Китлинский - Клан – моё Государство 5

• Название: Клан – моё Государство 5
• Автор: Китлинский
• Жанр: Современная проза

---

– К тебе приходил Николай Артёмович за порошком и вентилями?

– Приходил.

– Почему не дал?

– Так у него не оформлены бумаги!

– Я тебя увольняю без выходного пособия.

– За что?! Александр Григорьевич!

– За гавённое отношения к своим прямым обязанностям.

Коротко и ясно. От дерьма необходимо избавляться сразу. Если вы не научитесь так поступать, не сможете поднять никакого дела. Гавно давит изнутри, бродит, родит слухи, домыслы, и, в конечном итоге, воняет. Гавно – бюрократия. Бюрократия – запор любого хорошего начинания.

Глава 6

Время неумолимо. В молодости не обращаешь на его быстрый бег внимания, а когда наступает период старости, невольно оглядываешься назад и понимаешь, что вернуть прошлое или что-то в нём изменить и подправить уже нельзя. Всё уходит безвозвратно.

Безвозвратность ушедшего времени в полной мере ощутил Егоров Аркадий Петрович, когда побывал в школе разведки, организованной фирмой Панфилова. Двухэтажные корпуса, современное оборудование, квалифицированные преподаватели вызвали у него восторг. Сразу вспомнилось своё детство в спецшколе, которая поначалу располагалась в летнем детском лагере в дощатых бараках, и где львиную долю времени надо было отдавать на заготовку дров, их распилку, надо было колоть их и дежурить у печей, чтобы хоть чуть-чуть поддержать плюсовую температуру в холодные зимы, в голодные зимы, когда страна, напрягая все свои усилия, боролась с врагом на фронтах Великой Отечественной войны.

Сердце колотилось в бешеном режиме, и ком подступил к горлу. "Господи!- мелькнула в голове мысль.- Нас научили тогда только одному: терпению и беззаветной любви к Родине. Это всё, что нам тогда толкового могли преподать. Иначе не могло быть. Всё остальное не входило в наши бедовые головы, на которые обрушилось страшное и кровавое время. Чёрт меня побери! Разве было тогда возможно изучать труды Канта и Гитлера, Мао и Ленина. Может, я тут перебираю, но всё-таки изучать вражескую идеологию у нас не предполагалось. Как я потом сильно жалел об отсутствии таких знаний, попав на Запад. Как украдкой от всех доставал нужные книги и прячась, словно пацан, читал по ночам. Боже, боже!! Ты был к нам не справедлив или мы, воспитанные людьми оскопленными ненавистью, просто не понимали необходимостей. А реальность ставит всё более сложные задачи, спутанные и закодированные настолько, что всякий здравый смысл теряется. И зачем я согласился быть инспектором не пойму?!! Чему я смогу их научить? Они все рубят любую тему в лёт, обо всём в мире в курсе. Я старый и больной ишак, которого уже не пустить на мясо, слишком оно жесткое и вонючее. Да и в голове моей такая каша, в которой я сам заплутал, и не сыщу выхода. Это я от испуга. Их я смогу научить только любви и верности. Это единственное у меня, что я знаю и умею наверняка. Это весь мой капитал".

В большом конференц-зале собрались все курсанты и преподаватели для встречи с ним. Он вышел на сцену и осмотрел лица присутствующих. Ему стало не по себе, не от того, что не было о чём сказать, а от того, что ему никогда прежде не приходилось выходить на такую огромную аудиторию. На сцене стоял стул, перед которым микрофон. Он сел, постукал пальцем по микрофону, тот отозвался звуком в пространстве зала. Ещё минут пять стояла тишина, он не решался хоть что-то произнести. Во втором ряду встал молоденький парнишка и задал вопрос, после чего началась беседа, продлившаяся четыре часа. Он рассказывал о себе, о жизни, о работе, о тонкостях, которые нарабатывались с кровью. Вопросы сыпались из зала потоком, и среди них не было ни одного глупого или лишнего. Много смеялись. Такова мама жизни, что всё, так или иначе, спустя время, воспринимается с юмором.

В конце на его удивление курсанты выложили в коробку шары. Большинство осталось за черными. Начальник школы прокомментировал ему так.

– Вас признали своим почти безоговорочно. Не хочу пугать, но вам, коль вы не против, придётся вести ряд дисциплин и, скорее всего, много факультативов.

– Какой?!!- искренне удивился Егоров.

– Очевидно по общению. Мы их грузим информацией нещадно, однако, уровня нормального житейского общения всем не хватает. Даже мы, преподаватели, ощущаем этот пробел кожей.

– Вы думаете, у меня получится?

– Это уже произошло.

– Я считал, что у меня напрочь отсутствуют всякие способности не то что преподавать, а даже излагать свои мысли правильно не умею. Они есть в моей башке, но слов их высказать нет.

– А мы всё поймем. Нам не надо повторять дважды.

– Я заметил. Отсутствовали повторные вопросы. В общем-то я согласен. Мне бы надо составить хоть какой-то план. Одно беспокоит. Возраст.

– При обучении мы придерживаемся принципа полной неизвестности. У нашей школы нет планов и распорядков. Никаких.

– Совсем??!!

– Абсолютно.

– Странно. А мне показалось, что у вас серьёзное отношение к дисциплине.

– Потому что с первых минут пребывания здесь, мы приучаем курсантов к уничтожению праздных моментов. Вы тут никого не встретите шатающимся без дела.

– Вот оно что! Уже интересно.

– А о вашем возрасте скажу так. Вы именно тот человек, который нам необходим. Как воздух.

– Не интригуйте. Покажите мне карты,- предложил Егоров.- Разве может быть нужен кому-то старый пердун?

– Вы можете мне не верить, но я вам говорю правду. Школа создана семь лет назад. Преподаватели молоды. Мы все в начале пути. Отсюда отсутствие нормального общения. Нам не хватает прошлого. Какой-то целостной и надёжной преемственности. А где было её взять в нашей изуродованной стране? Приезжали сюда многие и начинали с того, что сходу давали советы, лезли со своими оценками, делали при этом многозначительный вид. А вы просто говорили о прошлом, своём и тех, кто работал рядом. Делали это ненавязчиво и с долей юмора, под шутку.

– Так я уже не в том возрасте, когда надо лить слёзы. За эти мои хохмочки меня ненавидели. Это от рождения, наверное, во мне. Особо радоваться в молодости поводов не было, но умудрялись на всякие пакости.

– Есть основной принцип. Программа обучения включает в себя общение со стариками и не просто, подчёркиваю вам особо, а с теми, кто никогда ранее не преподавал, не имел своих детей и внуков.

– Где тут оригинальность?

– В психологии. Одиночество плохо с точки зрения общества. Это верно. Но мы живём в профессиональной специфике. Разведка всё-таки. Одинокий старик, такой как вы, не растратил своих внутренних качеств. Вы не читали им на ночь сказок, не учили уму-разуму. Отсюда у вас с памятью всё хорошо. Склероз наступает у тех, кто слишком часто болтает об одном и том же. Склероз – болезнь. Она удел работников культа и чиновников идеологических служб.

– Красиво подмечено. Кстати, склероз у них не только от беспрестанного чтения Талмуда и "Капитала" Маркса. Он у них, это моё мнение, от чрезмерного усердия в поглощении жирной и калорийной пищи, безмерной жадности к алкоголю. Но вашу мысль о старости и не растраченности я просёк. Что-то внутри у меня шевелится и чешется на языке, только говорить ничего не буду. Повременю. Надо чтобы всё осело. Сейчас оно смешалось, воспоминания нахлынули. Чувства должны отлежаться, чтобы выкристаллизовывались правильные выводы.

– Мы не торопим вас.

– Да я понимаю,- Егоров кивнул.- А вам нужны именно одинокие волки?

– Не только одинокие и старые, но и умные.

– Перебираете малость,- возразил Егоров.

– Даже если так, от вас не убудет. Вы принимали участие в стольких проектах, у вас жизненный опыт, на который наложились размышления об окружающем мире. Это для нас самое главное. Окруженный родными и близкими лишается времени на раздумья, а если оно и остаётся, то уходит, как правило, на глупые семейные выяснения, склоки.

– Помозговать пришлось о многом, это верно. Но вопрос о выводах, к которым я пришёл, для вас значения не имеет. Так мне что-то внутри говорит.

– Имеет. Огромное значение имеет. Очень. Но мы с вами не на суде инквизиции. Насильно выпытывать, не станем. Захочете – поделитесь. И потом, никто за вас, вашу жизнь уже прожить не сможет и оценивать тоже. Не скрою. Есть в мной сказанном подвох. На то мы и разведшкола. Воспитываем так, чтобы они могли влезть в душу к кому угодно. Коль потребуется, и к дьяволу в доверие войдут. Как же без этого!? И к вам они полезут. Вы представитель поколения, на долю которого выпало столько бед и несчастий, страданий и мытарств, и не только физических, но и моральных, и скрывать то, что вы прошли сквозь всё это с потерями – да, но ведь прошли, и не расплескали самого сокровенного, не утратили способности правильно оценивать реальность, сохранили чувство собственного достоинства. Мы не только любовь тут прививаем. Мы вакцинируем до фанатического верность. Но не как в прежние годы к Родине. Извините, Аркадий Петрович, но не к ней. Если вам об этом больно слышать, оставим этот разговор.