Генрих Ланда - Бонташ

• Название: Бонташ
• Автор: Генрих Ланда
• Жанр: Современная проза

Биографический роман – сокращенный интернетный вариант Полная версия – издательство Patson"s Press, 308 Tasman Drive, Sunnyvale, California, USA, 94089 Библиотека Конгресса США ЉPG3549.L327 B662001 Copyright G.Landa, San Francisco, 2001

---

Вернёмся назад к майским праздникам 1951 г. Я стою одна в нашем парке, Ляля отошла куда-то, мимо пробегает Таня (Нелина подруга и моя знакомая), схватив меня за руку, она говорит: " Ты знаешь, я видела здесь одно лицо!!! Сейчас он пройдёт, смотри". Я довольно холодно отношусь к таким восторгам, а особенно с её стороны, они кажутся мне напускными. Поэтому я, улыбаясь, смотрю ей в лицо, не поворачивая головы, но она почти насильно поворачивает меня за плечи, и я вижу, как вы проходите, схватываю сразу и ваше лицо, и фигуру до мелочей и сержусь на Таню. Сержусь за то, что она любуется такими лицами как музейными экспонатами, не принимая в силу практического склада своего ума их за реальность, и след. не видит человека за этим лицом, а видит интеллигента для праздной болтовни. Но я вежлива и говорю, кивая, правду: "Да, интересное лицо, но неприятное".

Зимой того же года ко мне пришла Неля, мы вышли вместе из дому, она провожала меня к бабушке. Мы шли, держась за руки (мы любили так ходить), и говорили о чём-то своём: беседа мало связная, но тёплая и нам обеим понятная. На углу Прорезной и Короленко вы встретили нас, в руках коньки. Вы наклонились и близко с улыбкой весьма самонадеянной заглянули мне в лицо. Я не совсем узнала вас, только подумала, что этот человек с коньками и тот, на которого показала Таня, люди одного склада. Затем я видела вас пару раз в троллейбусе и узнала, как человека с коньками, я подозревала, что в мае Таня мне указала также именно вас.

Возможно потому, что я уже думала и составила себе о вас какое-то мнение, когда вы заговорили со мной в троллейбусе, на первые два вопроса я ответила по-приятельски, как своему, хотя обычно в таких случаях даже не поворачивала головы. Я не хочу продемонстрировать этой фразой свою неприступность, просто у нас в и-те такие попытки со стороны "молодых людей" не редки, но я быстро отказалась от этих знакомств. С теми немногими людьми, с кем они были завязаны, я с удивившей меня саму твёрдостью перестала здороваться. Мне казалось, что эти знакомства меня пачкают. Так вот, я вам ответила, и ответила просто, как можно добрее, и сразу поплатилась за это: вы предложили мне встретиться вечером. Без преувеличения, я не могла глаз поднять, вылетела из троллейбуса и, внутренне отмахиваясь, просидела три пары. Затем только идя домой, позволила себе подумать и понять, что мне очень стыдно и тяжело. Одно из двух, либо ваше лицо лжёт и вы самоуверенный пошляк, которыми так богат наш и-т, но это почти невозможно. Тогда другое: моя физиономия просто глупа и не вызывает у людей желания даже немного потрудиться. Всё же до этого случая ничто не давало повода для подобных подозрений, скорее наоборот, мне говорили, что у меня гордое, холодное, недовольное лицо, которое многих отталкивает.

А дома, как назло, лежат ботинки с коньками. Пойти! Может, пойти! Но вот беда: я совсем не умею кататься, что же я буду делать на льду. И вообще я не завоевательница, мысль о том, что я пришла по первому вашему капризу, сковала бы меня, вероятно, так, что встреча была бы мучительна для обоих. Но тогда я не думала об этом, я только чуть улыбалась своему сумбурному желанию и понимала, что не пойду к совершенно чужому человеку только потому, что он позвал меня, и что само приглашение меня оскорбило.

Теперь, когда мы встречались в и-те, я, вся сжимаясь, проходила мимо, с ужасом ожидая, что вы подойдёте и, чего доброго, спросите, отчего я не пришла, но раз увидев вашу почтительно склонённую голову, успокоилась.

Прошло лето, наступила осень.

В один из воскресных дней мы с Борей ушли далеко за Лавру, и там, помню, он сказал мне, что какой-то мало знакомый товарищ попросил познакомить его со мной. Я решила, что кто-то пошутил с Борей.

Прошли первые месяцы осени, был ноябрь, а может, уже и декабрь. Холодно, сыро, мне совершенно не в чём ходить. Зимние пальто ещё не надели, а демисезонного у меня нет. Мой старенький костюм весь протёрся, я надеваю снизу всякие кофточки и всё-таки жестоко простуживаюсь. Моя цель – как можно быстрее дойти от дома до троллейбуса и от троллейбуса до и-та. Мы с вами опять едем в и-т вместе. Оба выходим, вы впереди. Придерживая шаг, я смотрю вам в спину, потому что чувствую, что когда мы поравняемся, быть беседе; но вы идёте всё медленнее, на улице мокро и холодно, и почему, собственно, я думаю, что вы меня остановите? Два-три более решительных шага, мы поравнялись, и вы обратились ко мне. При первых же звуках вашего голоса я влетела в грязь от великого смущения. Всё же, я подозревала, что ваше скоропалительное приглашение не характерно для вас, мне хотелось проверить, права ли я, хотелось, чтобы вы поняли, насколько груб был ваш поступок, и потом я немного суеверна: это была ваша третья попытка со мной познакомиться, она должна была увенчаться успехом. Мы стали здороваться.

Теперь нельзя было пропустить понедельник, и у меня старательно законспектированы все лекции по основам марксизма. После лекции мы аккуратно встречаемся в коридоре первого этажа. Я убеждена, что для вас это случайные встречи, но я ведь тоже не составляла расписание, мне нужно пройти из одного конца и-та в другой, и только. Как-то раз мы разминулись, я решила пройти коридор в обратном направлении, "просто так", конечно. У дверей первого этажа, в толкотне, я чуть не столкнулась с вами, уткнувшись носом просто вам в грудь. Улыбка старшего (с вашей стороны) и благосклонный кивок: "Здравствуйте".

Тою же осенью мы встретились в концерте, я была с Борей, вы прошли мимо, не поздоровавшись. Помню, что в первом отделении была 5-я симфония Бетховена, с большим трудом я дослушала до конца и ушла со второго отделения, сказавшись больной. Дома, не раздеваясь, уткнулась маме в колени и горько зарыдала. Нужно сказать, что я редко плачу, мама почти не помнила таких слёз. Она была очень испугана и с тех пор стала настаивать: "Познакомься с ним поближе. Кто он? Пусть зайдёт в дом". Но я не умею делать так, чтоб кто-нибудь зашёл ко мне в дом. Закрыть дверь дома перед тем, кто мне не нравится, я ещё могу, хотя это стоит мне больших усилий, а сделать так, чтоб кто-нибудь ко мне пришёл – этого я не могу, думаю, что и мама не могла этого в прошлом. Все, кто хочет, приходят сами, и вас нет среди них.

К моему удивлению, вы поздоровались при встрече в и-те на следующий день, и снова всё пошло по-старому. К концу семестра вы сказали, что едете в Москву, и я впервые решилась на что-то активное: призналась, что тоже собираюсь ехать туда. Это было правдой, но я была уже в Москве летом 1951 г. и сомневалась, дадут ли мне денег родные. Всё же вы получили адрес моего дяди, и по вашему лицу пробежала волна удовлетворения.

Мне очень хотелось ехать, но по семейным планам январская и декабрьская стипендии должны были пойти на пошивку пальто. Без этих денег родным было бы очень трудно что-либо сделать. Прошедшей осенью я всё время болела, весна грозила тем же, если пальто не будет пошито. Экзамены (их было 5) вымотали меня совершенно. Зима. Отец был категорически против. Мама, совершенно больная, говорила мне: "Если ты хочешь встретиться с ним (имеетесь в виду вы), поезжай, ничего, поезжай". Пришло ваше письмецо, мы с мамой вместе посмеялись над его оригинальным началом. До какой-то степени оно меня удовлетворило, я решила не ехать. Я подумала: "В чём дело? Зачем выбиваться из сил для встречи, кот. могла состояться каждый день до его отъезда и легко может состояться через 1,5 месяца. Время всё равно наше". Теперь я думаю, что ошиблась тогда, вся беда в том, что мы так и не узнали друг друга до сих пор.

День смерти Сталина. Это была пятница. (Пятница и понедельник – наши с вами дни, самые плохие дни недели.) У нас, девочек, по расписанию свободный день. Я включила радио – послушать музыку, передаваемую из траурного зала.

Сначала я просто испытывала грусть и всё, что полагается в подобных случаях, но вскоре почувствовала, что схожу с ума. Звуки наступали на меня со всех сторон, угрожая и заживо хороня, а рядом – никого. Я положила в сумку "Жана Кристофа", вторую книгу, и уехала в и-т. Здесь перед траурным митингом или после него мы зашли в буфет с девочками, и состоялась очередная встреча с вами. Это было так неожиданно, что я едва не сказала с самой радостной и приятельской улыбкой в благодарность за простое письмецо, присланное из Москвы: "Здравствуйте", но в этот миг у меня мелькнула мысль, что обстановка не соответствует такому радостному приветствию, и губы мои сложились в какую-то гримасу. Подняв глаза, я увидела, что вас уже нет, а изумлённый товарищ, пришедший с вами, говорит: "Миля, Миля, да куда же он девался."

От этого буфета я не могла отойти, сидела напротив и читала книгу до темноты, вы должны были пройти мимо и прошли, но не остановились, почему? Когда мы встретились очередной раз в троллейбусе, я сделала над собой усилие и улыбнулась, здороваясь с вами, и опять у вас на лице выражение удовлетворённого самолюбия (так во всяком случае я воспринимала его).