Е.П. Блаватская - Смерть и бессмертие

• Название: Смерть и бессмертие
• Автор: Е.П. Блаватская
• Жанр: Эзотерика

Составители: Т. О. Сухорукова В. И. Мызников Перевод с английского: Т.И.Перебайловой и Т.О.Сухоруковой Художник Николай Лаврентьев Примечания подготовлены Т.И.Перебайловой и С.Д.Фроловым Блаватская Е.П. Смерть и бессмертие. Сборник. Пер. с англ. – М: Сфера, 1996. – 480 с. – (Серия «Белый Лотос». Эта книга продолжает (в серии «Белый Лотос») полное собрание оккультно-мистических произведений Е.П.Блаватской, написанных для периодических изданий (главным образом, в основанном и редактировавшемся ею самой журнале «Theosophist»). Материал организован хронологически, что позволяет проследить развитие творчества наиболее выдающегося оккультно-мистического мыслителя современности.

---

Мы согласны с теми, кто полагает, что природа никогда не инициировала процесса, известного в садоводстве как прививка, аналогично этому она никогда не предполагала пересадку мыслей одного человека любому другому, поскольку, если бы это было так, она бы создала – если бы действительно руководствовалась интеллектом – все умственные способности людей и все растения однородными, что отнюдь не так. Следовательно, как ни один вид растения нельзя искусственно заставить расти и процветать на другом растении, не принадлежащем тому же самому подклассу, так и попытки внедрить свои взгляды и верования индивидуумам, чьи интеллектуальные способности отличаются от наших, всегда будут безуспешными. Предпринимаемые в течение нескольких столетий усилия миссионеров по обращению в христианство местных жителей Индии служат наглядным примером неизбежного провала таких абсурдных действий. Очень немногие из числа аборигенов, которым удалось внушить христианские представления, обладают какими-либо реальными достоинствами; подавляющее же большинство индусов, прирожденных пантеистов, тяготеет к возврату к первоначальным специфическим типам каст и богов своих праотцов, как растение остается верным своим природным генам. «Любовь к Богу и любовь к человеку составляют суть религии», – пишет бабу Раджнараин Бозе в другом месте, приглашая людей отвлечь свое внимание от оболочки религии – «несущественного», и сконцентрировать его на рациональном зерне – на ее сути. Мы сомневаемся, сможем ли мы когда-нибудь доказать свою любовь к человеку, лишая его основного и существенного права на полную и неограниченную свободу мысли и совести.

Более того, продолжая свои рассуждения словами:

«Ничто не принесло миру столько горя, как религиозный фанатизм и догматизм по поводу несущественных положений религии; ничто в такой мере не способствовало развязыванию кровавых войн и жестоких преследований, как он…», – он обращает острие логики и фактов против своих собственных аргументов. Какая религия когда-либо больше, чем, например, христианство провозглашала «любовь к Богу и любовь к человеку» – да, даже «любовь ко всем людям, как нашим братьям»; и все же где еще найдется такое вероисповедание, которое превзошло бы его в кровожадности и жестокости, нетерпимости и осуждении всех других религий! «Каких преступлений она (религия в целом) не совершала?» – восклицает профессор Хаксли, цитируя Лукреция; и «какие жестокости, – добавляет он, имея в виду христианство, – были совершены во имя Того, Кто произнес: "Люби своих врагов, благословенны миротворцы" и многие другие благородные слова?». Воистину, эта религия любви и милосердия возвышается сейчас на самом гигантском холме из человеческих жизней, истребленных ради беззаконного, греховного желания привести всех людей к одному образу мыслей, по крайней мере, в одном «существенном» вопросе их религии – вере в Христа.

Мы полностью признаем, что долг каждого честного человека попытаться с помощью «аргументов и деликатных методов переубеждения» привести заблудших к правильному пониманию «сути». Но последнее присуще всем религиям, как и всем честным людям, независимо от их вероисповедания. Принципы истинного морального кодекса, проверенные стандартами права и юриспруденции, полностью признаются и в равной мере выполняются и честным атеистом и честным теистом; как показывает статистика, религия и набожность очень слабо влияют на сдерживание пороков и преступлений. Следует делать четкое различие между внешним выполнением морального и социального долга и внутренним соблюдением истинных добродетелей ради них самих. Подлинная нравственность не является прерогативой какой-либо определенной религии или вероучения и менее всего веры в богов или в некоего Бога; а скорее зависит от степени нашего личного восприятия его прямого воздействия на человеческое счастье в целом, следовательно, на наше собственное благополучие. Но даже это, наверняка, не все. «До тех пор, пока человеку будут внушать и позволять верить, что он должен быть справедливым, чтобы сильная рука закона не покарала его или чтобы его ближний не отомстил ему»; что он должен терпеть, так как ропот бесполезен, а слабость вызывает презрение, что он должен соблюдать умеренность, чтобы сохранить свое здоровье и не утратить остроты всех своих аппетитов, и пока ему говорят, что если он придерживается своей правды, его друзья будут с ним; если он защищает свою страну, он защищает и себя и, служа своему Богу, он готовит себе последующую вечную блаженную жизнь – и т.д., – мы утверждаем, что пока он руководствуется такими принципами, добродетель не является добродетелью, а поистине кульминацией эгоизма. Какой бы искренней и страстной ни была вера теиста, если, подчиняя свою жизнь тому, что он изволит называть божественными законами, в душе он не отдает предпочтения пользе, умножаемой его нравственными поступками ради своего собрата, а затем только думает о себе – он будет оставаться, в лучшем случае, набожным эгоистом; и мы утверждаем, что вера человека в Бога или страх перед ним закладываются, развиваются и увеличиваются, в основном, совершенно пропорционально его самости, страху перед наказанием и плохими последствиями только для себя, без малейшей заботы о своем ближнем.

Ежедневно мы видим, что теисты, по определению которых мораль – это приведение человеческих действий в соответствие с божественными законами, ведут себя не намного нравственнее, чем рядовые атеисты или язычники, которые считают благопристойный образ жизни простым долгом каждого честного здравомыслящего человека без всякой оглядки на какое-либо вознаграждение после смерти. Явно парадоксальный факт, что те, кто не верит в загробную жизнь, тем не менее, должны в большинстве случаев сообразовывать свое поведение с высшими принципами морали, не кажется странным при более близком рассмотрении. Атеист, верящий только в одно существование, озабочен тем, чтобы оставить как можно более незапятнанную память о себе у своей семьи и потомков и даже уважение у еще неродившихся.

Как говорил греческий стоик: «Даже если бы все наши современники погибли и не осталось бы ни единого смертного или бессмертного ока, выносящего свой одобрительный или осудительный вердикт, не должны ли мы здесь, внутри себя, иметь судью, которого необходимо бояться, и друга, чьей любовью следует дорожить?». Атеизм в равной мере как и теизм не является врожденным свойством людей. И тот и другой растут и развиваются в них наряду с их мыслительными способностями и либо крепнут, либо ослабевают под влиянием умозаключений, сделанных на основе фактов. Короче говоря, оба полностью обусловлены степенью человеческой эмоциональности, и человек не более ответственен за свой атеизм, чем за теизм: оба термина истолкованы совершенно неверно.

Эпикур считал, что многих называют безбожниками не потому, что их религия хуже, чем у соседей, а по причине ее непохожести. Магометане, большие приверженцы теизма, чем христиане, однако последние называют их «неверными» и многих теософов считают атеистами не за отрицание Божества, а за то, что у них свое особое мнение об этом вечном непознаваемом Принципе. Живым контрастом атеисту является теист, верящий в другие жизни или будущую жизнь. Его религия учит его, что молитвы, покаяние и жертвоприношение способствуют искуплению грехов в глазах «всепрощающего, любящего и милосердного Небесного Отца», ему вселяют надежду, – сила которой растет пропорционально искренности его веры, – что он будет прощен за свои прегрешения. Таким образом, моральный заслон между верующим и грехом очень слаб, если смотреть на него с позиций человеческой природы. Чем больше ребенок уверен в любви к нему своих родителей, тем легче ему ослушаться отцовских приказов. Кто будет отрицать, что главная, если не единственная причина половины страданий, испытываемых христианским миром – особенно в Европе, этой цитадели греха и преступлений, – кроется не столько в порочности человека, сколько в его вере в доброту и бесконечное милосердие «нашего Небесного Отца» и, главным образом, в искупление чужой вины? Почему бы людям не поверить, что они могут пить из чаши порока безнаказанно, во всяком случае, для последующих результатов, когда одной половине населения предлагается купить отпущение грехов за ничтожную сумму, а другой половине ничего не остается, как верить и надеяться на Христа, чтобы обеспечить себе место в раю – даже если человек совершил убийство и отправляется в мир иной прямо с виселицы! Публичной торговли индульгенциями, дающими отпущение за совершенные преступления, с одной стороны, и заверений, даваемых слугами божьими в том, что последствия самых тяжких грехов могут быть ликвидированы Богом по его воле и желанию, с другой стороны, по нашему мнению, совершенно достаточно, чтобы поддерживать преступность и безнравственность на самом высоком уровне. Тот, кто не любит добродетель и добро ради них самих и не остерегается зла как такового, наверняка притянет к себе порок как прямое следствие своих пагубных воззрений. Следует презирать добродетель, движимую только расчетливостью и страхом.