Китлинский - Клан – моё государство 2.

• Название: Клан – моё государство 2.
• Автор: Китлинский
• Жанр: Современная проза

---

– Это, я так понимаю, нырок,- Евстефеев опустил удочку к Сашкиным ногам.- Всё вокруг крутилась, я её гнал, но бестолку.

Сашка наклонился к уточке, взял её, быстро распутал леску и стал осматривать.

– Где-то сломала крыло. Умрёт зимой, когда лёд сковает водную поверхность, лететь в тёплые края ей не суждено,- вынес он вердикт, скрутив ей голову.

– Не жалко?- глядя на то, что сделал Сашка, спросил Гунько.

– Чувства жалости во мне нет, я живу реальностью. В данном случае, я избавил её от мук по чисто гуманным соображениям, ну, может не так, как надо было. Вас, наверное, способ умерщвления, применённый мной, смутил?

– Нет, не способ,- ответил Гунько.- А с убогими как быть?

– Людьми?- переспросил Сашка.

– Да!- Гунько кивнул.

– Разделим ваш вопрос на два. Во-первых, кого вы считаете убогими? Во-вторых, как с ними поступить? Это будет точнее. Если под убогим понимать человека, ставшего инвалидом в силу каких-то причин: болезнь ли это; травма ли это на производстве, которая лишила его руки, ноги, возможности передвигаться; война ли стала тем злом для него; авария; отравление; родовая ли то травма; природная плохая наследственность, доставшаяся от родителей, это одно. Я перечисленную категорию людей в убогие не зачисляю, общество наше их произвело в убогие и калеки. Для меня они – нормальные люди. Под убогими я понимаю тех, кто лишён разума и не способен сам себя обслужить и попросить об этом. Инвалидам надо создавать условия для нормальной жизни и труда, это не так дорого для страны, как кажется. Для убогих создавать приюты, мы не в праве отбирать у них жизнь за то, что они лишены разума, ибо вина в том не их. Но если вы имели в виду принцип, существовавший у спартанцев, когда убивали слабых и немощных, то я вам отвечу прямо: я ни за, ни против. Мне об этом думать не приходилось. То, что касается раненого зверя, птицы, то тут действует закон разумной помощи.

– Интересная философия,- произнёс Панфилов.

– Для меня это жёсткий закон, идущий от практики. В мире зла больше, чем добра,- Сашка задвинул чайник в огонь.- Только не надо меня переубеждать. Хотели ведь?

– Хотел,- Панфилов поднялся,- но передумал.

– Так,- пробасил Евстефеев, который всё ещё стоял рядом.- Я вижу, ухи не будет?- и вопросительно посмотрел на Сашку.

– Почему?- Сашка ткнул в казан.- Вот, через десять минут надо закладывать, если поймали.

– Мать твою… Конечно поймал,- выматерился Евстефеев и метнулся к месту, где ловил.

– Александр,- обратился Панфилов.- Куда по большому счёту направиться?

– Где приглянётся,- ответил Сашка.- Но пистолет возьмите, вон, под курткой моей. На поражение не надо стрелять, рядом можно. И далеко не ходите, а то мы добежать не успееем.

– А могут напасть? Мне Ефимович все уши про ручного медведя прожужжал,- сказал Панфилов и, не дожидаясь ответа, полез на обрыв.

– Ну-ну, смотри не сильно пе…, а беду на свою задницу,- крикнул ему вдогонку Гунько, но Панфилов отмахнулся.

– Помните, стало быть, июльские знакомства?!- подзадорил Сашка Гунько.- Медведь – зверь серьёзный, но побирушка ещё тот. И кровь на своей территории за тридцать километров чует. Там, где вчера лося разделывали, он уже подхарчился, глину ему жрать ещё рановато.

– Глина на пробку?- спросил Гунько.

– Да, как без неё?- Сашка улыбнулся.- Весной, когда встаёт из берлоги, снег по косогорам ещё лежит, он по нему задом елозит – выбивает. Орёт при этом благим матом. Картина, которую надо видеть.

– А медведица в спячке приносит потомство?- продолжил задавать вопросы Гунько.

– Просыпается на короткое время для родов,- ответил Сашка.

– Вот природа, столько времени не жрать, а на то, чтобы вскормить, есть и на своё существование хватает,- Гунько присел у костра, стараясь прикурить от головешки; ветер подул в его сторону, забросав пеплом и искрами. Он отскочил.

– Ефимович, от штанины прикуривай, пока горит,- крикнул ему Потапов, лежащий в сторонке и наблюдавший картину.

– Еб…, копать, колотить!- заорал Гунько и побежал к реке.

– Природа,- подколол его Потапов.- Против ветра не писай.

– Не плюй,- сказал Гунько, возвращаясь с промоченной на колене штаниной.- Облило в танкетке бензином, я думал выдохся, а он, смотри, как пыхнул, чёрт.

– Помогите, Ефимович, снять казаны,- сказал Сашка.- А то картошка разварится,- они подхватили перекладину, на которой висели котелки, каждый со своей стороны, и отставили от костра подальше.- Павлович!- крикнул Сашка копошащемуся вдалеке Евстефееву,- время.

Евстефеев взмахнул руками, сложив их крестом – мол, всё уже готово. Далеко, выше по течению реки, появились фигурки людей.

– Кого это там несёт?- вглядываясь, спросил Гунько.

Сашка, не глядя, ответил:

– Наши, наши. Жух, Левко и Геннадий Фёдорович.

– Так все трое вниз по течению пошли, я же это хорошо помню,- Гунько свёл брови и стал оглядываться, пытаясь сообразить, как могло такое произойти.

– Они крюк дали,- пояснил Сашка.- Река петляет. Чуток срезали и выходят сверху. Да вы не сомневайтесь, Ефимович, это не обман зрения.

– Я, человек городской, для меня тайга, тайна. Как вы тут ориентируетесь?! Заблудиться, что два пальца обоссать,- растерянно произнёс Гунько.

– Иногда и местные плутают,- сказал Сашка.- Выйдет из посёлка по грибы или ягоды, медведь спугнёт, пробежится малость и не знает, в какую сторону идти. Сопки все – одна в одну, похожи, что тебе близнецы. У меня был такой случай, но не в этих местах, много южнее,- стал рассказывать Сашка.- Иду и думаю, что за бестолочь бродит – след петляет, как у хитрой лисы. Чтобы собирал что-то – не видно. Драга в трёх километрах гремит. Догоняю, предо мной мужик лет сорока. Грязный, не бритый, с рюкзачишком и ведром. Меня увидел, бросился ко мне в объятия, ревёт, слова вымолвить не может. Успокоил я его, расспрашиваю, он мне и поведал историю, пока я его до драги провожал. Приехал он подзаработать – дом ставить надо, деньги нужны, устроился в артель, сварщик сам. По договорённости между комбинатом и председателем артели их бросили в прорыв на драгу, нужен был какой-то срочный ремонт. Так поступают все, помогая друг другу чем могут. Всё сделали. Начальник драги сказал им, что машина в четыре часа дня придёт. Дело утром, чем заняться? А он мужик работящий, сельский такой, из породы тех, кто сложа руки сидеть не может, пошёл в лесок ягоду подсобрать. Сам родом с Прикарпатья, Ивано-Франковской области. И потерялся. Местность такая же вот, как у нас. Дело к осени, от красок в глазах рябит, трое суток он бродит между трёх бугров, а выйти на драгу не может, слышит, но звук пятерит. Хорошо, что она гремит круглосуточно, а остановись – хрен бы его потом сыскали, если бы забрёл куда, от тех мест тысячу вёрст до китайской границы ни одного населённого пункта. Как говорят в народе: бес попутал.

– Так его, что, не искали?- спросил Гунько.

– Людей в ремонты бросают из разных артелей, разных участков, к тому же, они выходили в разные смены, драга – огромная же махина; одним словом, друг друга, приехавшие помогать, не знали. Пришла машина и всех, кто сел, увезла, их и не считал никто. Тебе сказано: в четыре часа будь у авто, не поспел – топай пешком на трассу, там не заблудишься, а когда в артель свою вернёшься – тебя должно волновать. Вывел я мужичка к драге, фамилию записал, чтобы председателю сообщить, что человек не виноват, а то строго было, уволили бы за прогул. В артели на одно рабочее место в те годы, как в МГИМО, сто пятьдесят человек претендовало.

– Председатели, что, у вас в шестёрках были?- поинтересовался Гунько, понявший, что речь идёт об Алданском районе.

– Всё-то вы знать, Ефимович, хотите,- упрекнул его Сашка.- И путаете меня всё время с кем-то. Силком в дело я никогда не тащил никого. Отстреливать – да, приходилось. На подпольных промыслах давали добытчикам по трёшке за грамм, а стоил грамм на чёрном рынке тридцать. Грабёж средь белого дня. Я приглашал сдавать мне, платил за грамм четвертной билет, плюс харчи, плюс безопасность, плюс чистые бумаги, плюс гарантии в приобретении жилья и автомашин. Добытчики согласились без промедления, но те, кто их раньше надувал, взъелись. Упрямые. Вот я их и убрал с дороги, чтобы много крови не лить. Народ ко мне пошёл, а они стали козни чинить, и не убей я их наглые рожи – столкнулись бы работяги и власть, что неминуемо привело бы к большому кровопролитию. Местной власти я потом свечку вставил, чтобы не совались не в свои дела. Так берут ситуацию под контроль в местах наших северных. Более того, когда хозяева окрысились, мужики мне прямо сказали: говори, кого стрелять, мы готовы на всё. Там народу скопилось до тысячи и все при стволах, контингент тёртый в передрягах, битый, а в районе девяносто человек ментов и ни одной воинской части. Представляете, что бы было, не сдержи я эту толпу. Они к городу уже стали выдвигаться, сливаясь по пути в отряды. Ещё еле уговорил, слава Богу, язык у меня подвешен речи толкать. Но про это не буду, а то долго рассказывать.