Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ

• Название: Орёлъ i соколъ
• Автор: Лебедев Andrew
• Жанр: Современная проза

роман об адронном коллайдере

---

Пуля русского снайпера под Шали – задела кость.

Это инструктор по кличке Ливиец и чеченец Гоча вынесли его тогда по реке из под обстрела.

После отдыха Ходжахмет отправился в Пакистан.

Там готовили пополнение для ведения летних боевых действий новой летней компании девяносто седьмого года..

Простых бойцов – готовили в Чечне и в ущельях сопредельной Грузии.

А здесь, близ Карачи – готовили младших командиров.

Учили очень важным вещам – выживанию в горах, маскировке, минному и взрывному делу, обустройству бункеров и схронов, стрельбе из "стингера" и "иглы", работе на современных устройствах космической спутниковой связи и всему прочему, очень нужному в современной войне, тому, чему не обучают простых боевиков – мальчишек, набранных в селах предгорных районов. А кстати – мальчишки, выросшие уже не при советах, зачастую не умели писать и читать, но стрелять из автомата и гранатомета "Муха" – умели получше, чем иной российский солдат, особенно из тех российских солдат, кто вместо полигона – все два года своей службы провел на строительстве командирских дач, или на полковой свиноферме.

Ходжахмет прибыл в Карачи для того, чтобы проверить готовность нового выпуска школы, и вместе с отобранной партией бойцов вернуться в Шалинский район, где готовились большие дела.

Тут то Ходжахмет и познакомился с Пакистанцем.

Пакистанец вообще то имел американский паспорт на имя Ислама Нургали.

Но это не было его настоящим именем.

В лагере его так и звали – Пакистанец.

Именно он отвечал за готовность новой партии.

А Ходжахмет приготовил для этого выпуска достойную проверочку.

Что может быть более лучшим испытанием для воинов, чем реальный выход в горы и боевое столкновение с реальным противником?

Ходжахмет сам отобрал пятнадцать человек для предстоявшей контрольной вылазки.

Им предстояло пощупать оборону русских пограничников на таджикском участке.

Предстояли и стрельбы из "стингера" по вертолетам.

Ходжахмет хотел все сам проверить – ведь с этими людьми ему потом предстояло устроить большой шум на юго- востоке Чечни и в Дагестане.

Пакистанец тоже пошел с ними.

И вот, когда они дали русским пограничникам бой, когда отстрелялись по русским вертолетам, когда уже уходили назад, на одном из ночных привалов, Пакистанец и рассказал Ходжахмету о перспективах будущей войны, как он ее себе представлял.

Сперва Ходжахмет попросту не поверил Пакистанцу.

Как?

Что такое?

Верить в колдовство?

Ему – реально мыслящему вождю сопротивления – авторитетному полевому командиру – бригадному генералу и верить в сверхъестественное!?

Да кабы он верил во всякого рода чепуху, он бы не выжил в многолетней череде перманентных боёв!

Только реально мыслящий человек, только его трезвый ум и расчет – могли помочь на войне. В этом был уверен Ходжахмет. Это подтверждал твесь его боевой опыт.

В этом он был уверен до встречи с Пакистанцем Да!

Пакистанец был не прост…

Но он сперва только слегка поколебал Ходжахмета в его материалистических убеждениях – поколебал, показав пару фокусов…

Тогда на бивуаке у костра, Пакистанец продемонстрировал Ходжахмету свои способности – влиять на приборы.

Одним только усилием своей воли, Пакистанец сделал так, чтобы, например, вдруг перестал работать ночной прицел Эс-Вэ-Дэшки… Мог Пакистанец заставить ноутбук от системы спутниковой связи – самопроизвольно включаться и выключаться…

Наконец, мог сделать и так, чтобы не сработал детонатор в цепи заложенного ими фугаса… А мог и наоборот, заставить цепь сработать еще до получения спутниковой команды на взрыв.

– Ты просто фокусник, – сказал тогда Ходжахмет.

– Нет, не фокусник, – отвечал Пакистанец, – есть люди, которых я называю проводниками. Они могут концентрировать и перенаправлять потоки энергии. И если собрать таких людей в команду, то можно делать великие дела, что американцам с их авианосцами и не снились.

Ходжахмет так бы и запомнил Пакистанца, как простого фокусника, не поверив ему до конца, а воспринимая его штучки, просто, как любые, принятые в любой армии – милые чудачества дежурного комика, умеющего развлечь товарищей по оружию карточными фокусами или штучками с продетой в уши веревочкой…

Так бы и не поверил, кабы не случай, произошедший с ними на обратном пути от границы.

Пара Ми-двадцать четвертых, пара этих крокодилов с отчетливо различимыми коническими обтекателями пакетов НУРСов, с отчетливо видимыми белыми всполохами автоматических пушек под бронированными днищами заходила прямо на них.

Нет, куда там заходила! Уже шла на них боевым, лупя в хвост и в гриву из всего имевшегося бортового оружия…

Камни разлетались осколками, разлеталось рваное мясо изрешеченных крупнокалиберными пулями и двадцатимиллиметровыми снарядами бойцов… Криков не было слышно… Только гулкий рокот четырех турбин двух русских вертушек, усиливаемый двойным и тройным эхом ущелья – и только грохот пушек и сыпавшихся с неба НУРСов…

Все…

Вот она смерть…

Некуда спрятаться.

И поздно уже хвататься за ПЗРК, потому как крокодилы уже на боевом, и совсем не поможет пулемет – потому как для брони Ми-двадцать четвертого калибр семь-шестьдесят два – это что утиная дробина гиппопотаму…

– Вот и все, – подумал Ходжахмет, – вот и пришел конец.

Он теперь даже уже не прятался, он стоял в полный рост на тропе с автоматом в руках, а рядом рвались снаряды, разнося в клочья тела и одежду только что закончивших курсы, но так и не состоявшихся по судьбе – младших командиров… Им всем теперь было суждено остаться здесь – в этом ущелье…

– Вот и все…

Вот приближается он – зловещий крокодил.

Вот видно даже лицо русского офицера-оператора оружия, что сидит спереди перед пилотом, и вот он уже поворачивает пушки и кассеты с НУРСами, поворачивает прямо в сердце Ходжахмету…

Но тут и случилось то самое чудо.

Сперва у обоих вертушек вдруг заклинило оружие.

Они пронеслись над самыми головами Ходжахмета и Пакистанца, пронеслись… Начали было новый разворот на боевой… Начали… И вот второе чудо – у одного вертолета разом заглохли обе турбины… И второй что-то закачался и с трудом, накренившись, стал уходить…

Вертолет со скрежетом рубанул лопастями несущего винта по склону горы.

Рубанул, упал, перевернулся, покатился…

Покатился, загорелся…

Разве это не чудо?

Разве это не чудо?

Ведь никто не стрелял!

У них даже никто не успел и расчехлить ПЗРК…

Вертолеты сбил Пакистанец.

Сперва он заклинил им оружие, а потом остановил электронику, управляющую полетом.

И это было чудо.

И этого чуда теперь и отныне было достаточно для того, чтобы Ходжахмет поверил Пакистанцу. ….

Они вернулись в лагерь вдвоем.

Вмсе остальные бойцы – были убиты.

На них же – на Пакистанце и на Ходжахмете не было ни царапины.

И отныне, отныне они были единомышленниками.

Ходжахмет теперь верил – будущее их победы в создании сети из чистых проводников.

4.

Что?

Уже родила или бред еще продолжается?

Катюша медленно отходила после наркоза.

Она вдруг почему-то вспомнила, как какая-то школьная ее подружка, поступившая на исторический в их местном "педе" – рассказывала, что римлянки в древности рожали стоя, что их для этого привязывали за кисти рук и подвешивали к потолку…

Первой к ней пустили Лиду.

Служанку ее.

– Поздравляю, мальчик у тебя, хорошенький! Сейчас тебе принесут, – сказала Лида, целуя госпожу, – Пятьдесят один сантиметр, три семьсот… Как назовешь то?

– Сашей, – тихо ответила Катя, – Сан Санычем он у нас будет.

– А ты хотела мальчика? – спросила Лида, – мы вот с первым моим мальчика хотели, а получилась девочка.

– Где она теперь? – спросила Катя.

– Здесь, при пекарне служит… Хлеб местный печь обучается. Сыта, накормлена, обута, одета, никто к ней не пристает, я спокойна…

Катя взяла Лиду за руку, – все будет хорошо, дорогая моя, я верю, мне видение было. …

А Кате и правда было видение, когда она от наркоза отходила.

Привиделось ей, что сидит она не то в Георгиевском, не то в каком ином из парадных залов Кремля, сидит в кресле, одна, подле нее столик маленький с телефоном, таким, какие она видала по телевизору на столах у самого высокого начальства – такой старомодный светленький телефонный аппарат с гербом вместо диска… А надето на Кате платье, очень странное, вроде как даже и не платье, а шуба. Причем, явно белая с темными пятнами, такая, какую Катя видела на портретах французских королей. Горностаевая – называется.

И тут начинает играть гимн, в зал входят солдаты в парадной форме с аксельбантами и с палашами наголо, Катя поднимается с кресла, а из парадных дверей, навстречу к ней выходит Президент.

Выходит и почему-то начинает называть ее мамой.