Всеволод Ревич - Пять зелёных лун (сборник)

• Название: Пять зелёных лун (сборник)
• Автор: Всеволод Ревич
• Издательство: Мир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1978

В сборник научно-фантастических рассказов писателей разных стран включены произведения, отражающие все основные темы научной фантастики: путешествия во времени, контакты с инопланетными цивилизациями, роботы, фантастические изобретения. Среди разнообразных по манере и стилю рассказов немало юмористических.

Наряду с хорошо известными писателями-фантастами — А. Азимовым, С. Корнблатом, К. Саймаком, М. Лейнстером — читатель найдет и новые для себя имена: В.Димитрова, П.Гамарра, Дж. Айкен, К.Леурье и др.

---

— Уилл, — произнесла она в отчаянии, и имя прозвучало как молитва.

Он взял ее за руку:

— В чем дело, малыш?

Он не обернулся, не посмотрел на нее. Его слова были обращены к окну, к космическому кораблю и свету прожекторов снаружи.

— Что-то случилось?

Да! Внезапно ее захлестнула волна неистовой ярости, дрожью прошла по телу, ударила по вдруг одеревеневшей спине, отозвалась в пальцах ног, до боли сжала руку в кулак. Когда наконец волнение передалось ему, он повернулся и с робкой, чуть глуповатой улыбкой встретил ее глаза, горящие каким-то внутренним огнем и в упор смотрящие на него.

И опять случилось то, что случалось много раз прежде.

«Я люблю тебя, Уилл!» И, кажется, трудно вздохнуть, и чувствуешь, как руки хотят позвать и опускаются вдоль тела, и тебя захватывает чувство физического успокоения, мгновенно расслабляющее мышцы и клетки, и гнев уходит так же быстро, как наступил.

Пять лет вместе. Пять лет каждодневной близости, большого обоюдного чувства, которое не стало слабее даже после того, как что-то вдруг разъединило их.

— Прости меня, малыш, — отозвался он, — я отвлекся и, кажется, не расслышал, что ты мне говорила.

— Я люблю тебя, Уилл.

Он прищурился и изучающе оглядел ее лицо. Две новые складки пролегли у губ.

— Ты говоришь так, словно хоронишь меня. Почему? Чем ты так расстроена?

«Ты заметил? Наконец ты заметил». Она почти произнесла это вслух, но ей помогла песня, все еще никак не покидавшая ее.

Сквозь гордость, тоску и утраты…

— Извини, — сказала она.

С испугом он увидел мерцающую звездочками пелену, набежавшую на ее глаза.

— Почему ты плачешь?

Помимо его воли это вышло как ворчание.

— Я не плачу.

Она потерла глаза.

— Ну, тогда все в порядке. Тогда не нужно ни о чем беспокоиться. Все чудесно, и все довольны, правда?

Он опять отвернулся к окну, и в это время приемник над дверью кашлянул и прохрипел официальным тоном: «Всем колонистам явиться для проверки и инструктажа в девять часов. Всем, имеющим белые карточки и желтые карточки резерва, явиться в административное здание через сорок пять минут».

У нее была холодная рука. Он через сплетенные пальцы пытался передать ей свое тепло, свои мысли, свои надежды. И на мгновение ему показалось, что он достиг успеха. Но приемник загремел опять: «Объявление. Родственники отъезжающих имеют возможность остаться на ночь. Все лица, имеющие специальные разрешения и желающие остаться до взлета корабля, должны зарегистрироваться для получения спальных мест…»

Дальше он не слышал. Она внезапно рванула руку, и он вдруг понял все, о чем пытался не думать даже наедине с собой.

— Осталось совсем мало времени, — проговорила она незнакомым звенящим голосом.

— Я слышал. Но что случилось, Сью? Что ты хочешь сказать?

Ее вдруг посветлевшие глаза стали большими и теплыми. Огромные карие глаза, в которых можно утонуть. Они смотрели на него прямо, как раньше. Честно. В глазах ее была любовь… сумасшедшая любовь. И нет места никаким сомнениям, когда она вот так смотрит на него.

— Я не лечу, — сказала она.

— Вот как… Я так и думал.

Он ничего не почувствовал, совсем ничего. Видел свою руку, все еще трогающую ее ладонь, но не ощущал ни кончиков своих пальцев, ни нежности ее кожи.

— Что ж, хорошо, что ты решилась сказать, — выговорил он наконец, обнаружив, что еще в состоянии произносить какие-то слова.

— Куда ты?

— Я выйду. Немного пройдусь.

— Хорошо. — Она начала подниматься, и он с трудом сдержался, чтобы не заставить ее сесть.

— Послушай, Сью, — сказал он ровным, обыденным голосом. — Я хочу немного побыть один.

И, не дожидаясь ответа, прежде чем она сообразит, сидеть ей или вставать, он быстро отошел. Выйдя из освещенного зала в темноту, он остановился на ступенях и разжег трубку. Покури, Уилл. Покури свою трубку, насмехался он над собой, и горькая гримаса искажала его лицо. На Марсе ты уже не сможешь позволить себе этого.

Почему она молчала так долго? Он сознательно бередил рану. Сколько времени она обманывала, лгала, притворялась? Сколько это продолжалось после того, как она уже все решила? К чему этот вопрос! Он знает, когда все случилось. В тот самый день, когда они получили белые карточки, дающие право лететь, в тот самый вечер, который они так радостно отметили. Но почему? Зачем ей понадобилось лгать?

Сквозь ночь и сквозь
звезд караты…

Песня стала уже частью ее самой, изменялась и складывалась в слова, которые она хотела услышать…

Сквозь гнев, сквозь
пустые слова
я вижу: любовь жива…

Твердой походкой она вышла из кафетерия и встала на ступенях. Она вся дрожала. В окружившей ее мгле можно было видеть лишь корабль в центре, залитый яркими снопами огней.

Она не могла определить, где же Уилл, и стояла в нерешительности. «Уилл, — с мольбой просила она, — Уилл, вернись! Я ведь тебе еще ничего не сказала. Пожалуйста, Уилл!»

Он оказал, что все знает. Может быть, он просто думал, что все знает. А на самом деле он ничего не знает. И может быть, так и надо. Может быть, ему лучше не знать. Тогда он улетит, ненавидя ее, как сейчас. Уйдет без сожалений.

«Ты летишь на Марс, Уилл. Один. Я не могу быть с тобой. Неужели ты не понимаешь? Мне не разрешили лететь. Мою кандидатуру отклонили. Забраковали…»

Открыв сумочку, она нащупала на самом дне, под пудреницей и носовым платком, розовую карточку. Если ее вынуть, то все равно в темноте ничего не прочтешь. Да и к чему? Она помнит текст наизусть, она видит в нем каждую строчку, как только закроет глаза.

«Сьюзен Барт, — гласили аккуратно впечатанные в разделы слова. — 3-45-А-7821. Не допускается. Пункт 44-Б-З медицинских требований. Затвердение в левом легком».

И все. Две машинописные строчки на розовой карточке. И конец любви, планам, надеждам, всему, чем она жила.

Ему скажут, уверяла она себя. Ему все равно скажут потом, когда он будет на корабле. Или после приземления на Марсе. Все равно он об этом узнает. И не нужно ему говорить сейчас. Так для него будет легче.

В красном блеске лучей
на ракете…

Нет смысла больше ждать. Лучше не видеть его. Она стояла одна, глядя в темноту и дрожа от холода.

Проволока, идущая вдоль противоштормового барьера, врезалась ему в руки. Он с трудом заставил себя разжать израненные пальцы. Какая трусость!

Его охватил припадок бессильного гнева. Обман и трусость!

— Нервничаешь, друг?

Словно тугая пружина толкнула его и повернула лицом к непрошеному утешителю. Исцарапанные руки сжались в кулаки.

— Возможно, — сказал он с вызовом.

Перед ним стоял один из колонистов, которого он встречал несколько раз, но не знал даже его имени, — коренастый, русоголовый, открывающий слишком много зубов в улыбке.

— Я вышел, чтобы побыть минутку один, без жены, — добродушно сообщил тот. — Она меня замучила. Не разговор, а прямо детская считалочка. Эни-бени-терберьени. И через слово о том, что нас ждет там. Интересно, твоя жена тоже так?

— У меня… Я не женат…

— Нет, серьезно? А я не знал, что летят и холостяки. Как же так? Если бы я знал… Мы с Кларой и поженились потому, что оба хотели улететь.

— Бывает.

— Да… Постой! Что ты сказал? Что ты имеешь в виду?

— Знаешь что? Проваливай-ка отсюда, коротышка, если не хочешь неприятностей, — холодно произнес Уилл.

— Неприятностей? Что ж, я могу взять немного, если у тебя излишек, — предложил тот.

Несколько мгновений они неподвижно стояли лицом к лицу.

Колонист хотел показать, что уйдет, когда сочтет нужным, а не потому, что его прогнал Уилл.

— Ушла к другому? — с ехидцей спросил он, но, кажется, и сам почувствовал, что зашел слишком далеко.

Твердо решив не связываться, Уилл стерпел подбадривающий хлопок по спине и с облегчением услышал звук удаляющихся шагов.

— Другой? Не может быть! А впрочем, почему бы нет? Другой… Ну конечно, другой! Это все объясняет. Ему, дураку, нужна была такая развязная обезьяна, как этот коротышка, чтобы все понять.

Два месяца он переживал, искал ответа на мучительные сомнения, замечал все, даже самые маленькие перемены в ней. Что-то появилось в ней неестественное. Он тогда решил, что она испугалась. Винил в этом себя. Старался серьезно не задумываться о переменах в их отношениях, которые подмечал, старался затолкать их вглубь, спрятать в своем сознании.

В ярости бомб,
рождающих пламя…

Песня сводила ее с ума. Песня и воспоминания разрывали душу. Этот проклятый конверт пришел, когда Уилла не было дома. Она открыла его, внутри лежали две карточки. Уилла и ее. Белая и розовая. Белая, означавшая успех, розовая — неудачу. Ну да… Конечно! Ту же самую песню передавали по радио, пока она стояла на кухне, тупо глядя на разноцветные куски бумаги, до нелепости не похожие друг на друга. Впервые их разъединило что-то. Впервые в их жизни одного ожидала радость, другого — горе. И звучала эта песня. А потом и она закончилась, и стали передавать объявления. И только тут смысл того, что случилось, стал постепенно открываться ей.