Стефани Лоуренс - Соблазнительница

• Название: Соблазнительница
• Автор: Стефани Лоуренс
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026958-7, 5-9578-1350-8

Иногда даже настоящая леди вынуждена лично заниматься устройством своего счастья… даже если это может стоить ей репутации!

Амелия Кинстер, давно влюбленная в легкомысленного повесу Люсьена Эшфорда и мечтающая стать его женой, решается на легкий шантаж… и небезуспешно. Однако обаятельный «жених поневоле» вовсе не намерен покорно следовать за ней к брачному алтарю. Он тоже выдвигает невесте одно условие — на первый взгляд чудовищное, неприемлемое и совершенно непристойное!..

---

Он не понял, что она имеет в виду. Стиснув зубы, он шагал за ней.

Она уже велела привести ее кобылу, его жеребца быстро оседлали и взнуздали, и они пустились в путь, скача галопом по полям, направляясь к югу, к реке. Он знал место, которое она искала. Он привел ее прямо туда, где петля реки образовывала мыс, окруженный с трех сторон водой. Деревья загораживали это место — там они оставили лошадей. За деревьями был укромный уголок — самый кончик мыса, поросший густой травой, частично затененный развесистыми ветвями.

Когда они были детьми, это было их место, здесь они бездельничали, плескались в воде, проводили дни в ленивых разговорах или в мечтах. Иногда они приходили сюда большими группами или по одиночке, но никогда не бы али здесь вместе, только вдвоем, в этом царстве безмятежного детства.

Пригибаясь под ветвями, он шел вперед, ведя Амелию за руку. Когда они ступили на густую траву, он почти услышал рядом детские голоса, смех, шепот, тихое бормотание воды. Он остановился в центре зеленой лужайки и глубоко втянул в себя воздух. Воздух был напоен запахами лета — листвы, прогретой солнцем, травы, примятой их ногами.

— Здесь все, как было тогда. — Амелия высвободила руку и опустилась на траву, пышную, зеленую и благодаря жаркому дню сухую. Она встретилась глазами с Люком. — Здесь всегда был такой покой.

Она уперлась подбородком в колени и устремила взгляд на бегущую воду.

Люк сел рядом. Он вытянул длинные ноги к воде, оперся на локоть и задумчиво уставился на реку.

Река была неизменна, она текла здесь на протяжении многих поколений, многих веков — она была чем-то таким, что привязывало их к этой земле, к ее прошлому, но теперь нашептывало о будущем.

Она вся отдалась этому чувству — покою и умиротворению теплого воздуха, музыке реки и шелесту листьев. Все это придавало ей силы.

Наконец она взглянула на Люка, дождалась, когда он посмотрит на нее, и слегка улыбнулась:

— Так как же — могу я назвать щенка Галахадом?

Его полуночные глаза потемнели; она знала почему, знала, о чем он вспомнил. События прошлой ночи, когда она заплатила ту цену, которую он запросил, и еще сверх того. Сидя рядом с ним, она ощущала ту чувственную силу, которой нужно было покориться, а также нарастание того чувства, которое старалась пробудить, вызвать к жизни и вызывать снова и снова во время их близости, пока он не узнает его и не признает.

Первое сказалось в напряжении — мышцы его отяжелели, лицо заострилось. Второе было мимолетной, чистой силой, оно было сутью непреодолимого желания.

И то и другое она увидела в его глазах.

— Жарко, — произнес он. — Расстегни жакет.

Такие простые слова, но от них по ее телу пробежало желание. Она узнала этот тон — глубокий, спокойный, властный. Теперь она умела подчиняться ему, знала, что именно так играют в эту игру. И сама жаждала этой игры…

Она села и неторопливо расстегнула пуговицы на жакете. Снять жакет он не просил, она и не сняла, вполне охотно следуя его опытному руководству.

Она опустила руки, он опустил глаза.

— Повернись ко мне и распахни жакет.

Она так и сделала, и теперь он хорошо видел, что у нее под жакетом. Блузка была из тонкого газа, совершенно прозрачного. Сорочку она не надела.

У Люка сразу пересохло во рту. Он оглядел ее с видом султана, оценивающего свою рабыню. Понял, что под юбкой на ней ничего нет, что она распаляется, размякает, готовясь принять его.

Она позволила ему притянуть себя ближе, позволила завладеть своим ртом.

Он поцеловал ее так, словно она действительно была его рабыней; она не только была на все согласна — она еще больше разжигала его. Он требовал полной капитуляции — она готова была сдаться.

Он нашел рукой ее сосок, принялся теребить его, пока спина у нее не выгнулась и не перехватило дыхание.

Он лег на спину, расстегнул бриджи, выпустил на волю свое сокровище. Потом одним рывком насадил ее на себя. Он брал ее таким образом вчера ночью, когда она расплачивалась за свои насмешки. Яркое чувственное воспоминание о том, что происходило тогда, вспыхнуло в ее глазах. А он ритмично двигался в ней, и ее пронзило ощущение уязвимости, сладкой боли, знакомого вожделения. Она закусила губу, чтобы не начать скулить — примитивное выражение желания, пальцы ее впились ему в грудь.

А потом он велел ей взять ее соски своими пальцами и делать с ними то, что делал он. И смотрел на нее. А потом было то великолепное, что захватило обоих, сотрясло и сплавило в одно целое. Она не знала, кто кончил первым, кто вторым, — только она закричала и услышала в ответ его стон, и вот напряжение ослабло, не столько истощив каждого, сколько отступив на задний план, временно отпустив их на свободу.

Люк снял ее с себя и крепко прижал к груди.

Он понятия не имел, какую игру она ведет, знал только, что она намерена добиться чего-то в результате нарастания их постельных игр. Он всерьез сомневался, что одобряет ее цель, однако после того, что произошло между ними прошлой ночью, он понял, что пытаться отрицать ее — отрицать страсть, которую она в нем будит, — верная дорога к безумию.

Он не в состоянии отказаться от того, что она предлагает.

Это само по себе может сразить его и доказывает, как опасны она и ее новый замысел, как он прав, относясь к ней настороженно. К несчастью, ему ничего не оставалось, как только играть в ее игру.

Страсть, которую она вызывала, которую она постоянно и нарочно разжигала, была мощным оружием. Он не мог бы дать имя тому, что испытывает; это было что-то грубое, неистовое, но для утоления этой силы требовалась не боль, но что-то совершенно иное. И ему хотелось только одного — сдаться этой силе. Оседлать ее бешеный прилив, забыв обо всем.

Полночь настала и прошла, и если он и не нашел точного ответа, то по крайней мере начал понимать что-то. Амелия рядом с ним крепко спала; когда он знал, где она и что делает, его голова освобождалась от одержимости ею, и он мог спокойно думать.

Вечером он позволил ей уйти к себе без него, изображая пристойную сдержанность мужа. Она посмотрела ему в глаза, губы ее скривились в улыбке, она повернулась и ушла. Хорошо хоть, что она не рассмеялась.

Он заставил себя выждать полчаса, а потом поднялся наверх, в их спальню.

Она ждала в полутемной комнате, одетая в лунный свет — и только в лунный свет. Он взял ее сразу же, потом разделся и тоже лег в постель, и после того как они ласкали друг друга, явилось то короткое слово, которого он избегал. От которого отшатывался. Сама мысль об этом заставляла его беспокойно ерзать. Рука ее лежала у него на груди — обычно она засыпала в такой позе. Он взял эту руку, запечатлел поцелуй на ладони и вернул на то же место — на свое сердце.

Любовь. Это была простая правда. Вряд ли можно было и дальше отрицать ее, как бы ни было это неожиданно. Хотя в нем едва ли что-то изменится. Это не могло изменить его поведения, его обращения с ней. Это может изменить его взгляды, мотивацию его поступков, но никак не скажется на самих поступках. Он всегда умел скрывать свои мысли и родился с достаточным запасом высокомерия, чтобы делать то, что хочется, когда хочется, ничего при этом не объясняя.

Оказаться во власти этого опасного чувства — это еще не конец света. Он как-нибудь справится и легко скроет истину.

По крайней мере до тех пор, пока не уверится в ней настолько, чтобы дать ей возможность кое-что предположить, — это произойдет, когда он признается, что он богат.

Пока же… придется терпеть ее игру. Он не сразу сумел определить, что у нее на уме. Она не знает, что он ее любит, но знает, что она вызывает у него желание, вожделение в самой невероятной степени. Она уверена, что это она устроила их брак, а он уверен, что свою тайну не выдаст, — стало быть, она не может надеяться, что свяжет его любовью.

Судя по всему, она хочет связать его вожделением.

Что ж, нужно согласиться — эти узы оказались прочными.

Провоцировать его на запретные наслаждения, а не на исполнение супружеских обязанностей — это вернейший способ разжигать желание, которое пылало между ними. Вернейший способ подливать масла в огонь. И каким бы ни был реальный результат этого дня, она, когда они удалялись в эту комнату, пожинала урожай.

Каждый день, каждую ночь она видела, что его сексуальная планка поднимается все выше.

Сегодня он понял, что вопреки своей настороженности он скачет вместе с ней.

Не говоря о его чертовски слабом сопротивлении, ее игра должна работать на его выигрыш. Он хотел — ему было необходимо, — чтобы она его любила; он был слишком опытен, чтобы считать, будто желания и вожделения достаточно. Это должна быть любовь, открыто, объявленная, свободно отданная. Только она настолько сильна — она может успокоить его страхи и позволит ему признаться в своем обмане.

Он не думал, что она уже любит его, не видел никаких признаков этого. Как бы сильно ни было его вожделение, она отвечала на его страсть, но это не была любовь — никто не знал этого лучше, чем он. Когда-то он был настолько легковерен, что воображал, будто для такой женщины, леди, как она, отдавать себя, свое тело так, как отдавалась она ему, безоговорочно, означает любовь. Опыт последних десяти лет выжег из него эту наивность.