Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

• Название: Чечня рядом. Война глазами женщины
• Автор: Ольга Аленова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-388-00204-4

Книга, написанная признанным мастером «кавказского репортажа», – дневник второй чеченской кампании, охватывающий период с 1999 по 2007 год. «Победоносное наступление» на Грозный, жизнь в разрушенном городе, зачистки и спецоперации, полевые командиры и «федералы», рабы и заложники; «Норд-Ост» и Беслан, Рамзан Кадыров и Владимир Путин; события в Северной Осетии, Ингушетии и на Ставрополье, – обо всем написано в лучших традициях «Коммерсанта», то есть точно и объективно.

Автор книги – женщина, и это придает книге особую пронзительность и эмоциональный накал. Это – не сухое изложение событий, не отстраненное рассуждение политолога, а полное боли и сострадания к людям живое и яркое повествование. И это, несомненно, ставит книгу в ряд лучших образцов отечественной журналистики.

---

Ольга Алленова Чечня рядом Война глазами женщины

Автор выражает благодарность Павлу Шеремету за неоценимую поддержку, без которой эта книга не была бы написана.

Чечня рядом Война глазами женщины

Всем, кто не выжил, посвящается

Предисловие автора

В Ханкале душный вечер, красное солнце садится за горизонт, в облаке мутной желтой пыли навстречу мне, урча и подрагивая мощным телом, движется БТР. На броне нацарапано «Ниссан», а чуть ниже – «черти». Семеро «чертей» в видавших виды камуфляжах улыбаются мне. Их лица черны от копоти. Я даже не вижу улыбок на этих черных лицах, а скорее чувствую их. Гремят взрывы. На горизонте, за Ханкалой, видны кровавые отсветы: который месяц мощным пламенем горят нефтяные скважины, и никто не в силах успокоить растревоженную землю. Медленно, вразвалочку, к железнодорожным составам, где мы живем, идет парень в камуфляже и тихо поет. «Если ты можешь, сделай белой мою тень». Я с трудом вспоминаю, откуда это – из какой-то другой жизни. Теперь я не только чувствую тоску – я ее вижу. Этого контрактника похоронили в прошлую войну. На родине ему поставили памятник. А он выжил. Он ходил к своему памятнику неделю или месяц, точно не помню. А потом пошел в военкомат и подписал контракт. Я думала, он сумасшедший. А он просто не может жить в другой жизни.

Утром на площадке у медсанбата опять загружают «двухсотых». Троих. Темные полиэтиленовые мешки под ярким солнцем. Священник, который работает и спит в морге, выходит, смотрит скорбными глазами, дотрагивается до креста на тельняшке.

На взлетку садится борт, он сейчас полетит «на большую землю». Туда, где люди живут так, будто «двухсотых» не существует. Этот борт ждут давно – на взлетной площадке много людей, и всем им нужно «на большую землю» – кому-то в отпуск, кому-то в госпиталь, кому-то за провизией и водкой. С бортами здесь проблема – можно просидеть в ожидании сутки, а то и двое. Контрактники-дембеля, толкаясь и матерясь, лезут в первый приземляющийся борт. Диспетчер кричит осипшим голосом: – Куда прешь, там «двухсотые» полетят!

Командир экипажа машет рукой: «Пятерых возьму». У вертолета давка. Каждый хочет оказаться в числе счастливчиков. А чуть поодаль на носилках в полиэтилене ждут своей очереди «двухсотые».

В душном раскаленном воздухе вертикально завис боевой МИ-24. Или, по-нашему, «крокодил». Маневры. Над лагерем кружат еще несколько «крокодилов» – значит, начинается какая-то операция.

«Крокодилами» мы стали называть их в Комсомольском. Там эти быстрые машины с тяжелой носовой частью, похожей на пасть аллигатора, вот так же почти вертикально шли в землю, а потом взмывали в воздух и расстреливали боезапасы. Маневрировали, чтобы не угодить под снаряды с земли. Под их снаряды угодило все Комсомольское.

Здесь я, как первобытное существо, познаю жизнь через свои ощущения и инстинкты. Только интуиция выводит из лабиринтов заблуждений, которым неизбежно подвержены журналисты на войне. Пытаться здесь что-то понять – бесполезное занятие. Тот, кто пытается понять, сюда больше не едет. Тем, кто хочет работать, нужно отключить свой мозг. Только сбор и передача информации. Ты – машина в большой мощной системе, которой управляет кто-то невидимый и жестокий. Может быть, поэтому многие газетчики здесь пишут хуже, чем в своих редакциях.

Эта война разрушила все мои представления о справедливом мироустройстве. Очень долго мне не хотелось верить в то, что от ошибок авиации и артиллерии погибают военные и мирные жители, но они погибали. Страшно было думать о том, что тысячи людей прячутся в подвалах, а силы, которые призваны их защищать, их же бомбят. Тысячи стариков и детей, брошенных государством на смерть. Сотни выжили, но и они никому не были нужны.

Тот Грозный, который увидела я в начале 2000 года, остался в душе комком боли, и даже сейчас я не могу спокойно въезжать в этот город, где в каждом доме мне чудится черный покосившийся скелет. Архитектура войны въелась в память навсегда. Полдома с вывернутыми внутренностями: тряпками, ведрами, холодильниками, застывшими в раскуроченном чреве дома, который никак не может умереть. Пустые черные улицы. Липкий страх. Я до сих пор думаю, что, если ад существует, он выглядит именно так. Так думали измученные и озверевшие омоновцы, нацарапавшие на стенах своего блокпоста уже знаменитую фразу: «Добро пожаловать в ад, часть 2». Им отвечали черным мелом другие измученные и озверевшие – те, кто стрелял в них по ночам: «Лучше смерть, чем жизнь в рабстве».

За эту войну я поняла одно: оружие никогда не должно стрелять. Одна пуля, выпущенная ради спасения, запускает механизм разрушения, который невозможно остановить. Российские войска уничтожали террористов в Чечне, а вместе с ними тех, кому некуда было деться из блокированной Чечни. Мы молчали и ждали, когда их всех добьют. Мы, наверное, не знали, что потом зло вернется к нам. Потом будут убиты 130 человек на Дубровке в Москве и 333 – в школе в Беслане. Но это будет потом.

А в Ханкале спецназ отмечает чей-то юбилей. Выпив водки, здоровые парни катаются в пыли, избивая друг друга до полусмерти. Поединки в пыли – это такая традиция. В мире, где прав тот, кто сильнее, надо все время демонстрировать свою силу. По этому принципу живут люди и целые государства. И государства ничем не отличаются от этих спецназовцев, избивающих друг друга в кровь.

Глава 1 Как я поверила Путину

Все началось 20 октября 1999 года. В Дагестане вовсю шла война с отрядами Басаева, вторгшимися из Чечни. Из локальной эта война перерастала в большую кавказскую войну. Тогда все уже знали, что российские войска не остановятся в Дагестане и во второй раз пойдут на Грозный. Но война требовала сил, которых у президента Ельцина уже не было. Война требовала преемника. Или преемник требовал войны. И Ельцин его назначил. Им стал молодой премьер Путин, которого еще никто не знал.

Мне позвонила редактор газеты «Северная Осетия», в которой я тогда работала, и попросила съездить на Моздокский аэродром, куда в тот день должен был прилететь премьер Владимир Путин, чтобы официально – насколько это было возможно – объявить вторую чеченскую войну. Аэродром был закрытым объектом, и попасть на него оказалось невероятно сложно – редакции пришлось задействовать городские власти, чтобы обеспечить мне пропуск. Я страшно волновалась. Это было, пожалуй, самое ответственное задание за прошедший после окончания института год, и я боялась его провалить. Я могла не услышать Путина, могла не успеть расшифровать запись (тогда у меня даже диктофона нормального не было, а номер сдавался очень рано).

Собралась я в считанные минуты. Обычно на мои встречи с чиновниками надевался классический шерстяной костюм, который перешила моя умелица мама из своего старого и который я очень любила. И на этот раз я не нашла ничего более подходящего для президентского брифинга. Такси довезло меня до КПП, а дальше пришлось идти пешком. Несколько километров плохой дороги, ведущей от КПП к базе, покрытой тяжелой, резиновой грязью, стали для меня открытием – до тех пор я не бывала на военных базах и не знала, что там бывает грязно.

Когда я добралась до места, где у костров грелись российские военные журналисты, на меня было жалко смотреть – сломанные каблуки, заляпанные грязью колготки и юбка. Журналисты – кто в бушлатах и камуфлированных штанах, кто в джинсах и теплых куртках – смотрели на меня, как на диковинного зверя. Я и сама ощущала себя не самым лучшим образом.

– На войну пришла? – подошел ко мне здоровый мужик в заляпанных грязью джинсах и толстом свитере.

– Пришла на пресс-конференцию Путина, – пролепетала я.

– А-а, – протянул мужик. – Тогда понятно.

Надо мной подшучивали. Не то чтобы зло, но меня задевало. А Путин все не прилетал. И я решила вернуться в город, чтобы переодеться. Я страшно боялась опоздать, но чувствовать себя глупой куклой в этой дружной мужской компании было невыносимо. Мне бросили вызов, и я его приняла.

Я успела. Я вернулась на аэродром в джинсах и кроссовках, уже другим человеком. Отныне это стало моей повседневной одеждой.

Путин прилетел, когда его уже отчаялись ждать. Поздно вечером, когда мы, замерзшие, сидели у костров, прибежал какой-то военный и крикнул:

– Быстро выставляйте камеры, через пять минут он будет здесь!

Я не помню, о чем говорил Путин. Он говорил что-то такое, чему я сразу поверила, что пора защитить свой народ от угроз и вылазок бандитов. Что пора стать сильнее. Что нельзя терять Кавказ, за который Россия отдала так много жизней.

Я почувствовала: он поможет моему городу, моей республике, он поможет всей стране стать сильной и свободной. Я была совсем глупой маленькой девочкой, которая верила в добрых волшебников. В тот день на Моздокском аэродроме будущий президент начал свою войну. А я – свою.