Лебедев Andrew - Любовь и смерть Геночки Сайнова

• Название: Любовь и смерть Геночки Сайнова
• Автор: Лебедев Andrew
• Жанр: Современная проза

Аннотация: вышел в изд АСТ в 2004 тираж 10 тыс в твердом + 7 тыс в мягком покет в конце романа – критические статьи Баринова Andrew ЛебедевЪ Хожденiя по мукамЪ

---

– Я перезвоню, – сквозь рыдания ответила Марианна Евгеньевна. ….

Потом звонил Николай Александрович, он выспрашивал подробности, как, где, каким образом разбилась?

Сказал, что вылетят завтра.

Успеют как раз к похоронам.

– А Кирюша? – спросил Николай Александрович, – а Кирюша знает? Ему сообщили?

Кирюша прилетит? …

– Я продам дачу, – сказал Геннадий, ложась спать.

Алексей ночевал в доме Сайновых.

Более того, он постелил себе на диване в гостиной, а Геннадию постелил тут же на раскладном кресле-кровати… Спать в спальной комнате, в Настиной спаленке, Геннадий и боялся, и не хотел.

– Продавай! – согласился Алексей, тоже натягивая к подбородку свое одеяло, – только я у тебя покупать не стану, а нетто тыж ко мне тогда приезжать не будешь…

– Это верно ты говоришь, – вздохнул Геннадий, – туда я уже ни к кому не приеду.

– Мы ее тебе хорошо продадим, – успокоил друга Алексей.

– Я за Кирюшку волнуюсь, – переменил тему Геннадий, – куда он пропал?

– Ну, парень молодой, может влюбился? – промычал Алексей, – а вообще, может и другой контракт себе нашел, тыж понимаешь, что Гришка там его грабит?

– Я чего боюсь, Лешка, Америка то дикая страна, ты погляди их кино, там сплошной криминал, уж и не случилось ли чего?

– Ага! Ты, Генка, как глупая жертва советской пропаганды! – отозвался из под своего одеяла Коровин, – ты судишь о стране по кинофильмам, а ты погляди, что им про нас показывают! Один лишь криминал да глупые комедии, из которых у американского обывателя создается впечатление, что у нас тут кроме бандитов и проституток никакого иного населения не водится…

– Ну а куда он тогда там пропал? – спросил Геннадий, – это же не полярная экспедиция, он же в цивилизацию уехал, там и телефоны и Интернет, а тем не менее, связаться не можем, в чем секрет?

Алексей как мог успокаивал друга, но сам не мог ответить себе на вопрос, как можно исчезнуть в насыщенном средствами связи городе, если только сам не пожелаешь оборвать все ниточки коммуникаций!

– Значит, значит не хочет ни с кем контачить, значит ситуация у него такая…

– Нет, ну ты погляди эти американские кино, там что ни кадр, так похищение, а что если Кирюшку похитили? – почмокав губами, промычал Геннадий со своей кресла-кровати.

– Так прям и похитили! Да кому он нужен кроме родителей? – возмутился Алексей, – ты Генка бабу мне начинаешь напоминать своими фантазиями, ей богу!

– Вот-вот, правильно, что кроме родителей он никому не нужен, а вдруг его русская бандитская шайка из русских мафиози похитила, и теперь за выкупом скоро гонца пришлют? – пробурчал Геннадий – Ты параноик, Гена, и кабы не горе у тебя, не реальное горе, я бы тебе в морду сейчас проплюнул до чего ты на мужика не похож, сын – взрослый парень ему две недели не звонит! Эка невидаль! Да он там загулял на вольных хлебах, бабу себе красивую американочку нашел и загулял… Пропьется-прогуляется, и позвонит – денег на обратную дорогу попросит…

– Эх, да кабы так! – вздохнул Геннадий, – а что до того, что я по-бабски, говоришь, рассуждать начал, так это потому что теперь я Кирюшке и за мать буду…

Помолчали.

Поворочались каждый на своем ложе.

Повздыхали.

Первым не выдержал Алексей.

– Ну, не обижайся на меня, Ген, а? Не прав я! Ей бо, не прав! Хочешь, я сразу после похорон в Америку слетаю, причем на мой счет, тем более я давно собирался куда-нибудь съездить! Я и сгоняю типа как в отпуск до Нью-Йорка и Кирюшку обратно с собой притащу.

Геннадий не спал.

Он с минуту еще помолчал, а потом заговорил:

– Я все вспоминаю заново, как с Настей познакомился.

Ты же знаешь ту историю трагическую с ее сестрой, с Анечкой?…

И не дождавшись утвердительного ответа с диван-кровати, Геннадий продолжал:

– Мне Настина смерть наказанием за мой грех, за грех того, что я впервые за всю нашу более чем двадцатилетнюю совместную жизнь солгал ей… Вернее не солгал, а утаил. Что, собственно говоря, одно и тоже. Ты помнишь, как ты на ее на Насти сорокалетие свою историю рассказывал? Так вот мне тогда как раз после того, как ты историю свою рассказал, Алла Давыдович позвонила… Представляешь? В три часа ночи… У нее от американских сдвигов во времени полная потеря ориентации – когда поздно и когда не поздно… Вот и позвонила. А Настя меня спросила, мол кто это в такой час, а я ей ничего не ответил, мол ерунда. И это еще ведь не все.

Я ведь еще потом встречался с Алкой. Представляешь!

Но я по-честному хотел Насте все рассказать, тем более, что и рассказывать то не о чем – так сходили в ресторан, посидели, поболтали ни о чем, два совершенно чужих друг другу человека… и только я хотел в этом грехе своем Насте повиниться, ждал ее на даче к ужину, как…

Ну да сам знаешь.

Так что, за грех этот мне.

– Идеалист ты хренов, тебе за твой грех! А ей, а Настьке за что? А Кирюхе? – не удержался Алексей.

– Ну-ну, и ничего твои антитезисы не доказывают, в том то и дело, что за грехи одного, страдают близкие ему люди…

– Не был бы ты моим другом, Генка, да не были бы мы в канун похорон, набил бы я тебе морду за твой идеализм и за бабскую расслабленность, ей бо! Я вообще удивляюсь, как ты с такими идеалистическими воззрениями умудрился на ноги встать в смысле бизнеса!

– А ты сам? А ты сам со своей историей про скрипачку, про Веру? Ты не идеалист?

– Ну, я может и идеалист, и что из этого?

– Тогда зачем мне морду бить?

– Н погорячился, прости.

– Ну и вот…

– Ну, не обижайся, братан!

– Да пошел ты!

Снова лежали минуты три молча.

– Генк, расскажи про эту Аню, которая без ноги, – примирительно попросил Алексей.

– Не без ноги она была. А с обеими ногами. Просто у нее родовая травма была и одна нога стала кривой и тоньше чем вторая, которая нормальная. Хромала она сильно. По лестнице, помню, с трудом поднималась, а комната у нее в родительском доме там в Байкальске была почему то аж на третьем этаже… Как специально себе мучение выбрала, или чтобы был повод к затворничеству – поменьше выходить к гостям, да и к родителям. Она не могла матери простить эту родовую травму.

Уродства своего не могла простить. Тем более, что сестра, что Настя такая красивая, балерина, с такими ножками! Представляешь, как обиден был для Ани этот контраст ее уродства и Настиных балетных ножек? Поэтому Аня и ушла вся в себя…

– Она и отомстила, повесилась именно в день свадьбы сестры! – вставил Алексей.

– Да, и я думал об этом. Много думал. И ведь знаешь, она, в смысле Аня. Она ведь мне почти объяснилась в любви, и даже больше того, она меня отговаривала на Насте жениться, и себя предлагала… Представляешь?

– Да братан, далеко у вас тогда зашло…

– А я, Алеха, теперь думаю, она же всего навсего попросила меня только переспать с ней, чтобы испытать, что такое близость с мужчиной, чтобы преодолеть свое уродство, представляешь! Так может тогда бы и не погибла она?

– Дурак, ну и был бы на тебе грех кровосмешения!

– Ну?

– Баранки гну, просто не всякое спасение есть спасение.

– То есть?

– Да ты тупой, что ли? Ей бо! Просто не всегда и не все действия человека, направленные на фактическое спасение его жизни имеют характер спасающих, а порой наоборот, губят его душу и тут надо точно понимать, что важнее – душа или тело, и даже сама жизнь?

– А как же крик утопающих на море – СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ? Разве это не говорит о равно-увешенном значении этих понятий, душа и жизнь?

– Нет, не говорит, потому как есть тоже понятие, НЕ ГУБИ ТЫ МОЮ ДУШУ!

– И кто из нас двоих идеалист? – подытожил Геннадий.

– А никто! Ни ты, ни я…

И снова помолчали несколько минут.

– Она бы, если б ты имел глупость переспать с ней, она бы все равно повесилась, но до этого так бы напортила тебе всю оставшуюся жизнь, что ты бы света белого не взвидел бы, а то бы и убила! – сказал Алексей.

– Зачем так о мертвой! Тем более, что ее сестра Настя тут где то сейчас среди нас летает.

– Ну, тогда расскажи про Настю, что-нибудь хорошее расскажи.

Геннадий оживился, крякнул и в темноте было слышно, как он заворочался на своем кресле-кровати и повернувшись на бок, приподнялся на локте.

– Помню, как мы, как мы…

И тут же осекся…

– Ну, что?

– Нет, это очень личное…

– Ну, тогда не надо, тогда спи…

И Гена снова откинулся на подушку.

И принялся он вспоминать, как пришла к нему любовь.

Как он полюбил Настю.

Как он полюбил ее после того, как родился Кирюшка.

Настя была сложена как обычно бывают сложены балерины.

И грудь ее не была большой.

А Кирилл всегда мечтал о женщине с бюстом…

И когда родив, Настя кормила сына грудью, в этот счастливый период их жизни, она так изменилась внешне, что Геннадий вдруг обнаружил в жене искомое!

И тогда он воспылал к ней самой сильной и неподдельной страстью.

И он теперь молча вспоминал, как был счастлив с ней, со своей Настюшей в те дни, когда он полюбил ее.