А. Степанов - Число и культура

• Название: Число и культура
• Автор: А. Степанов
• Жанр: Прочая научная литература

[ В 2002 г. на издание этой книги был получен грант Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ, проект 02-06-87085), и в 2004 она вышла в издательстве "Языки славянской культуры", Москва (в отредактированном виде, т.е. несколько отличном от варианта на сайте). ]

---

Начиная с "Поэтики" Аристотеля художественные произведения принято делить по родам: на эпос, лирику, драму. В истории эстетики эту классификацию обосновывали по-разному. Обоснование, предложенное Гегелем и разделявшееся В.Белинским [390, с. 298], исходит из предмета изображения: в эпосе это объективное бытие, в лирике – внутренний мир субъекта, в драме – единство объекта и субъекта. Драма, в свою очередь, подразделялась классической эстетикой на три вида: трагедию, комедию и собственно драму, в узком значении:

Рис. 1-5

Приведенная классификация основывается на контрастном противопоставлении вначале родов друг с другом, затем видов, т.е. отталкивается от того же бинарного принципа. Установка на исчерпывающую полноту приводит к трехчастному строению, в данном случае "двухэтажному", по сути повторив – mutatis mutandis – образцовый паттерн личных местоимений. К указанной эстетической таксономии придется впоследствии обратиться еще раз.

Попутно упомянем и о законе трех единств классицизма [390, с. 360-361], разработанном применительно к драме французскими теоретиками Ж.Шапленом, д' Обиньяком и нашедшем окончательное выражение в "Поэтическом искусстве" Буало. Никола Буало, отталкиваясь от Аристотеля и Горация, настаивал, что интеллект в искусстве должен преобладать над эмоциями. При этом писателям надлежало придерживаться правила соблюдения трех единств: места, времени, действия, – что, кстати, вполне соответствовало и взглядам механики той эпохи.

Коль речь зашла об искусстве, литературный процесс в его целом до сих пор представляют три фигуры: автор, читатель, критик, – поскольку на базе исходной оппозиции "писатель – читатель" ( n = 2 ) взрастает и третий фигурант, призванный толковать произведение, давать ему эстетическую, социальную и идейную оценку, М = 3. М.М.Бахтин (выступивший под фамилией Волошинова) обнаруживает сходную конструкцию в самом произведении, т.к. эстетический объект "является выразителем ценностно-иерархического взаимоотношения трех конституирующих его форму ингредиентов – автора, героя и слушателя" [85, с. 224].

Вклад в коллекцию троек вносит и семиотика. Еще стоикам удалось открыть, что у всякого высказывания есть два предмета: во-первых, вещь или факт реального мира (стоики называли его "телом"), во-вторых, некая мыслительная сущность, состоящая из представлений, понятий и эмоций человека (она именовалась "лектон"), см. [188, с. 38-39] или [187]. В современной терминологии первому предмету соответствует экстенсионал, или денотат, второму – интенсионал, или десигнат. В ХХ веке швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр, исследуя природу языковых знаков, вводит оппозицию означаемого и означающего [315]. Непосредственно данные термины взяты из "Грамматики Пор-Рояля" [306, с.24], и, что не менее важно, Соссюр последовательно разрабатывал идею системности и алгебраического характера языка [там же, с. 15]. Затем один из основоположников логической семантики, немецкий логик и математик Готлоб Фреге констатирует наличие триединства предмета, его имени, а также смысла, т.е. денотата, знака, десигната [315, с. 85-91]. Треугольник Фреге ( М = 3 ) взрастает на почве предшествующих оппозиций ( n = 2 ):

Рис. 1-6

Самому же Ф. де Соссюру принадлежит формулировка французской триады langage – langue – parole; в русском переводе: речь – язык – говорение или языковая деятельность – язык – речь, в немецком: Rede – Sprache – das Sprechen или Sprache – Sprachtum – Sprechart[306, с. 25-27]. В свою очередь, симиотику в целом принято подразделять на три составные части: синтактику, семантику и прагматику.

Еще средние века прекрасно знали о явлении бессознательного. Основатель психоанализа З.Фрейд превращает феномен подсознания в краеугольный камень своей концепции. Несмотря на то, что главным предметом исследования становится иррациональная сфера, наука о ней отнюдь не чужда здравой логике. Соответственно, вслед за последовательно проведенной оппозицией индивидуального подсознания и сознания, после выявления их взаимодействий ( n = 2 ), Фрейд приходит к выводу о важности третьего конструктивного звена – так называемого Сверх-Я (суперэго). Итоговая психическая структура личности приобрела, таким образом, трехсоставность ( М = 3 ): подсознание (ид, бессознательное Оно, область инстинктивных влечений), сознание (сознательное Я, эго, сдерживающее импульсы Оно и следующее принципу реальности) и Сверх-Я (суперэго, носитель социально-нравственных норм, исполняющее роль критика, цензора) – см., напр., [403, с. 196].

Характерными тройками пестрит и теология. Не говоря о таких из них как вера – надежда – любовь согласно ап. Павлу (1 Кор. 13, 13), в качестве примера можно привести совокупность трех сфер морального закона по Фоме Аквинскому, представление о которых перешло к неотомизму [297, с. 372-373]. Каждому человеку дан естественный закон стремления к счастью; над ним возвышается позитивный закон, т.е. официальное установление религиозных и светских властей; и наконец, тот и другой основываются на вечном божественном законе, едином для всех времен и условий.

С подачи религиозных и натурфилософских концепций сходные группы понятий проникают в философию Нового времени. Так, немецкий мистик Агриппа Неттесхаймский в книге "De occulta philosophia" (1510) выдвигает учение о трех мирах, окружающих человека: о естественном царстве стихий, небесном мире звездного свода, а также интеллигибельном мире, т.е. мире душ, живущих внутри всех вещей (spiritus mundi). Якоб Бёме использует в "Авроре, или Утренней заре в восхождении" [421], рус. пер. [48], целый букет трехзвенных интуиций: "Святая, Святая, Святая Троица"; "драгоценное дерево, растущее в прекрасном саду и состоящее из философии, астрологии, теологии"; "люди же созданы из природы, звезд и стихий" и т.д.

Но мы воздержимся от услуг мистиков, судья которым Господь Бог и их собственная совесть, отдав предпочтение более светскому образу мысли. Мыслители Ренессанса нередко усматривали предпосылки тройственности реальных структур в подобии земного устройства божественному. Так, Иоганн Кеплер считал, что земной мир является отображением Св. Троицы, тому же обязана трехмерность пространства, сам Бог подвергался математическому (геометрическому) анализу: "единое Божество есть сфера, центром которой является Бог Отец, поверхность, или внешняя сторона, соответствует Богу Сыну, а радиусы между ними – Святому Духу", см. [349, с. 156].(27) Т.е. рациональный дискурс (мы отвлекаемся здесь от "наивности" подобных воззрений с точки зрения нашего современника) опирался на метод аналогий, который отправлялся от авторитетных тогда теологических положений, но ведь генеалогия христианских троек восходит к дохристианским, в частности платоновским, неоплатоновским, аристотелевским, главное – что там и там по возможности придерживались одного и того же последовательно строгого рассудка. Просвещение, с его светской самоидентификацией, уже не нуждалось во внешних авторитетах, при этом "эпоху Просвещения, взятую в целом, можно охарактеризовать как тип культуры, имеющий своим основанием тринитарную форму мышления" [там же; курсив мой. – А.С.]. Теперь обратимся к немецкой классической философии, триады которой образуют едва не сплошную линию фронта.

Начнем с предложенной Тетенсом и поддержанной Кантом триады истина – добро – красота, отражающей законченную систему высших человеческих ценностей. Если два первых члена – истина и добро – входили в список трансцендентальных понятий еще схоластики, т.е. были издавна легитимными в философии, то понятие красоты, важное для античных философов,(28) впоследствии было подвергнуто остракизму, идентифицируемое в качестве "прелести", т.е. дьявольского наваждения. В эпохи рационализма и Просвещения ситуация стремительно изменяется, науки одна за другой подвергаются секуляризации, добиваются концептуальной автономности от религии, теологии. Формируются светские истина и мораль. В это время складывается тенденция подчинять все универсальному разуму, включая искусство: см. примат интеллекта в эстетической теории Н.Буало. А Французская революция пытается ввести религию Разума.

Даже младшим современникам Канта, первым немецким романтикам и предромантикам, приходилось буквально таранить – "Sturm und Drang" – крепостные стены классицизма, единственного, как считалось, законного представителя литературы и красоты вообще. Классицизм не считал себя одним из возможных течений, он носил эполеты "единственно правильного" искусства. Строгая регламентация касалась не только разграничения жанров, но и стилистических норм: "правильное" письмо – лишь у античных классиков, у Корнеля, Расина. В конце концов экспериментам плеяды романтиков (доходившим даже до создания открытых – намеренно "незавершенных" – текстов, подобных "Люцинде" Ф.Шлегеля )(29) удалось одержать верх, был создан новый литературный язык, хотя победа была куплена ценой многих загубленных судеб.