Исай Лукодьянов - Повесть об океане и королевском кухаре

• Название: Повесть об океане и королевском кухаре
• Автор: Исай Лукодьянов
• Издательство: Гянджлик
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1981

Тяжкие мысли одолевают дуна Абрахама, хранителя стола его величества Аурицио Седьмого, короля Кастеллонии. С каким трудом добился он места при дворе, положения в обществе, графского титула, наконец! А любимый сын его и наследник Хайме, пренебрегая благополучием, рвется в дальний морской поход к Островам пряностей, туда, где, бывалые люди рассказывают, «нет пути кораблям – сплошной ил. И небо без звезд». А еще, того и гляди, покажется морской епископ – встанет из моря, «а митра у него светится, из глазищ огонь – ну и все, читай молитву, если успеешь… А морской змей? Как высунет шею из воды, как начнет хватать моряков с палубы…»

---

– На этом портулане, – сказал Хайме, – вы видите, сеньоры, мыс Санту-Тринидад, которого достиг отважный дун Бартоло.

Он указал на узкую закорючку знаменитого мыса. И повел палец к востоку, показывая никому неведомый путь через океан к далеким-предалеким Островам пряностей. И, рассказывая об этом пути, он видел перед собой не сводчатую каменную залу, не августейший лик короля и бородатые лица придворных, а – бегущие навстречу корабельному носу волны, бесконечные океанские волны, и ночное небо, в котором вместо привычного Арктоса[1] будет жарко пылать Южный Крест…

– И все-таки, виконт, – прервал его король, – будет лучше проверять путь по Арктосу. Впрочем, дун Байлароте прекрасный мореход, он… э… предостережет вас от увлечений, свойственных молодости. Не забудьте, сеньоры, когда вы попадете в царство первосвященника Иоанна, передать ему мое послание. Герцог Серредина, заготовьте черновик послания сегодня же. Нужно в нем отразить… э… ну, вы сами знаете. А теперь, сеньоры, я вас покидаю. Меня призывают дела.

После ухода короля пайщики почувствовали себя свободнее. Руки потянулись к кубкам с вином.

– Дун Байлароте, – обратился к командоро-навигаро герцог Серредина-Буда, – вы лично хорошо знали покойного дуна Бартоло, не так ли? Не приходилось ли вам, сеньор, слышать от него, что за мысом Санту-Тринидад стоит столь сильная х‹ара, что море испаряется и становится густым и липким, как растопленный воск? Я сам много раз слышал…

– Сказки! – резко перебил его Хайме. – Глупые сказки, ваша светлость! Море везде одинаково.

Дун Абрахам предостерегающе дернул сына за бархатные штаны.

Герцог Серредина-Буда посмотрел на Хайме взглядом, взглядом долгим и холодным, от которого, наверно, у любого из придворных задрожали бы поджилки, подкосились бы колени, ну и все такое. Он же, этот Хайме непутевый, ни малейшего значения злому герцогскому взгляду не придал. Неосторожный! Видно, слишком увлечен был он мечтой своей опасной: слишком жаждал поскорее очутиться на огромном и загадочном просторе океана…

6

Дун Абрахам ехал по узким улочкам квартала ремесленников, оглушаемый жужжанием прялок, стуком ткацкого берда, визгом точил, дробью молотков. Он морщился от запахов. Душный пар валил из красилен, горелой патокой пахли литейни, гарью несло из кузниц, и только дух свежей сосны, шедший из столярных мастерских, был приятен благородным ноздрям дуна Абрахама.

Впереди его коня шел скороход, расталкивая толпу оборванцев, которые вечно околачивались в квартале ремесленников в надежде заработать грош-другой или в поисках того, что плохо лежало.

– Дорогу! – покрикивал скороход. – Эй вы, дорогу графу до Заборра!

Дун Абрахам направлялся в лудильное заведение, где для дворцовой кухни были заказаны новые ведра из наилучшей луженой жести. Он всегда сам проверял исполнение своих приказаний, и даже теперь, облаченный высоким титулом, не погнушался поехать в этот дурно пахнущий квартал. Дун Абрахам сильно опасался, как бы владелец лудильни не присвоил толику олова, отпущенного с королевского склада для полуды. Олово – вещь дорогая. Оно лучше всего защищало железо от ржи, а меды и варенья от порчи. Вот почему он сам желал посмотреть, как выполняется столь важный заказ.

Настроение у дуна Абрахама было скверное. Мало того, что Хайме, сын его и наследник, собирается в долгое и опасное плавание, он и ведет себя предерзостно. На собрании пайщиков грубо оборвал первого министра. Заносчив сынок, заносчив… Нет ему никакого дела до того, что у него, дуна Абрахама, всегда были натянутые отношения с герцогом Серредина-Буда, а теперь, после выходки Хайме, они и вовсе испортились. Герцог злопамятен и не прощает обид, хотя бы и не прямых. Конечно, он уже нажаловался королю. Иначе чем объяснить, что его величество, как видно, и не думает подтверждать свое приглашение Хайме поиграть в серсо с королевскими дочерьми. Не каждый вельможа удостаивается такой чести, ведь сам король большой любитель игры в серсо. Да, неспроста он забыл о своем приглашении.

И привередлив стал его величество сверх меры. То мясо пережарено, то недожарено… Вчера скривился, отведав соуса, и сухо заметил: «Не думаю, граф до Заборра, что в вашем доме подают к столу подобную кислятину».

Ох, неспроста все это…

Он ехал задумавшись. Слуга-скороход прокладывал ему дорогу сквозь толпу нищих бродяг, покрикивал на погонщиков мулов: «А ну, расступись! Дорогу графу до Заборра!» Какая-то босая, оборванная женщина с ребенком на руках кинулась, рискуя попасть под копыта графского коня, к дуну Абрахаму, заголосила: «Не пожалейте монетку, благородный сеньop! Ребеночек мой от голоду помирает…» Слуга оттолкнул ее ругаясь, но та продолжала отчаянно взьпать к дону Абрахаму, протягивала к нему плачущего ребенка. Дун Абрахам редко подавал нищим – не столько из скупости, сколько из ясного понимания, что всех голодных, в королевстве все равно не накормишь. И откуда их берется столько, силы небесные? Он кинул женщине монетку в десять ресо. Монета упала в пыль. и тут же возник на том месте клубок тощих тел… искривленные злобой орущие лица… растопыренные, шарящие по прибитой земле и навозу руки…

Дун Абрахам отвернулся.

– Дорогу графу до Заборра! – надрывался слуга. – Эй, чего встал, разиня? А ну, прочь!

«Разиня» – это был коренастый человек в морской шляпе с полями, спереди лихо заломленными, а сзади спущенными до плеч, – стоял на дороге, широко расставив ноги в высоких: потертых сапогах, и пялил бесстыжие глаза на дуна Абрахама.

– Клянусь святым Ницефоро, – вдруг заорал он, – да ведь это Абрахам! Здорово, приятель, разрази тебя громом!

Дун Абрахам невольно придержал коня, всмотрелся в грубое обветренное лицо человека в морской шляпе.

– Не знаю тебя, любезный, – холодно проговорил он.

– А ну, дай дорогу, – подскочил к моряку слуга.

– Да погоди ты, сушеная треска, – отмахнулся тот и с пьяной настойчивостью продолжал: – Как это не знаешь? Или память у тебя повы-повышибало? Забыл Дуарте Родригеша Као?

Слуга толкнул его, но моряк качнулся только, даром что не совсем твердо стоял на ногах. Дун Абрахам тронул коня, объезжая моряка, лошадиным крупом раздвигая толпу зевак.

– Пьян ты, братец! – неслось ему вслед. – Старых приятелей не узнаешь! Видно, взлетел высоко, вон сколько перьев нацепил на шляпу! Га-а-а!

Чернее тучи подъехал дун Абрахам к лудильне.

Хитрый лудильщик встретил его у ворот. Разметая шляпой пыль, рассыпался в выражениях счастья, а дун Абрахам мысленно прикидывал – кто из кухонной челяди предупредил лудильщика об его визите. Не зря, думал он, лудильщик беспокоится. Наверное, все-таки ворует королевское олово.

Дун Абрахам осмотрел готовые ведра. Жесть с виду была, хорошая, без плешин и синих пережженых мест. Все же недоверчивый дун Абрахам спросил, сколько идет средним числом олова на арратель черной жести. Лудильщик ответил так четко, будто молитву затвердил.

В полутемной мастерской красно светились топки печей под чугунными ваннами. В ваннах плавилось олово с небольшой добавкой красной меди и говяжьего сала, которое придавало жести ясный блеск. Чад горящего сала смешивался с острой вонью травильных чанов. В этом чаду и духотище темными тенями двигались полуголые работники – плющили под молотами листы железа, разделенные тонким слоем глины.

травили черную жесть, клещами окунали ее в ванны с оловом. Дун Абрахам не выдержал, вышел во двор. Там на ящике с опилками сидел рослый работник, медленно и равномерно колотил деревянным молотком по жести, выгибая ее полукругом.

Дун Абрахам задержал взгляд на работнике, потому что тот не был похож на доброго католика, и еще менее походил на мавра. У работника было широкоскулое лицо, всклокоченные желтые волосы и такая же бородка от уха до уха, и серые нездешние глаза. И весь он был какой-то медлительный, сонный, однако дело, как видно, спорилось в его здоровенных ручищах.

– Кто таков? – спросил дун Абрахам, кивнув на незнакомца.

– Это? Гребец с галеры, ваше сиятельство, – ответил владелец лудильни. – С мавританской галеры, что наши захватили. С галеры он, ваше…

– Слышу. Не повторяй одно и тоже.

– Их, значит, которые у мавров были прикованы, пленных христиан, значит, освободили и сюда привезли. Которые из наших, кастеллонцев, тех по домам. А которые чужие – ну, за них залог надо. Я как раз в порту был. Вижу – этот… По-нашему почти не может, его языка тоже никто… Ну, вижу, мужчина крепкий, я и внес залог.

– Как тебя зовут? – обратился дун Абрахам к работнику.

– Васильем, – ответил тот, нехотя поднимаясь.

– Басилио, – повторил дун Абрахам. – Что ж, имя христианское. Ты христианин?

– Христьянин, – сказал странный Басилио и добавил что-то непонятное.

– Откуда ты родом и как попал в плен к маврам? Этого Басилио не понял. Он поиграл молотком и уставился мрачным взглядом себе под ноги.