Майкл Фрейн - Оловянные солдатики (роман)

• Название: Оловянные солдатики (роман)
• Автор: Майкл Фрейн
• Издательство: Мир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1969

В литературу Майкл Фрейн, английский писатель, драматург и переводчик, вошел поначалу как романист. В его первом романе «Оловянные солдатики» объектом сатирического запала стали компьютеры, создающие литературные произведения.

В 1966 году за «Оловянные солдатики» Фрейну была присуждена премия Сомерсета Моэма.

---

— Да-а-а, это понятно. Но если слова произносит человек, он их и подразумевает.

— Машина тоже. Во всяком случае, только чертовски сложная вычислительная машина способна произносить слова, не подразумевая их. Да и вообще, что мы подразумеваем под словом «подразумевать»? Если надо выяснить, действительно ли данная персона или машина подразумевает слова «Боже, храни королеву и министров ее», мы приглядываемся, не сопровождает ли она эти слова неискренней или иронической ухмылкой. Мы наводим справки, не состоит ли она в коммунистической партии. Следим, не передает ли она в это время записочки на предмет обеда или совокупления. Если она выдержала все эти проверки, каким еще способом установишь, подразумевается ли то, что говорится? Во всяком случае, в моем отделе все вычислительные машины молились бы с величайшей искренностью и сосредоточенностью. Преданные они, мои крошки.

— Да-а-а-а. Но вы, надо полагать, не верите в бога, способного услышать молитву и откликнуться на нее?

— Это меня не касается. Мое дело — обеспечить молебствие: добиться наивысшего качества при минимальной затрате труда.

— Но, Мак-Интош, если вы такой циник, то в чем, по-вашему, разница между человеком и вычислительной машиной?

— Не могу ответить с полной уверенностью, Роу. Я склонен отмести так называемую «душу». Думается мне, со временем мы научим машины восторгаться музыкой Баха или красотой другой машины, отличать хорошие сонеты от плохих и выражать повышенные чувства при виде Маттерхорна[9] или заката. Речь идет вовсе не о способности к отбору; машину можно запрограммировать на отбор рациональный, иррациональный, случайный, а также на сочетание этих трех принципов, точь-в-точь как у человека. Некоторые, правда, считают, что у человека большую роль играют убеждения, вера. Но я не думаю, что это так уж важно. Скажите машине, что небо зеленое, и она вам поверит. Или можно запрограммировать ее так, чтобы она эмпирически воспринимала небо голубым, но действовала, исходя из глубокого, невысказанного убеждения, будто оно зеленое. Вдумайтесь в это, Роу! А если вы возразите, что веру машине навязали против ее воли, то вот вам машина запрограммированная на свободный выбор: она может верить своему ощущению, что небо голубое, а может, несмотря на свидетельство чувств, принять на веру, что оно зеленое, коль скоро так утверждает оператор.

— Да, возможно, — произнес Роу.

— Так вот, Роу, теперь, как люди практические, давайте признаем, что машину от человека отличает только одна полезная рабочая функция: машина выбирает лишь из конечного количества переменных, а человек сам определяет количество переменных, из которых он будет выбирать. Но дело это довольно тонкое, ибо зависит от сложности человеческого нейромеханизма. Полагаю, когда-нибудь мы создадим столь же сложную вычислительную машину, и она сама будет определять свои возможности.

— Разумеется, — произнес Роу.

— А в конечном итоге, знаете ли, отличие сведется к экономичности. Уверяю вас. На сегодняшний день для решения конечных интеллектуальных задач дешевле использовать машину, но когда-нибудь наметится предел, за которым для решения вечного вопроса о разовой работе потребуется машина до того сложная, до того специализированная, что дешевле будет использовать человека. Ей-богу, я верю, что на опушках окаменелого леса всегда останутся участки, где надо порождать оригинальные мысли, сопоставлять оригинальные идеи, видеть новые значения и перспективы. И меня ничуть не удивит, если для разработки этих участков экономичнее будет использовать людей, а не уподобленные людям машины. Как кибернетик, я об этом, естественно, скорблю. Но как человек, признаюсь, испытываю какое-то ехидное удовлетворение от человеческого разума. Какой кошмар, Роу, какой ужас! Ужас и величие! Вы меня понимаете?

— Да, — произнес Роу, когда они встали из-за стола, чтобы вернуться из столовой в свои лаборатории. — Да. Да.

Он чувствовал утомление и в то же время подъем.

В какой ошеломляющей стране перспектив они побывали!

Окаменелые леса! Бесконечное количество переменных! Подлинно религиозные вычислительные машины! Искренность! Выбор! Сложность! И все же человек на что-то годен! Роу ощутил мощный прилив солидарности с Мак-Интошем, который составил ему компанию в этом необычайном путешествии. А в небе над бесконечными лесами и окаменелыми числами повисли светящиеся буквы — выдержки из очередной рецензии; Роу ощутил безмерное удовольствие и растроганность собственным безмерным удовольствием: в виде исключения небесный рецензент писал не о нем, а о Мак-Интоше. «Мак-Интош… изумительный слушатель… гласил обзор небесного рецензента. — …Этот изумительный слушатель… пробуждает в Роу всю его феноменальную природную любознательность…»

24

Сэр Прествик Ныттинг был на проводе и вызывал Нунна. Эта истина не требовала дальнейших доказательств.

— С вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, — сказала мисс Фрам в приемной.

— Мистер Нунн? — сказала секретарша сэра Прествика. — С вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн.

— Нунн? — тревожно осведомился сэр Прествик. — Нунн? Это вы, Нунн?

— Доброе утро, сэр Прествик, — сказал Нунн.

— Это Нунн у телефона?

— Собственной персоной, сэр Прествик.

— Ага. Так вот, послушайте, это Ныттинг говорит.

— Приветствую, сэр Прествик.

— Доброе утро, Нунн.

Наступила пауза: оба собеседника собирались с силами после первого шока и пытались сообразить, кто же кому звонит и с какой целью. Непосвященного эта пауза ввела бы в заблуждение. Во всяком случае, она ввела в заблуждение телефонистку Объединенной телестудии — абонентов разъединили.

Минут через пять телефон Нунна зазвонил снова.

— С вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, — сказала секретарша сэра Прествика.

— С вами будет говорить сэр Прествик Ныттинг, мистер Нунн, — сказала мисс Фрам.

— Нунн? — подозрительно выспрашивал сэр Прествик. Нунн? Нунн? Это Нунн? Кто у телефона? Нунн? Нунн?

— Слушаю вас, сэр Прествик.

— Это опять Ныттинг, Нунн. Нунн, что случилось? Что-то случилось. Я вас не слышал. Нас прервали?

— Должно быть.

— А вы, Нунн, вы меня слышали?

— Ни словечка, сэр Прествик.

— Значит, вы пропустили мои слова о том, что Ротемир страшно обеспокоен?

— Да.

— Слыхали?

— Нет, пропустил.

— Ну, так слушайте, я повторю все сначала. Ротемир страшно обеспокоен.

— Грустно слышать.

— Да. Ну, обеспокоен, знаете ли, возможными последствиями. Как я вам уже объяснял — только, может, вы не слышали, — он никоим образом не желает посягать на традиционные академические свободы института. Он считает — и я с ним, конечно, полностью согласен, — что они нерушимы. Абсолютно нерушимы.

— Ценю ваши чувства, сэр Прествик.

— Но надо же помнить о возможных последствиях. Вы улавливаете мою мысль?

— Да, вполне.

— Я выражаюсь ясно?

— Да, предельно, сэр Прествик.

— Значит, мы друг друга понимаем?

— По-моему, да.

— Не обижаетесь?

— Отнюдь.

— Вам долго разжевывать не нужно, а, Нунн?

— Никогда, сэр Прествик.

— Ну значит, мы с вами поладим. Надеюсь, вы не находите, что я веду себя, как надутая старая дева, Нунн. Вы ведь знаете как оно бывает. Ротемир взвился до потолка. Винит меня в том, что я сам ничего не знал и ему не сообщил, и я теперь в неловком положении. Он говорит, что не понимает, для чего я торчу в правлении, если ему самому приходится собирать сплетни на званых вечерах, выясняя, куда уходят его деньги. Разумеется, по-своему он прав, его можно понять.

— Собирать сплетни на званых вечерах?

— Да, о последней заварухе он прослышал на каком-то званом вечере. Так он и узнал. Особенно обидно, что в Би-Би-Си кто-то осведомлен о делах Объединенной телестудии лучше, чем сам Ротемир.

— Понимаю.

— Само собой, он взбесился.

— Само собой.

— По-моему, законно.

— Да, вполне.

— Нас беспокоят только последствия, Нунн.

— Именно.

— Я к тому, что лично мы не против, чтобы машины отправляли церковные службы…

— Машины отправляли церковные службы?

— Неужели вы вообще ничего не слышали из того, что я говорил?

— По крайней мере, насчет машин, отправляющих церковные службы, ничего.

— Так ведь это-то и обеспокоило Ротемира. Ваши, очевидно, собираются установить такие машины в новом корпусе отдела этики.

— Разве?

— Да, по словам этой дамы из Би-Би-Си. Она говорит, вы там намерены заставить машины молиться…

— Молиться? Машины — молиться? До чего только не дойдут эти заумные чудаки!

— Она говорит, вы заставите машины причащать и выслушивать исповедь.