Хачик Даштенц - Зов пахарей

• Название: Зов пахарей
• Автор: Хачик Даштенц
• Жанр: История

Хачик Даштенц ( Тоноян Хачик Тоноевич ) – известный армянский писатель, поэт, переводчик – родился 15 апреля 1909 года в селе Даштаян Сасунского вилайета Западной Армении в семье пастуха. В последствии по названию родного села Даштенц и выбрал свое литературное прозвище. Многое увидел и пережил он, пройдя по дорогам беженства нелегкий путь от Сасунских гор до Восточной Армении, скитаясь по сиротским домам, пока не остановился в американском приюте в Александрополе (позднее Ленинакан, а ныне Гюмри), где и получил свое среднее образование. В 1932 году Даштенц окончил Ереванский государственный университет, а в 1940-ом – факультет английского языка в Московском институте иностранных языков. Начиная с первых шагов в литературе Даштенц был одним из самых читаемых и любимых авторов. Народное предание и документальная достоверность, этнографическая доскональность и сказка, быт, обычаи, обряды армянского народа – все это Даштенц капля, по капле впитывал в себя с самого детства и все это стало основой для создания эпической прозы, которой писатель посвятил, можно сказать, всю свою жизнь. В романах "Ходедан" (1950) и "Зов пахарей" Даштенц изобразил трагедию западных армян в годы 1-й мировой войны 1914-1918гг., пострадавших от геноцида армян в Турции. Написал также историческую драму “Тигран Великий” (1947). Даштенц также автор сборников стихов “Книга песен” (1932), “Весенние песни” (1934), “Пламя” (1936), “Горные цветы” (1963), где описаны будни родной страны – Армении. Хачик Даштенц известен также своими переводами многих трагедий и комедий У. Шекспира и поэмы Г. У. Лонгфелло “Песнь о Гайавате”. См. также: Сурен Агабабян – Хачик Даштенц и его роман-эпопея «Зов Пахарей»

---

Макар молча отстегнул кобуру, снял с себя кинжал, снял патронташ, что десятки лет с честью носил, и, поглядев с обидою на товарищей, отделился от них, поцеловал оружие и бросил к ногам Геворга Чауша и Утеса.

Быть лишенным оружия – самое тяжкое наказание для фидаи. И мы, cдepживaя жалость, смотрели на своего старшего товарища, подвергшегося этой тяжкой участи. Смотрели на широкоплечего седовласого князя спаханского: склонив голову, он стоял перед нами безоружный.

Утес прикзал обезоружить также дружков Макара – лачканского Артина, Гале и шеникца Манука. Первые двое безропотно подчинились, а шеникец Манук восвротивился приказу, прижал к себе ружье и говорит: «Не дам! Лучше пулю в лоб получить! Ты что, с моей честью играешь?!»

Князь Макар молча поглядел на Манука; тяжело ступая, приблизился к нему, отнял ружье, ударил Манука прикладом по спине и сердито бросил его оружие на землю.

Утес приказал мне и артонскому Джндо пойти ночью в Шеник и разоружить Чоло – он лежал там раненый.

Послышались шаги – великан в громадных трехах прошел рядом с Геворгом Чаушем и двинулся к лесу. Вот он обнял ствол могучего дуба, медленно опустил постаревшую голову на грудь. Это был князь спаханский Макар. Он плакал, как ребенок, отверженный и одинокий. На всех нас подействовали его слезы; угрюмо потупившись, стояли мы опечаленные.

Сердце Геворга Чауша и без того было переполнено. Он подошел к старому Макару, обнял его и опустился перед ним на колени.

– Ударь меня, отведи душу, дядюшка Макар. Грешен я, знаю, и бог не простит меня. Но воинский грех тяжелее всякого другого.

– Ох, сынок мой, родимый! – прорвало Макара, и он обнял Геворга, прижал к груди его голову.

Оба они были сасунцы и теперь плакали как дети, горькие проливали слезы, потрясшие суровых солдат.

Ровно месяц спаханский Макар был лишен права носить оружие. Он был наказан за нарушение фидаистской дисциплины и за неподчинение гайдукскому своему предводителю.

Сулух Возле деревни Сулух есть старый мост. На одиннадцати сводах держится. А течет под ним речка Арацани. Река в этом месте довольно широкая, весной же, когда она разливается, ее невозможно одолеть вплавь. 26 мая 1907 года мы с Геворгом Чаушем отправились в Сулух. Днем раньше прибыли сюда алваринчский Сейдо и остальные фидаи. Утром 27 мая сидели мы все в доме моего знакомого сулухца Месропа. Того самого Месропа, чья мать вылечила меня ивовыми прутьями.

Один из наших ребят видел накануне во сне Геворга Чауша в епископском одеянии, на голове – корона в жемчугах. Вдруг, говорит, Геворг исчез, осталось одно только одеяние.

– Небось, ночью голый спал, вот и приснилось невесть что, – рассмеялся Геворг.

Шеникец Манук и ализрнанский Муко разогрели воду, и мы с мушцем Тиграном отвели видевшего сон в хлев и посадили в корыто. Пришел Геворг Чауш, вылил на него кувшин холодной воды. Фидаи вскочил и, выхватив из моих рук ковш с горячей водой, плеснул Геворгу на голову. Стали мы все водой друг друга обливать. Один только спаханский Гале не принимал участия в нашем веселье, сидел себе в комнате и спокойно попыхивал трубкой. Вдруг вбегает в хлев хозяин дома, бледный как покойник, и говорит: «Со стороны Муша войско движется».

– Большое? Малое? – спрашивает Геворг.

– Все поле в Хопере черное.

Взял Геворг Чауш бинокль, поднялся на кровлю, а я отдал приказ подготовиться к бою. Все забегали. И только Гале продолжал сидеть спокойно. На редкость медлительным был Гале. Рядом могла пушка выстрелить, а он и бровью бы не повел.

– Эй, Гале, вставай, ты что расселся? – говорю.

– А что, куда торопиться-то? – отвечает Гале, разжигая потухшую трубку.

Пришел Геворг Чауш, озабоченный.

– Сам Скопец Бинбаши идет на нас, – объявил он и распорядился немедленно седлать коней и покинуть Сулух, потому как невозможно десятку людей вступать в бой с целой армией.

Но где взять столько лошадей?

И тут алваринчский Сейдо решительно заявил, что не оставит село. К нему присоединились еще несколько фидаи и курд Хасано.

Гале продолжал невозмутимо курить свою трубку.

Геворг увидел, что мы окружены и боя не миновать, сдернул с плеча винтовку и на ходу стал распределять позиции, где кому встать.

Мне он приказал залечь в старых развалинах за селом. Сам занял высоту, с которой обозревалось все поле Хопера. А защиту моста поручил курду Хасано и еще одному парню из Мушской долины.

Нескольких ребят он отправил к недостроенной церкви – откуда хорошо просматривался большак.

Я взял с собой алваринчского Сейдо, ализрнанского Муко, мушца Тиграна и пошел к развалинам. Несколько сулухцев присоединились к нам. А Геворг со спаханцем Гале, сулухцем Месропом и его сыном Хуршудом, прихватив десяток местных смельчаков, залегли на кровле.

За церковью устроился шеникец Манук с несколькими вооруженными крестьянами. Хасано со своими ребятами поспешили к мосту.

Скопец Бинбаши был из кубанских татар, хотя кое-кто утверждал, что он кабардинец. В 1878 году он участвовал в русско-турецкой войне как доброволец. Воевал и под Шипкой. В йеменской и македонской войнах стал сотником. Последние годы жил в Муше и подавлял волнения в Сасуне. Он был самым влиятельным военачальником в Багеше. Вообще-то Скопец не имел ничего против фидаи. Он даже симпатизировал Геворгу Чаушу и любил повторять: «Если б я был армянином, то уж как Геворг Чауш». Каждый раз, когда поступал приказ выступить против гайдуков, Скопец через Мехмеда-эфенди или других доверенных людей предупреждал Геворга, чтобы тот принял меры и скрылся.

И вот этот старый воин, кого природа жестоко наказала, поскупившись хотя бы единым волоском украсить его лицо, двигался сейчас с несметным войском к Сулуху.

Это был первый случай, когда Скопец не предупредил Геворга Чауша.

Кругом была голая равнина, и я со своих развалин видел, как движется по большаку рота за ротой в четыре колонны. В глазах моих почернело. Впереди войска вышагивал Скопец Бинбаши собственной персоной, с ружьем на плече, с саблей наголо. Рядом с ним аскяр – телохранитель, наверное. Войско поравнялось с нами. Слышался тяжелый топот ног – тысячи ног. Пыль столбом стояла. А вот и конница показалась, устремилась к церкви св. Геворга.

Но тут раздались выстрелы с кровли. Следом мы ударили. Неприятельский рожок протрубил тревогу, и султанское войско, наслышанное о «новейшем» оружии гайдуков, в ужасе бросилось врассыпную. Аскяры залегли в ямах. Кое-кто ползком добрался до наших развалин. Кое-кто мертвым прикинулся. А два-три аскяра забрались на стену и нацелились на нас. Один из них даже свесился, хотел схватить за дуло ружье Сейдо.

– Сдавайся! – заорал турок хриплым голосом.

Мой выстрел свалил его. И второго та же участь постигла.

Скопец Бинбаши вдруг повернулся на месте и с ружьем в руках растянулся на земле. Попытался было встать.

Не смог. Перевернулся и скатился в канаву – голова во рву, ноги на большаке.

Увидев падение Бинбаши, султанское войско обратилось в бегство, оставив тело своего тысячника на сулухском поле.

Так бесславно кончил жизнь самый смелый воин султана Гамида.

Трубач-аскяр вскочил на лошадь и хотел было уже бить отбой, но пуля ализрнанского Муко поразила его и, пролетев через трубу, вылетела из затылка. Трубач растянулся рядом с тысячником – голова на большаке, ноги в канаве.

Вдруг мы заметили, что на кровле Геворга Чауша подозрительно тихо. Не видно Гале, а один из сулухцев, встав на колени, склонился над раненым – кто-то из наших ранен, значит.

– Геворга подбили, – прошептал Сейдо.

Я кинулся туда. Гале, ослепший на оба глаза, лежал возле колодца. Геворг Чауш, раненый, сидел рядом. Пуля врага пробила навылет грудь Геворгу, другая застряла в левом колене, когда он перезаряжал ружье.

К вечеру мы были вынуждены оставить Сулух: из Муша на нас двигались новые силы.

Сойдя с кровли, я в последний раз зашел в дом, где лежали Геворг Чауш и Гале. Шеникец Манук скорбно сидел возле них. Сейдо с кремневкой на плече стоял, облокотившись о стену. Он был ранен в руку. Мушец Тигран и ализрнанский Муко сидели тут же.

– Гале кончился, а Геворг еще жив, – доложил шепотом шеникец Манук.

Я приказал срочно покинуть Сулух. Все встали.

– Геворга привязать к спине лошади, а Гале бросить в реку, – приказал я.

Все чувствовали, какое это тяжелое решение, но другого выхода у нас не было. Шеникец Манук взял своего старого товарища за руки, поцеловал его окровавленное лицо; ализрнанский Муко взял Гале за ноги, и они, раскачав, бросили его в Арацани. Только мгновение видели мы, как приняли мутные воды Арацани тело нашего героического товарища. Никогда еще не был Гале таким быстрым – течение подхватило его, умчало. Куда унесло, куда умчало – бог весть.

Сулухец Месроп привел нам лошадь. Мы привязали Геверга к спине этой лошади.

Шеникец Манук пошел впереди, следом двинулся я с несколькими гайдуками. За нами – алваринчский Сейдо, взявшись раненой рукой за уздечку. С одной стороны лошади шел мушец Тигран, с другой – ализрнанский Муко. Шествие замыкали жители Сулуха во главе с Месропом.