Александр Арсаньев - Инфернальная мистификация

• Название: Инфернальная мистификация
• Автор: Александр Арсаньев
• Жанр: Исторический детектив

---

Александр Арсаньев Инфернальная мистификация

Дмитрий Михайлович Готвальд, довольно известный в столичных научных кругах этнограф, прибыл в Тобольск изучать тюремный фольклор. Нежданно-негаданно изменчивая фортуна улыбнулась ему одной из своих очаровательнейших улыбок: в руки к нему попало подлинное сокровище, тем более, бесценное для исследователя, каким Дмитрий Михайлович и являлся. Бродяга Гурам, знаменитый своими песнями, продал Готвальду целый сундук с записями масона, разрешенного мастером от силанума – священного обета молчания.

Дмитрий Михайлович отложил в сторону только что прочитанную тетрадь, на первой странице которой, в правом верхнем углу каллиграфическим почерком было начертано следующее название:

«ДНЕВНИК ЯКОВА КОЛЬЦОВА, ДВОРЯНИНА, ОТСТАВНОГО ПОРУЧИКА ПРЕОБРАЖЕНСКОГО ПОЛКА, ИМЕВШЕГО НЕСЧАСТИЕ СКОМПРОМЕТИРОВАТЬ СЕБЯ УЧАСТИЕМ В ИЗВЕСТНЫХ СОБЫТИЯХ ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА И СОСЛАННОГО НА ПОСЕЛЕНИЕ В ГОРОД ТОБОЛЬСК».

Сундук Гурама весь был наполнен такими рукописями.

Дмитрий Михайлович склонился над ним и извлек на свет Божий еще одну бархатную тетрадь в темно-лиловой обложке. Она так же, как и остальные, была исписана все тем же знакомым почерком и кое-где изрисована странными знаками, имеющими, на взгляд Готвальда, символически-мистический смысл.

– Так, так, посмотрим, – возбужденно проговорил Дмитрий Михайлович. Он раскрыл тетрадь, перевернул страницу и пробежал ее воспаленными, вследствие бессонной ночи, глазами.

«Я, Яков Андреевич Кольцов, девятнадцати лет от роду, вступивший в орден „Золотого Скипетра“, считаю для себя возможным оставить эту рукопись…»

– Так и есть, – обрадовался Готвальд, – очередной дневник масона Якова Кольцова, поручика Преображенского полка, вышедшего в отставку из-за ранения, полученного им в битве под Лейпцигом! И что же он отважился изложить на этих страницах?!

Дмитрию Михайловичу уже было известно, что на плечи Кольцова в ордене «Золотого скипетра» были возложены обязанности полицейского рода. Якову Андреевичу одному было ведомо, сколько загадочных дел ему довелось распутать, сколько злодеев разоблачить и сколько преступлений предупредить…

«Я всегда, образно говоря, сжимал в руках обнаженный меч, призванный защищать закон и карать предателей. Мне, посвященному в одну из рыцарских степеней, предстояло всю жизнь преследовать воров и убийц, посягнувших на человеческое счастье…» – вспомнились Дмитрию Михайловичу строки из уже прочтенного дневника.

Готвальд уселся в кресло красного дерева, держа в руках заветную тетрадку. Ему не терпелось вернуться в первую четверть девятнадцатого столетия…

I

Этой ночью мне не спалось, какие-то смутные предчувствия терзали меня. Измученный бессонницей, я ворочался с боку на бок на своей оттоманке, когда тайная дверь в моем кабинете, скрытая с глаз за коричневым гобеленом, тихонечко приоткрылась, и кто-то зажег фонарик под сводчатым потолком.

– Доброй ночи, – улыбнулся Кутузов, у которого вошло в привычку появляться в моей комнате в доме на Офицерской улице непременно таким вот образом.

– Charme de vous voir, – не слишком искренне ответил я, усаживаясь на оттоманке, потому что на самом-то деле не особенно рад был видеть Мастера в столь поздний час.

Визит Ивана Сергеевича, моего Мастера и наставника в масонской ложе, скорее всего не предвещал собой ничего хорошего, а только свидетельствовал об очередном преступлении, которое уже свершилось или должно было вот-вот свершиться. Должен признать, что отношение мое к нему было в некотором роде предвзятым и попахивало черной неблагодарностью, потому как именно Кутузов показал мне вход в тайную храмину масонской ложи, протянув мне в трудную минуту «братскую» руку помощи. И если бы не Иван Сергеевич, то вряд ли мне удавалось бы вести в Пальмире Финской безбедное и, я бы даже сказал, блистательное, существование, потакая всем своим прихотям и утоляя свою неистребимую потребность в роскоши. Чего стоил один только мой выезд! Я имел в те времена четырехместную карету, запрягаемую шестью лошадьми, кабриолет, дорожный дормез и крытые зимние сани.

Витражное стекло в моей келье заиграло всеми цветами радуги. Блики от фонарика словно вдохнули жизнь под стрельчатые своды комнаты, выстроенной в мрачноватом готическом стиле. Правда, ее слегка оживляла шелковая, нежно-розовая обивка на стенах. Но сегодня на шелк легла тень от высокой фигуры Кутузова. Вопреки тому, что к этому времени я уже мог смело именовать себя рыцарем белой ленты, то есть быть посвященным в одну из высших степеней в шведской системе строгого послушания, которой придерживался наш Орден, я все еще вздрагивал, когда тень Наставника появлялась у меня за спиной.

– Что привело вас ко мне? – осведомился я и тут же добавил: – Присаживайтесь!

Я никогда не позволял себе единственной роскоши – забывать о приличиях! Кутузов уселся на круглый стул с изящной позолоченной спинкой.

– Как вы сами, наверное, понимаете, – хмуро проговорил Иван Сергеевич, бросив на меня проницательный взгляд, – я ни за что не осмелился бы нарушить ваш сон, если бы на то меня не толкнули заслуживающие внимания, весьма веские обстоятельства…

Я согласно кивнул в ответ, сгорая от любопытства. Мне не терпелось услышать продолжение сказанного!

– Итак… – вкрадчиво начал я.

Кутузов хитро улыбнулся, словно угадал мои мысли.

– Вы, верно, слышали о смерти графа Александра Андреевича Оленина? – Иван Сергеевич выжидающе уставился на меня.

– Да, кажется, кое-что, – постарался припомнить я. – Но разве?.. – Мне было трудно вообразить, что смерть графа была насильственной. Александр Андреевич также числился в рядах нашего Ордена.

– Нет, нет, – поморщился Иван Сергеевич и замахал руками, будто прочитал мои мысли на расстоянии, как граф Калиостро, который, как считается, также принадлежал к одной из масонских лож. – Вы неправильно меня поняли!

– Тогда что же вы хотите сказать? – удивился я.

– Вероятно вы это узнаете, Яков Андреевич, если дадите себе труд выслушать меня до конца, – начал сердиться Кутузов. Он механическим движением поправил на своем пальце перстень с адамовой головой.

– Молчу, молчу, – улыбнулся я, оставаясь верным второй Соломоновой добродетели, которая заключалась в повиновении.

– Ну так слушайте, – смилостивился Иван Сергеевич. – У Оленина остался сын и две дочери, и, кажется, одна из них на данный момент подвергается смертельной опасности, – заметил он. – Ее брат утверждает, что она… как бы это сказать поделикатнее, – Кутузов замолчал, подыскивая подходящее слово. Я не осмелился в этот раз нарушить тишину, воцарившуюся под стрельчатыми сводами моего потолка. Наконец, Иван Сергеевич тихим голосом продолжил после недолгой паузы, – сходит с ума…

– Но я не совсем понимаю, причем здесь… – осмелился заговорить я. – Возможно, разумнее было бы обратиться к какому-нибудь врачу…

– Позвольте мне решать, что было бы разумнее, – раздражено проговорил Кутузов. Его впалые щеки залила пунцовая краска. Я же мысленно сотню раз пожалел о том, что сказал.

– Почему вы так печетесь об этом семействе? – с интересом спросил я. – Только потому, что их отец принадлежал к нашему братству? – я пытливо уставился на собеседника.

Я встал с постели, набросил на себя домашнее платье и зажег свечу в медном шандале, которая отбрасывала тень на литую чернильницу с торчащим из нее гусиным пером. Я невольно бросил взгляд на бисерный шнур сонетки, однако оставил идею позвать камердинера.

– Не только, – мрачно проговорил Кутузов в ответ, поправляя обильно украшенную жемчужинами и бирюзой булавку на своем шейном платке. – Разве вы не знаете, что и Владимир Оленин принадлежит к нашему тайному братству?

– Признаться, нет, – с сожалением проговорил.

У меня действительно до сих пор не было свободного доступа к орденскому архиву. Если не считать истории с братом Алавионом и Иерусалимским ковчегом, то я не переступал порога этой священной обители! Однако я был знаком с Владимиром Александровичем Олениным, подпоручиком лейб-гвардии Семеновского полка, вопреки тому, что даже не подозревал о его принадлежности к масонской ложе.

– Впрочем, это не имеет ровным счетом никакого значения! – воскликнул Кутузов, вскочил со стула и зашагал по комнате. – Оленин был мне другом, – признался он, – да и Владимир «брат» нам, – многозначительно изрек Иван Сергеевич. – А от вас требуется лишь разузнать, не угрожает ли юной Елене судьба более страшная, чем помешательство! Оленин говорил, будто его сестра все время чего-то остерегается и иногда поговаривает о том, что будто бы кто-то хочет ее извести. Нечисть какая-то, что ли?! Если все дело только в болезни… – Иван Сергеевич махнул рукой, – соберем лучших докторов, отправим ее куда-нибудь на воды. Исцелим мы ее, я не сомневаюсь! Но чует мое сердце, что здесь что-то не так!