то так небрежно… С вечным весёлым фырканьем, в котором насквозь сквозило презрение к хвалебным одам в честь повсеместного торжества демократии. Фырканье сопровождало историю, политологию, социологию и прочее, прочее, прочее…

«Где демократия? Это – демократия? А вы на нижних уровнях были?».

«Я-то был, а вот что ты там делал, позволь спросить?».

«Изучал основы дипломатии и этикета, учитель. Позвольте пройти, прекрасный сэр! Не позволю, сэр! Тогда разрешите дать вам в морду, сэр?! Ах, у вас рыло? Ах, простите, прекрасный сэр!»

«Энекин! Прекрати паясничать!»

«Да, учитель, - обезоруживающая улыбка. – Простите, учитель».

Как видно, преподавателям всех этих, несомненно где-то нужных, где-то увлекательных наук тоже было нелегко – хотя справедливости ради надо сказать, Кеноби и сам в своё время не особо их жаловал. Но Квай-Гона, тем не менее, никто не останавливал в коридоре и, с трагическим видом поджав губы, не излагал точку зрения «этого вашего Скайуокера» на проблемы государственного устройства. И – о, ужас! – здесь лектор, обычно убелённый сединами пожилой рыцарь или, что чаще всего, классная дама, чья карьера на, так сказать, «боевом» поприще не сложилась в виду неприспособленности к жизни в полевых условиях, состояния здоровья, педагогического призвания, хватался за сердце и закатывал глаза: «Ваш парень ещё и очень обстоятельно излагает пути возможного реформирования республиканского аппарата управления. Не его ума это дело! Да ещё и весьма… гмм… нелестно отзывается об уважаемых господах сенаторах…». Далее следовали настоятельные просьбы повлиять на «несомненно, очень одарённого, очень отзывчивого, но…» несколько «не от мира сего» падавана Энекина Скайуокера. Оби-Ван краснел, топтался на месте, обещал «повлиять». Энекин в ответ смеялся и пожимал плечами:

«Учитель, неужели демократия состоит в том, чтобы в ответ на явную подлость прикрыть один глаз? Вы посмотрите на наших сенаторов. Этот враль – кроме как говорить громкие слова, ничего не умеет, этот – казнокрад, третий с утра поругался с женой – какая уж тут политика, у четвёртого язва…».

«И что? Разве все такие? Тебе прекрасно известно, Энекин, что я доверяю политикам не более, а, быть может, даже менее твоего, но откуда, скажи на милость, в тебе эта способность видеть всегда и во всём только негативное?»

В ответ театральный взмах длинных ресниц, выражающий само смирение:

«А, по-моему, учитель, это вы забыли снять розовые очки».

Это уже Энекин-юноша, смотревший на Оби-Вана с высоты своего роста чуть снисходительно. Он одновременно мог быть жёстким, порой даже жестоким, ироничным реалистом, когда требовалось обратить внимание Кеноби на события, происходящие за стенами Храма, и упрямым, но романтичным, даже с каким-то лёгким намёком на поэтичность, идеалистом, когда предметом спора становилось толкование запредельных философских категорий. Так Оби-Ван обнаружил, что его вечно где-то пропадающий ученик что-то читал, а не только копался в проводах и схемах. Правда, почти всегда то, что учебной программой предусмотрено не было. Аксакалы Ордена вздыхали в ответ на битиё лба Оби-Вана о порог Совета: «Опасное сочетание», и синхронно качали мудрыми головами: «Учите пока, а там посмотрим». Смотрели сквозь пальцы…

Со сверстниками общался мало. Нет, не потому, что был необщителен. Скорее наоборот, был чрезвычайно открыт и доброжелателен с теми, кто хотел общаться с ним. Просто так сложилось, что говорить им было не о чем. Да и некогда особо. Но и давать отпор обидчику, ещё в пору «сразу-после-татуина», научился так, что второй раз зацепить его не решались. За себя отвечал коротко и хлёстко, но прямо – коварства в нём не было никакого. Но на раз срывался, если при нём творилась явная несправедливость по отношению к более слабому – правда, и справедливость в его ученике сидела какая-то обострённая, агрессивная, с готовностью драться за неё, да и вообще за всё, что касалось в понятии Скайуокера слова «долг», до последней капли крови. За что и заслужил репутацию крайне неуравновешенной и противоречивой личности. Впрочем, и талантлив был крайне – этого никто не отрицал. Просто старались не замечать, дабы необузданную гордыню острого на язык юнца смирить. Одного не учли магистры – согнуть такого нельзя. Только сломать… Сломать… И путь тогда один – Тёмная Сторона…

«Энекин, Эни…»

Ученик взрослел и отдалялся. Странные мысли, смелые суждения, открытая критика политики Ордена – всё это настораживало и волновало его молодого учителя. Но у Кеноби были и свои особенности характера. Например, как-то быстро прогонять от себя всё чрезмерно волнительное, не вписывающееся в привычные рамки – авось, само рассосётся. Сначала списывал проблемы на трудное татуинское детство, потом на переходный возраст, потом списывать стало не на что, но началась война, и ставший, наконец, рыцарем Энекин Скайуокер виделся с учителем всё реже. Хотя при случае они продолжали работать в привычной паре. Встречались радостно, но в процессе работы начинали друг друга раздражать. Энекин подтрунивал над медлительной обстоятельностью Кеноби, которая обычно проявлялась не в тех ситуациях, где действительно требовалось сесть и хорошенько всё обмозговать. Кеноби же не успевал за деятельной, склонной к чрезмерной эмоциональности и быстроте суждений натурой юного рыцаря.

«Энекин, Эни…»

Я ведь знал… Знал! Ты ведь никогда этого не скрывал, а я отмахивался от тебя. Думал, со временем пройдёт. Не прошло. Как не прошла и боль, причинённая смертью матери. А ты до сих пор винишь в её смерти себя… и меня.