Анатолий Приставкин - Судный день

• Название: Судный день
• Автор: Анатолий Приставкин
• Жанр: Современная проза

Анатолий Игнатьевич Приставкин – известный российский писатель, автор 25 книг, изданных во многих странах мира. За повесть "ночевка тучка золотая" удостоен Государственной премии, повесть переведена на все европейские языки. Повесть "Кукушата" принесла автору в 1992 г. общегерманскую Национальную премию в области детской литературы. Историями жизни советских беспризорников которые с такой любовью и пониманием детской души описаны А.Приставкиным, зачитываются люди во всем мире.

---

– Что виновен?

– Да, конечно.

– В чем вы виновны-то?

– В чем? – спросил Ведерников и поднял глаза, в них не было никакой мысли, кроме равнодушия и усталости. Но, может, так и показалось, в лицо ему светил яркий свет, как бы стирая с лица любое выражение и делая его безличным, плоским.

– В чем же? – спросила неутомимая Князева.

– В том, что… не хотел… работать, – и он поправился, – ну у вас же все сказано там… Там означало в бумагах.

– Значит, вы согласны с обвинительным заключением? – переспросила Князева мягче.

– Согласен. Я ведь и раньше соглашался, – пояснил Ведерников.

– Раньше – на следствии?

– Ну да, они же там собрали…

– Кто они? Кого собрали? – спросила Князева.

– Ну с завода… С кем я работаю… Вот и он был… – И Ведерников кивком головы указал на прокурора. Тот копался в своей папочке, перебирая какие-то листки.

– Ну, это и было следствие? – подсказала Князева.

– Ну, да, – кивнул Ведерников. – Они собрались, значит, и мне все объяснили, как и что говорить.

– Кто же это вам объяснил? И что надо говорить? – вдруг оживился защитник, который тоже до поры будто дремал. Впрочем, он и спросил это чуть удивленно, но и только.

– Что виноват и готов…

– Это ты верно! Раньше сядешь, раньше выйдешь! – выкрикнул кто-то резво.

Но Князева строго посмотрела в зал, и смешки потухли.

– Так вам объяснили, что вы виноваты, или вы сами осознали, что виноваты? – спросила она тем же взыскующим тоном Ведерникова. – И при чем тут другие, которых собрали?

Ведерников молчал, растерявшись от угрозы, скрыто прозвучавшей в голосе судьи. Вроде бы все правильно, что он сейчас пояснял, ибо собирали в цехе людей, обсуждая его поступок, и там было все ясней для него, чем здесь. Сейчас же они добивались каких-то непонятных для него слов, и он терялся и расстраивался оттого, что не знал, как им, этим людям, сидящим за столом, помочь. Среди них сидел и тот, что приходил на собрание, в военной форме голубоглазый человек, его называли Зелинский. К нему сейчас и обратил свой вопросительный взгляд Ведерников, как свидетельство того, что все было в цеху как надо, и тот знает, слышал же сам и даже вопросы задавал. Но прокурор молча листал бумажки, ни на что не реагировал.

– Подсудимый, я жду ответа, – попросила Князева, но ее слова повисли в воздухе, а зал отреагировал глухим ропотом. Это не был уже ропот возмущения, закономерный, по мнению Князевой. На таком суде. Недоумевал и зал, заинтригованный странной путаностью, возникшей на сцене, ибо что-то происходило не то, что предполагалось. Точней же, на сцене вообще ничего не происходило, хотя должно происходить. Подсудимый своей горячей готовностью все признать и согласием вины лишь мешал нормальному ходу, вот как понялось, как открылось зрителям. Вот кабы он не признавался, скрытничал, вводил всех в заблуждение, клеветал, изворачивался, утаивал, отпирался, наводил тень на других, все было бы ясно. Тут его бы на потеху и на радость присутствующим вывели бы на чистую воду и объяснили бы ему, кто он есть и чего достоин. А этот, болван болваном, рад услужить, да не знает чем, какими нужными словами. Тем и портит. Молчал бы, не мешал творить суд: конец-то все равно известен!

Тут и поднялся прокурор Зелинский, и зал, охнув, затих, все жаждали услышать его голос. Голос нашего справедливого правосудия, которому не поперечишь, ибо оно недремлющее око закона, люди, напрягаясь, ждали: этот-то скажет как надо, этот-то даст так даст, не то что Князева, которая вдруг растерялась перед мальчишкой и как попугай повторяет одно и то же. Виноват – не виноват… Да виноват! Виноват! Ты его дави и не стели дорожкой-то! Этак простелешь не в ту сторону!

Прокурор посмотрел в зал, а потом на подсудимого, и стало тихо. Слышно даже стало, как проехала машина по дороге за клубом и как у дверей с наружной стороны препирался кто-то с дежурным, сторожившим вход в клуб.

– Я должен уточнить, – начал прокурор, и голос его, мягкий баритон, прозвучал довольно миролюбиво, успокаивающе. – Я должен уточнить, что подсудимый Ведерников упомянул о собрании в цехе, которое происходило при встрече со свидетелями… Есть и протоколы, – он порылся в своей папочке и вынул несколько страничек. – Сейчас я их зачитаю… И все станет ясно.

4

В сборочном цехе, огромном, в нем одном когда-то располагался ремонтный завод паровозов, в закутке, за деревянной конторкой собрали после смены рабочих из бригады Владимира Почкайло, в которой работал до прогула Ведерников.

На конторке висели призывы и объявления, графики сборки и сдачи готовой продукции военпредам. Тут же молния по поводу ЧП – цех задержал погрузку боевых машин из-за плохой работы центровщика. Как раз центровкой и занимался бывший рабочий Ведерников, теперь срочно подыскивалась ему замена.

Рабочих собрали после смены, усталых, голодных, злых, все торопились домой, отработав от семи утра до семи вечера. Слава богу, что в апреле на улице светло и не так уж хочется спать. И все-таки пришли все, чтобы посмотреть на виновника цеховых неприятностей да и послушать, что скажут: до сих пор питались только слухами. А слухи были разные, иным и поверить было трудно.

Расселись кружком, на ящиках из-под стружки, а для руководства тумбочку поставили и два табурета. Пришла Ольга Вострякова, когда-то она работала в этом цехе, а с ней военный человек без погон, который назвался прокурором района товарищем Зелинским. С небольшой задержкой привезли и Ведерникова, стриженого и похудевшего, места для него не нашлось, и его попросили присесть пока рядышком с рабочими. Люди охотно подвинулись, поглядывая на него и перешептываясь.

Ольга Вострякова, в отличие от всяких собраний, много не говорила, а представила прокурора, а тот вкратце пояснил то, что в общих чертах знало большинство: о прогуле и следствии по поводу этого прогула, из-за которого всех сюда и пригласили. Суд же будет потом.

Петя Бондаренко, местный шутник, его между собой рабочие звали Швейком, сразу же влез:

– А вопрос задать можно?

– Какой еще вопрос? – отрезала Ольга. – Сиди, Бондаренко, и слушай. Это и тебя касается. Тебя и твоих товарищей, потому что вы все в ответе за проступок бывшего рабочего Ведерникова.

– Сиди на чем стоишь, – сказал Швейк недовольно. Ему не хватило места.

– А свое настроение прибереги для следующего раза, понял? – добавила Ольга. – Тут собрание, а не театр.

– Что же теперь, выходит, и спросить нельзя? – поддержал Швейка его дружок Почкайло, в отличие от Бондаренко был он крупен и широк в кости. Еще в ФЗО к нему прилипла кличка Силыч. Так и звали до сих пор, а уж по имени-отчеству изредка, при посторонних. – Мы хотели узнать, – добавил он, толкнув локтем Швейка. – Долго нас мучить-то станут?

Тут прокурор, не дав Ольге рта открыть, сразу сказал, что мучить здесь никого не будут, но задержат настолько, насколько надо. А если понадобится, то и дополнительно вызовут. Но лично он хочет, чтобы дело обошлось разговором в цеху. Потом, конечно, некоторых вызовут и на суд, уже как свидетелей.

– А суд когда? – спросили.

– Когда надо будет, – отвечал прокурор. – Это зависит и от вас, между прочим.

А Ольга тут же встряла, со своими поучениями, что надо не о времени волноваться, а подумать о том, как в своем коллективе они смогли упустить, не заметить, как их товарищ катится по наклонной плоскости к преступлению… В этом все виноваты! Вот о чем надо говорить!

– Но ты за нас и так все сказала, – негромко и будто про себя произнес Швейк. Ольга все слышала, она посмотрела на Швейка, как смотрит учительница на шаловливого ученика.

– Бондаренко, – наставительно добавила она. – А про самого себя ты сказать не хочешь? Ты же работал вместе с Ведерниковым? И ничего не замечал?

– Замечал, – ответил тот сразу, уставясь Ольге прямо в глаза.

– Что же ты замечал?

– Что он работает.

– И все?

– А что еще! Заберется себе в танк и центрует. А как центрует, это ты в ОТК спроси.

– Ну, я не про работу. Ведь разговаривали же вы между собой… О доме, о настроении… О девушках, наверное.

– А он еще не женат? – спросил прокурор.

– Кто? Ведерников? – удивилась Ольга, а рабочие захихикали.

– Женилка у него не выросла!

– А когда жениться-то? Времени для знакомства и то нет!

– Ах, нет? – спросила Ольга. – А танцы под патефон в этом… В вашем амбаре! А?

– Каком-таком амбаре? – поинтересовался прокурор.

– Да старую избу переделали… Собираются после смены, каждый несет по полену, топят печь и всю ночь танцуют… Думаете, не знаю? – спросила Ольга. – Я все знаю.

– Ну, а какой тут секрет-то? – спросил Швейк. – Приходи, и тебя научим.

– Вот еще! – фыркнула Ольга. – Других дел нет! А Ведерников туда ходил или не ходил?

– Ведерников туда не ходил, – сказал Швейк. – Он кроме цеха вообще нигде не бывал. Один раз, правда, выезжал в Москву на ЗИС в командировку.