Морье Дю - Паразиты

• Название: Паразиты
• Автор: Морье Дю
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Кто?

- Такой-то и такой-то.

- Ты абсолютно не права. Только не он. Хотя мне этого очень хотелось.

Во время войны всегда приходилось лежать, прижавшись к чьей-нибудь спине. При первых воздушных налетах она выходила из квартиры на центральную площадку, и каждый по очереди готовил какао или чай. Ночные пиршества в общежитии. Потом, когда привыкли и к воздушным налетам и артобстрелам, она спокойно оставалась в своей квартире и не думала ни о какао, ни о чае. Хотелось выпить чего-нибудь покрепче. Пока человек, дежуривший на крыше не спускался по пожарной лестнице и не стучал в дверь. Этим человеком обычно оказывался Найэл. Почему он не может достать себе шляпу по размеру? Вечно у него на голове невесть что. Если бы бомба попала в их дом, все отправились бы на тот свет. Однажды она развела в гостиной небольшой огонь и предложила Найэлу потушить его. Он принялся за дело с самым серьезным видом, без тени улыбки. Насос никак не заводился, и из его поршня неслись устрашающие звуки. А поскольку нервы в то время у всех были на пределе, она не увидела в этом ничего смешного и окончательно вышла из себя.

- Ты отдаешь себе отчет в том, что население Лондона полагается на тебя? Что именно по причине столь вопиющей некомпетентности мы можем проиграть войну?

- Это насос, - сказал Найэл. - Мне дали испорченный насос.

- Чепуха. Плохой работник все сваливает на инструменты.

И пока он старался разобрать насос, она целый час просидела молча. Они ненавидели друг друга.

Нелепо утраченная близость военных дней и ночей... Разве это плохо, недоумевала Мария, и чья в том вина, если годы, принесшие многим людям столько горя, потерь и лишений, ей и Найэлу не принесли ничего, кроме все возрастающего успеха? Возможно, и это тоже заставляет Чарльза завидовать им обоим? Возможно именно поэтому он и назвал нас паразитами? Для Марии война означала череду пьес, которые полтора года не сходили со сцены. Для Найэла длинный ряд песен, которые пели буквально все. Люди в своих домах, рабочие на заводах, пилоты в бомбардировщиках, вылетающих на Берлин и возвращающихся обратно. Недели две они их пели, насвистывали, а потом забывали; и Найэл сочинял новую песню, и ее насвистывали вместо забытой. Для ее создания не требовалось ни крови, ни слез, ни даже пота. Лишь минимум творческих усилий, но она удавалась.

Неужели было бы лучше, размышляла Мария, и вода тонкими струйками стекала по ней, если бы она терпела провал за провалом, оставила сцену и стала водить трактор по полям? Пользоваться успехом в то время, как другие умирают; быть популярной актрисой, срывать деньги и аплодисменты в то время как другие женщины стоят у станков?.. Может быть, в глубине души Чарльз иногда презирал ее?

Прибавить горячей воды, повернуть кран: пусть она хлещет, бьет струей. Если пролежать в ванне больше пяти минут, вода остывает. Подлить ароматической эссенции, чтобы сам пар пропах ею. Так где же она? Ах, да, война...

В то время была полная независимость от всех и вся. Как знать утром, чем закончится день. Кто появится. Какой забытый знакомый постучит в дверь. Планы ненадежны и практически неосуществимы. Приколешь к двери записку "Вернусь через полчаса" и в брюках, с корзиной на руке отправляешься за покупками на Шепердский рынок. Почему в брюках? Потому, что в определенном смысле это все тоже игра. Игра в краснокожих индейцев, игра в Кавалеров*, это свобода... Свобода от пут обязательств и договоренностей. Свобода от не всегда приятного сознания того, что дома тебя, возможно, кто-то ждет. Дети благополучно устроены в деревне. За исключением периодических визитов к зубному врачу, когда в сопровождении Полли они на несколько беспокойных часов появлялись в ее квартире и вновь отбывали под безопасный кров их деревенского жилища. Они всегда приходили именно тогда, когда Мария одевалась или лежала в ванне, как сейчас. Приходилось мокрой выскакивать из ванны. Хватать полотенце и открывать дверь.

- Дорогие! Ну как вы?

Маленькие осунувшиеся личики обращены к ней, маленькие глазки-бусинки с любопытством рассматривают мамочкину квартиру, где кроме мамочки никто не живет. Мария ничего не имела против глазок-бусинок, но Полли наводила на нее невыносимую тоску.

- Мамочка выглядит неплохо, правда дети? Мы бы хотели погостить здесь, чтобы подольше побыть с мамочкой.

Они, возможно, и хотели бы. Но мамочке они здесь не нужны.

- Дорогие, в Лондоне вам будет скучно. Эти ужасные сирены. В деревне гораздо приятнее.

Дети слонялись по квартире, заглядывали в шкафы, Мария тем временем медленно одевалась, а Полли все говорила и говорила.

- Им нужны новые ботинки, а пальто Кэролайн к будущему году станет совсем мало; просто поразительно, как быстро они растут. Интересно, у нас останется время зайти в "Даниел Нилз" или может быть в "Дебнем", они прислали вам очень красивый каталог, я его открыла, ведь я знаю, что вы не стали бы возражать, а если зайти к зубному врачу потом... Телефон? Вы не хотите, чтобы я сняла трубку?

- Нет, благодарю вас. Я сама могу снять трубку.

Даже после этого намека Полли не вышла из комнаты. Она стояла и ждала, размышляя над тем, кто бы это мог звонить мамочке...

Часто, слишком часто звонил Найэл. Найэл, вернувшийся из Нью-Йорка. Общественные связи. Так он говорил. Хотя какие отношения имел Найэл к общественным связям, никто так и не смог выяснить. В том числе и он сам.

Когда Полли была в комнате, Мария разговаривала по телефону пользуясь специальным шифром.

- Мистер Чичестер? Мисс Делейни у телефона.

Найэл в качестве мистера Чичестера знал ключ. Он рассмеялся на другом конце провода и стал говорить не так громко.

- Кто у тебя? Чарльз или Полли?

- Ко мне из деревни приехали дети, мистер Чичестер. У меня очень напряженный день.

- Полагаю, очередной визит к зубному врачу? Они останутся на ночь?

- Разумеется, нет, мистер Чичестер. Даже если будет туман. Если вас не затруднит зайти за мной в театр, то мы сможем обсудить вашу статью о домашней кулинарии в "Уимен энд бьюти"*.

- С восторгом, мисс Делейни. Еда теперь такая проблема. Я обнаружил, что мне больше всего недостает индийского кэрри... Дорогая, я смогу остаться на ночь?

- Куда же вам еще идти, мистер Чичестер? А вы помните блюдо под названием бомбейская утка? Я жду не дождусь бомбейской утки.

- Я совсем забыл про бомбейскую утку. Значит мне придется спать на полу? Последний раз, когда я спал на полу, дело кончилось прострелом в пояснице.

- Нет, так приготавливают карри в Мадрасе... Мне надо идти, мистер Чичестер. До свиданья.

И так, снова детство, снова прятанье конфет в шкафах, снова выходки, за которые так бранилась Труда. Неужели в комнате всегда должен кто-то быть?

- Мамочка собирается брать уроки кулинарии? - веселым голосом спросила Полли.

- Возможно, возможно.

И все еще не одета, все еще только в поясе и бюстгальтере, волосами под тюрбаном, кремом на лице, и еще предстоит прочесть пришедшие утром письма.

"Дорогая мисс Делейни!

Я написал трехактную пьесу о свободной любви в колонии нудистов, но по непонятным мне причинам она была отвергнута всеми лондонскими театрами. Я глубоко убежден, что вы и только вы сможете придать необходимые краски образу Лолы..."

"Дорогая мисс Делейни!

Три года назад я видел вас в пьесе, название которой забыл. Но я всегда помню улыбку, которую вы мне подарили, ставя свой автограф на мой альбом. С тех пор меня преследуют неудачи, здоровье мое подорвано, а выйдя из больницы, я обнаружил, что моя жена сбежала со всеми моими сбережениями. Если вы сочтете возможным предоставить мне краткосрочный заем в размере трех тысяч фунтов..."

"Дорогая мисс Делейни!

Как председателя Крукшавенского комитета в поддержку падших женщин, меня интересует, не были бы Вы столь любезны и не могли бы обратиться с воззванием..."

Письма все до единого отправлялись в корзину для бумаг.

- Вот я и подумала, что можно подрубить подол, - сказала Полли, - тогда пальто прослужит еще одну зиму, но с носками просто беда. Они так быстро пронашивают носки, к тому же в деревне очень трудно поставить набойки и починить каблуки на ботинках. Мистер Гатли крайне нелюбезен, и нам приходится ждать очереди, как и всем остальным.

Затем вдруг пронзительный вопль. Кто-то из детей упал и порезал подбородок о край ванны. Ад кромешный. Надо найти пластырь. Где пластырь?

- Мамочке необходимо завести новую аптечку. Мамочка совсем о себе не заботится.

- Заботится о себе мамочка... заботится. У мамочки все прекрасно, когда ее оставляют в покое.

Зубной врач, хождение по магазинам, ленч, снова хождение по магазинам; и, наконец, - какое блаженство, какое облегчение - проводы всей компании на вокзале в три пятнадцать. На один лишь краткий миг острая, пронзительная боль - в окне вагона маленькие личики, машущие ручки - странное необъяснимое сжатие сердца. Почему Мария не с ними? Почему не заботится о них? Почему не ведет себя как другие матери? Они не ее. Они принадлежат не ей. Они дети Чарльза. Что-то незаладилось с самого начала, по ее вине - она недостаточно о них думала, недостаточно их любила; всегда был кто-то еще. Пьеса, человек, всегда кто-то еще...