Морье Дю - Паразиты

• Название: Паразиты
• Автор: Морье Дю
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Больше не будешь танцевать? - спросил Найэл. - Но что же тогда будет? Что будут делать зрители?

- Ничего не будет, - сказала она. - Видишь ли, Театр - забавная вещь. У публики память короткая.

Не выпуская Маминой руки, Найэл осторожно поворачивал в разные стороны кольцо с голубым камнем, и ему казалось, что тем самым он каким-то странным образом утешает и успокаивает ее.

- Это я, - сказала она. - Это вся моя жизнь. Ничего другого для меня не существует. Никогда не существовало.

- Я знаю, - сказал он. - Я понимаю.

Он знал, что она говорит о своих танцах, о своем искусстве и старается объяснить ему, что именно в нем причина и источник того, почему она так сильно отличается от других женщин, от других матерей. Именно поэтому в прошлом она так часто бывала холодной, сердитой, неласковой. Нет, никогда не была она холодной, сердитой, неласковой. Он вовсе не это имел в виду. Просто, когда он был маленьким, он слишком многого ожидал, слишком на многое надеялся, и надежды его никогда не сбывались. Теперь он повзрослел, теперь он понял.

- Женщина странно устроена, - сказала она. - Где-то глубоко в ней спрятано то, что невозможно объяснить. Врачи думают, что все знают, но они ошибаются. Это то, что дает жизнь - будь то танец, любовь или дети - как творческая сила в мужчине. Но у мужчин она остается навсегда. Ее нельзя уничтожить. У нас все иначе. Нас она посещает ненадолго, а потом уходит. Вспыхнет и умрет, и ничего с этим не поделаешь. Остается только смотреть, как она уходит. И, уходя, ничего после себя не оставляет. Совсем ничего.

Найэл по-прежнему крутил и поворачивал ее кольцо. Голубой камень сверкал и искрился на солнце. Найэл не знал, что сказать ей.

- Для большинства женщин это не имеет значения, - сказала Мама, - а для меня имеет.

Последние рыбачьи лодки вошли в гавань, и впервые за весь день на берег повеяло прохладным дыханьем легкого морского бриза. С приливом направление ветра переменилось. Бриз играл с Маминым шифоновым шарфом, развевая его над ее плечами. Ерошил волосы Найэла.

- Мужчины не понимают, - сказала она, - во всяком случае, такие, как Папа. Они ласковы, внимательны, укрывают вам ноги пледом, приносят разные мелочи, когда их попросят, но они озадачены и считают, что женщина капризничает. У них свое мужество, своя жизненная сила, и у них нет ответа.

- У Папы не очень много мужества, - сказал Найэл. - Когда он делает себе больно, то поднимает страшный шум. Если он хоть немножко порежется, то идет к Труде за пластырем.

- Это не то, - сказала она. - Я имела в виду другое мужество. - Она улыбнулась и погладила его по коленке.

- Я наговорила массу вздора, правда? - сказала она.

- Нет, - сказал Найэл. - Нет.

Он боялся, что она замолчит или скажет, что пора идти, что надо идти и найти остальных.

- Я люблю, когда ты со мной разговариваешь, - сказал он. - Очень люблю.

- Любишь? - сказала она. - Интересно, почему.

Она вновь смотрела поверх моря на острова.

- Сколько тебе лет? - спросила она. - Я всегда забываю.

- Скоро будет тринадцать, - сказал он.

- Ты был таким необычным ребенком, - сказала она. - Всегда сдержанный, не то что Мария и Селия. Мне всегда казалось, что ни я, ни все остальные тебя нисколько не интересуем.

Найэл не ответил. Он сорвал маргаритку и принялся вертеть ее в пальцах.

- Этим летом ты стал более внимательным и ласковым, - сказала она. Теперь тебя легче понять.

Найэл продолжал теребить маргаритку, обрывая лепесток за лепестком.

- Может быть, когда-нибудь ты напишешь для меня музыку, - сказала она. - Может быть, ты напишешь то, что я смогу превратить в танец. Мы будем работать вместе, и ты пойдешь со мной в театр и будешь дирижировать для меня вместо Салливана. Это было бы замечательно, разве нет? Ты хотел бы заниматься этим, когда станешь мужчиной?

Несколько секунд он смотрел на нее, затем отвернулся.

- Это единственное, чем я хочу заниматься, - сказал он.

Мама рассмеялась и снова погладила его по коленке.

- Пойдем, - сказала она. - Становится прохладно. Пора вернуться домой и выпить чаю.

Она встала. Она туже стянула шифоновый шарф на голове и на шее.

- Взгляни на эти гвоздики, - сказала она. - Как красиво они растут под выступом скалы. Давай соберем. Я поставлю их в вазочку рядом с кроватью.

Она наклонилась и стала собирать гвоздики.

- Посмотри, вон еще, - сказала она, - там повыше, слева. Ты можешь достать их для меня?

Он вскарабкался вверх по скале и, одной рукой вцепившись в траву, другой потянулся за гвоздиками. Было довольно скользко, но сандалии удерживали его. Он уже сорвал шесть гвоздик, когда это случилось.

Он вдруг услышал, как она позвала: "Ах, Найэл, скорее..." и, обернувшись, увидел, что она скользит вниз по склону, на котором стояла, срывая гвоздики. Она протянула руку, чтобы удержаться, но камни и трава остались у нее в ладони. Она продолжала скользить по осыпающимся под ее ногами земле и камням. Найэл попытался подползти к ней, но задел ногой за небольшой валун, и тот, скатившись со скалы, рухнул на берег глубоко внизу. Он понял, что, если Мама сделает еще хоть одно движение по осыпающейся земле, то точно так же упадет на прибрежные скалы с высоты пятидесяти или шестидесяти футов.

- Стой там, - крикнул он. - Стой спокойно. Держись за маленький выступ рядом с твоей рукой. Я приведу помощь.

Она посмотрела вверх, на него. Она старалась повернуть голову.

- Не уходи, - попросила она. - Пожалуйста, не уходи.

- Надо, - сказал он. - Надо привести помощь.

Он оглянулся через плечо. Вдалеке спиной к нему двигались две фигуры, мужчина и женщина. Он закричал. Они не услышали. Он снова закричал. На этот раз они услышали. Обернулись и замерли. Он замахал руками и закричал, что было сил. Они побежали.

Вдруг она сказала:

- Найэл, камни осыпаются. Я падаю.

Он опустился на колени у самого края выступа и протянул руки. Он не мог дотянуться до нее. Он видел, как рядом с ней крошится и осыпается земля. Но она не упала: шарф зацепился за острый камень у нее над головой. Шарф не порвался. Один его конец был закручен вокруг ее горла, другой намертво зацепился за камень.

- Все в порядке, - сказал Найэл. - Люди идут. Все в порядке.

Она не смогла ответить из-за шарфа. Она не смогла ответить, потому что шарф продолжал затягиваться и все плотней и плотней сдавливал ей горло.

Вот так это и случилось. Вот почему мы трое будем всегда помнить толпу, стекающуюся к выступу скалы, и француженку, с горестным воплем бегущую прочь. Всегда и неизменно горестный вопль, всегда и неизменно топот бегущих ног.

Глава 8

Было ошибкой разлучать нас. Намследовало оставаться вместе. Если семья распадается, ей уже никогда не воссоединиться. Никогда не стать прежней. Если бы у нас был обжитой дом, куда мы могли бы придти, все было бы иначе. Детям необходим дом, место, сам воздух которого им близок и дорог. Мерно текущая жизнь в окружении знакомых игрушек, знакомых лиц. И так изо дня в день, в дождь и ведро, размеренное существование, не отступающее от раз и навсегда заведенного уклада. У нас не было уклада. Не стало после смерти Мамы.

- У Марии все было в порядке, - сказала Селия. - Ей разрешили уйти и поступить на сцену. Она делала то, к чему всегда стремилась.

- Я не хотела играть Джульетту, - сказала Мария. - Я ненавидела Джульетту. И мне ни за что не разрешали играть со своими волосами, потому что они были слишком короткие. Пришлось надевать этот ужасный парик соломенного цвета. Он был мне мал.

- Да, но зато тебе не приходилось скучать, - сказала Селия. - Ты писала мне такие забавные письма. Я их сохранила, и на днях они попались мне на глаза. В одном из них ты писала, как Найэл убежал из школы и приехал в Ливерпуль искать тебя.

- Если бы у нас был свой дом, я бы убегал из школы еще чаще, - сказал Найэл. - А так я убегал всего четыре раза. Но убегать-то было некуда. Из Ливерпуля меня отправили обратно. Папа гастролировал в Австралии, и убегать не имело смысла.

- Кто неплохо провел время, так это Селия, - сказала Мария. - Никаких уроков, переезды с места на место, и Папа всегда рядом.

- Не знаю, - сказала Селия. - Мне тоже бывало непросто. Когда я думаю об Австралии, то первое, что приходит на память, это уборная в отеле в Мельбурне и как я плакала, запершись в ней.

- Почему ты плакала? - спросила Мария.

- Из-за Папы, - ответила Селия. - Однажды вечером он разговаривал с Трудой в гостиной, и я увидела его лицо. Они не знали, что я слушаю у двери. Он сказал, что я единственная, что у него осталось, а Труда ответила,

что это испортит мне жизнь. Вы помните, с каким кислым видом она всегда говорила. "Вы испортите ей жизнь", - сказала она. Как сейчас слышу ее голос.

- Ты никогда не писала об этом, - сказал Найэл. - Из Австралии ты присылала такие восторженные, глупые письма, все о званых вечерах, на которых ты бывала и где присутствовал тот или иной губернатор. В одном еще был такой самодовольный постскриптум: "Надеюсь, ты делаешь успехи в своей музыке". Моя музыка... Не заблуждайся. Не ты одна запиралась в уборной. Я, правда, не плакал. Вот и вся разница.