Andrew Лебедев - Проститутка Дева

• Название: Проститутка Дева
• Автор: Andrew Лебедев
• Жанр: Современная проза

модный роман Andrew ЛебедевЪ

---

Эту темку подбросил врио.

Надо было теперь эту темку на кухне повертеть-покрутить.

– Слышь, Нежка, выходи за меня, а?

Все на шоу давно для удобства сократили и трансформировали свои ники.

Белоснежка превратилась в Нежку, Красная Шапочка на французский манер стала Шапо с ударением на "о", Русалочка – стала Алочкой без двойного "эль".

И парни тоже упростились.

Серый Волк стал просто Волком, Бармалей стал откликаться на Барлей, а Карабас-Барабас превратился у них в Бабаса.

Общаться стало легче.

– Слышь, Нежка, выходи за меня, а? – повторил Барлей. – Хатку на наш приз купим на Москве, размножаться начнем!

– Я приз получу, и на фиг ты мне сдался, – откликнулась Нежка из своего угла.

– А чтобы размножаться! – настаивал Барлей.

– Зачем ей от такого урода рожать? – встряла в разговор Шапочка-Шапо. – Если Нежка отсюда с призом выйдет, при ее-то внешних данных да с деньгами она и поприличней кого найдет.

– Да и вообще, зачем мне дети? – хмыкнула Нежка. – Я по странам по разным поезжу, в Америку, в Бразилию на карнавал, на эту на как ее? На Капакабану!

– Точно, Нежка, ты с твоей грудью на карнавале как самбу-мамбу-ламбаду начнешь трясти, так все негры сбегутся на твою попку да титьки поглядеть – слюну пустить, – поддакнула Шапо. – Любви будет целый Тихий океан.

– Там у них Атлантический, – поправил Барлей.

– Ух ты! Он какие вещи знает, – изумилась Шапо. – Может, мы его недооценили?

– Наша главное достоинство не здесь, – Барлей показал себе на лоб. – А здесь, – и он перевел указательный палец себе на гульфик.

– Ну, если деньги будут, то тоже приезжай в Бразилию, – лениво зевая и не прикрывая при этом рта, сказала Нежка.

– Точно, – кивнула Шапо. – Негритянку-бразильянку себе отхватишь.

– Не, – замотал головой Барлей. – Я лучше на свой приз фото-студию открою на Филях и стану там модных девчонок фотографировать для анкеток, для портфолио, для Интернета…

– Ты – и бизнесмен? – хмыкнула Шапо.

– А что? – воинственно выпятив грудь, переспросил Барлей. – Не похож, что ли, на бизнесмена?

– Как моя бабушка говорила, хозяйство вести – это не мудями трясти, – смерив глазками собеседника, фыркнула Шапо. – А ты, Барлей, не обижайся, но ты парень без мозгов, тебе даже до Волка и то далеко, не то что до Бабаса нашего, где тебе приз заработать? Тебе ни одна девчонка у нас не даст!

Как ни странно, Барлей не обиделся, а наоборот, вдруг рассмеявшись, хлопнул себя по колену и громко спросил, обращаясь ко всем присутствующим:

– А если я вместо девчонки, Бабаса вашего трахну или Волка? Сколько мне денег спонсоры из "До-До" отвалят? А?

Девчонки засмеялись.

Нежка громко и заливисто, а Шапо хмыкнула пару-тройку раз.

– Или если я буду сам себя трахать каждую ночь? – Барлей увлеченно принялся развивать тему. – Сколько мне дадут эти итальянцы из "Бель-Эттона" и из "До-До"?

Если за каждый раз по триста баксов, то я готов по три раза за ночь!

– И тебе не стыдно? – изобразив невинное личико, спросила Шапо.

– А ты думаешь кто-то всерьез здесь верит в то, что вы тут все девочки? – вопросом ответил Барлей.

На третьей камере загорелась красная лампочка.

Надо было поворачиваться лицами к работающей камере.

И одному из участников шоу, чей черед по договоренности наступал, предстояло переодеться в новую тряпочку от "Бель-Эттона".

На этот раз это была Шапо.

Она лениво потянулась, выгнула спинку…

Уже знала, что режиссер сейчас возьмет крупный план.

Потянулась и принялась стягивать с себя свитерок, оставаясь в черном лифчике с кружавчиками…

– А мне девчонки с маленькими титечками больше нравятся, – сказал Барлей, оборачиваясь к Шапо. – Так что давай, выходи за меня, я тебя любить буду, а Нежка пускай себе едет в Бразилию к неграм, родит там от кого-нибудь футболиста для ЦСКА…

Шапо встала перед Барлеем, и, делая жевательные движения челюстями, стала пристально глядеть на него, все еще держа в руках не надетую покуда обновку от "Бель-Эттона".

– Любить меня будешь? – переспросила Шапо.

– Буду, – кивнул Барлей.

Шапо лихо села к Барлею на колени, расставив ноги и лицом к нему.

– Ну! – сказала она томно и искательно. – Ну… ну так люби!

Барлей положил руки на чашечки ее черного лифчика.

– Но-но! Не трогать! – прикрикнула Шапо, шлепнув Барлея по рукам.

– А как же любить? – удивленно спросил Барлей.

– Глазками, глазками люби, – ответила Шапо и часто-часто заморгала длинными ресницами, а потом так же легко, как и села, вспорхнула с Барлеевых коленок.

– Вот и пойми вас, девок! – буркнул Барлей. – Чего вам надо?

– Денег и любви, – назидательно заключила Шапо. – Потому что нет денег – нет любви, как финны говорят, кюрпа сесси, йола раха…

3.

Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.

Как можно сохранить внутреннюю чистоту в условиях абсолютной нравственной разнузданности окружающего пространства?

Я не знаю!

Может, в этом и есть непознанный доселе секрет спасения?

Причем не только личного спасения, но общего спасения, потому что спасаясь, человек дает надежду другим.

Я шла сюда, чтобы спасти папу.

А теперь я хочу спасти Ивана.

Он мне рассказал о своей болезни.

Иначе, чем болезнью, я как будущий врач, как медик, эту его привязанность к старой, взрослой женщине назвать не могу.

Это болезнь.

Он бедный и несчастный больной.

Как он мог быть с женщиной, которая вдвое старше его?

Ему девятнадцать, а ей тридцать восемь!

Она ровесница моей мамы.

Когда я спросила его, "как он мог", Иван ответил мне, что для девушек это, мол, нормально, если первый мужчина на двадцать лет старше, когда невесте, к примеру, девятнадцать, а жениху тридцать восемь… Но это же совсем другое дело! Да, я признаюсь сама себе, да, и у меня были мечты, и у меня были желания. Но я с ними справилась, я преодолела. Я сама себе приказала: все это ерунда. Грязь и ерунда!

А Иван все не унимался, он пристал ко мне, он воспользовался моей слабостью, и я сказала ему, зачем пришла на это шоу, и сказала про папу.

И вот Иван мне выдал по полной программе, у меня-де к отцу скрытая, в латентной форме сексуальная привязанность…

Я врезала ему по физиономии.

Он извинился.

Но потом я поняла, что это он не со зла и не от дурных мыслей.

Это он от того, что ему самому необходимо разобраться в себе.

В своей собственной болезни. В своей собственной губящей его страсти. Того рода болезненной страсти, что так прекрасно описал врач Сомерсет Моэм… И так прекрасно назвал свой этот труд о такого рода болезни – "Бремя страстей человеческих".

Так и Иван, он бедный страдает под этим бременем, под бременем любви к этой своей Марии Витальевне к этой Милдред…

И я, если мне не грош цена как врачу, я должна вылечить его.

И пусть я не знаю пока как, я должна стараться.

Я помню, про это свое профессиональное и этическое должен и должна, как это написано у великого Камю в его "Чуме"…

Когда кругом смерть и страх заразиться.

А врач исполняет свои обязанности, ходит к больным и помогает зачумленным, сам не думая о смерти.

А Иван болен.

Он зачумленный.

Он страдает под бременем своей страсти.

И я не должна опускаться до обид.

Я медик.

И я его люблю.

Он сказал мне эту гадость про меня и отца не со зла и не от грязных мыслей.

Он просто думал в этот момент о себе и о своей, как он ее называет, "сахарной маме".

Вот и провел такую аналогию, дескать, врач да исцелися сам! …

Вообще, мы придумали новую игру.

Вернее не игру, а способ потаённого общения в условиях работы телекамер.

Да и соседи, тоже раздражают своей бесцеремонностью, не дают посекретничать – пошушукаться, пошептаться.

Говорить по-французски нам запретил главный редактор. Ладно!

Но в условиях контракта нет ничего про то, что мы можем общаться шепотом, практически под одеялом, как это бывало в тех пионерских лагерях, куда ездили наши дедушки и бабушки, рассказывая там друг-дружке страшилки про черную комнату, про черную руку в красной перчатке…

Кстати, как бабушка рассказывала, хорошо им было в этих пионерских лагерях. А вот папам и мамам уже не пришлось такого изведать – чтобы в палате на тридцать мальчиков или на тридцать девочек в полной тиши рассказывать до двух часов ночи про духов подземелья, а потом вдруг броситься команда на команду подушками друг дружку молотить или встать под утро и вымазать всех зубной пастой…

Папы и мамы уже на министерских дачках росли и в пионерские лагеря не ездили…

И вместо рассказов про черную руку в черной комнате, смотрели по видику "Кошмар на улице вязов"…

Фредди Крюгер по телику, он, может, и сильнее впечатляет, но романтизма все же поболее будет у бабушек с их ночными бдениями в общей палате.