О`Санчес - Суть острова

• Название: Суть острова
• Автор: О`Санчес
• Жанр: Современная проза

Роман завершен. Я хотел, чтобы роман вышел необычным, но чтобы необычность его проступала перед читателем постепенно. Я надеюсь, что роман вышел захватывающим, но он — не фэнтези и не боевик. Название романа — великое дело. Для этого романа я искал его года два. И придумал, и удивлен, насколько хорошо оно подходит. «СУТЬ ОСТРОВА» — вот его название. Роман состоит из двух равных частей, каждая из которых имеет свое подназвание. Первая часть: «Суть о'строва» Вторая часть: «Суть острова'». В первом случае слово «суть» существительное, во втором — глагол множественной формы (суть = имеют место быть), в первом случае слово «острова» — существительное единственного числа в родительном падеже, во втором — «острова» — существительное множественного числа в именительном падеже. Общее название — читается вслух на усмотрение читающего.

Автор.

---

А вот если бы эти подонки не отняли сотню, так у него бы сегодня вплотную к четырем тысячам подкатило. Опять навернулись слезы, и Сигорд, чтобы успокоиться, пересчитал деньги еще раз. Внушительная пачечка получилась, в сто двадцать семь листов одинакового размера, но разного достоинства и цвета. Семьдесят семь банкнот, остальное — казначейские билеты. Чирик — это еще банкнота, настоящие деньги, а вот пятерку или трешку за границей уже не возьмут, ни в Аргентине, ни в Европе, казначейские — они только для внутригосударственного употребления. Раньше, еще до войны, купюры тоже были разного цвета, но и разного размера, чтобы неграмотным и слепым было легче различать, где какие; однако с тех пор, как Господин Президент, который еще до Муррагоса, объявил, что с неграмотностью в стране навеки покончено, купюры стали печатать одинакового размера; мнение же слепых услышано не было: видимо, глухие принимали решения. Можно было бы все богатство Сигорда уместить в восемь листов, если добавить к накопленному сто семьдесят пять с половиной талеров и разменять на красно-серые пятисотенные купюры, или даже в четыре листа, если забить все в самые высокие банкноты, бирюзовые тысячи… Но что с ними делать потом человеку в положении Сигорда? Как разменять? Где из рук выпустить, чтобы не отняли, по шеям не надавали? Да еще и лягавым сдадут, а уж те с радостью примут и его, и «вещдоки», и сгинет это все без следа вместе с ним самим. С лягавых станется. А с сотней он обращается вполне легко. Иной раз покосятся, конечно, потрут, на свет позыкают — но берут и не хают. Сотню, по правде говоря, Сигорд потратил только один раз, или, вернее, разменял, поскольку не было ничего другого за пазухой, а ему приспичило транжирить: купил себе полукопченой колбасы небольшую палочку, двести граммов голландского сыра, двести граммов конфет и хорошего чая в пакетиках. И две тарелки. Хотел он еще и ложку с вилкой купить, но проще оказалось украсть в одной благотворительной столовке, куда Сигорд иногда захаживал по старой памяти и из экономии. Алюминиевые, правда, зато и потерять не жалко. Сотня — тоже отличная бумажка, хоть куда купюра! Вот, если бы сегодня эти сволочи его не встретили…

Был бы автомат — положил бы, не задумываясь, всех троих! Сигорд зажмурился, попытался представить себе сцену кровавой мести… И заплакал: даже в мечтах не получалось у него губить человека. Хотя бы и таких вонючих отморозков…

Как теперь жить?

Сигорд понимал, что прежнее бытие закончилось, и возврата не будет ни в каком виде: раз уж они вцепились в него — не отступятся, пока не высосут насухо, а то и просто убьют, не заморачиваясь соображениями выгоды и целесообразности. Какая там целесообразность, когда они в обдолбанном состоянии родную мать не пощадят… А «на кумаре», на ломках — и себя не пожалеют, если подопрет, руки наложат.

Это он так торговался, для понту, чтобы они как следует его не обыскали. Сигорд давно уже не носил на себе оборотные — «рабочие» — деньги единой суммой, именно в предвосхищении разбоя со стороны шпаны — и вот пригодилось… Как дальше-то быть?

С тех пор, как у Сигорда начали скапливаться сотенные бумажки, путь его домой стал длиннее вдвое: Сигорд не ленился наматывать лишние круги, чтобы только убедиться, что никто его не выслеживает. Как он сетовал, бывало, что свалка далека от логова — а пригодилось, наконец.

— Да, да, да. Да! Он псих. Он параноик с манией преследования, никому не нужный ханыга, сквалыжник, бомж, и тэ дэ и тэ пэ… Но — кто и зачем помешает ему строить свою жизнь на осторожности? Дети? — у них своя жизнь. Жена, любовницы? — он забыл, как это выглядит, все дано отмерло от «веселой» жизни и квазидиетического питания. Не говоря уже о простатите и прочем. Друзья? — по счастью, у него нет никаких друзей. Религия? — ну, быть может потом, поближе к концу… Да и то навряд ли. Погоди-ка… Он начал спрашивать себя, кто и зачем может раскритиковать его образ жизни и повлиять на него, но сбился и закончил извечными глупостями на тему смысла самой жизни. Смысл обождет, а пока надо придумать завтрашний день.

Можно заниматься прежними делами почти неделю, а уже потом… Чушь. Дозы кончатся — они и нагрянут, не дожидаясь ими же назначенного срока. Все, надо рвать и думать новое. Завтра он сдаст запас, плюс то, что Дворник охраняет, минус «пятку» на Дворника… И шабаш! Если в тот район не забредать, то прежнюю жизнь и память о ней можно как бы зачеркнуть навсегда. Жалко накопленного опыта, жалко отработанных связей с Мироном и Кечу, жалко размеренной спокойной жизни. Эх… Нет в жизни счастья! Нет его, одни только заботы, да бесполезные барахтанья! Сигорд зашмыгал носом, рука стиснула… деньги… И сердце его немедленно согрелось: деньги! Друзья мои, спасибо, что вы есть. Вот такие друзья не предают, и об этих друзьях не забывают.

Сигорд аккуратно разделил деньги на три неравные стопки:

— двадцать пять сотенных отдельно, на самое глубинное залегание, чтобы только подушечками пальцев через всю дыру дотянуться, да не до денег, а до кончика пластмассовой веревки, к которой привязана специально мятая жестяная банка, наглухо закрытая для крыс и насекомых, в которой и лежит рулончик, со всех сторон обернутый в три слоя толстым полиэтиленом.

— двенадцать полтинников, десять квотерных, тридцать чириков — отдельно, в пластмассовую мыльницу, схваченную резинкой, в соседнюю стену, на кирпичный выступ: даже если с фонариком специально смотреть — ничего не видно.

— и пятерки, трешники, да простые талеры — все одной кучкой, в старом портмоне, в выемке возле самодельного столика, за которым он пирует. Так просто, сходу и впопыхах, никто не найдет, а если, паче чаяния, придется выдать под пытками и угрозами… Тоже безумно жалко, но основное можно попытаться сохранить.

Решение пришло внезапно: следует завтра же прикончить обязанности и долги по массе, никого ни о чем не предупреждая, спрыгнуть оттуда навсегда и пойти в гости к Титусу Августу, адрес есть. Именно так. Сигорд не сомневался, что Титус его узнает и обрадуется ему, а уж он постарается обставить встречу таким образом, чтобы Титусу было видно, с кем он имеет дело: не с нищим, пришедшим выпрашивать и садиться на хвост, а с самостоятельной личностью, при деньгах и характере. Титус много интересного ему рассказал, грех было бы не воспользоваться. Предлог есть: сигареты, мол, отдать, купит ему пачку «Картагена» с фильтром, по обстоятельствам — так и проставится на бутылку дешевого легкого вина, иначе не с кем будет разговаривать…

Глава четвертая, в которой главному герою и нам наглядно продемонстрировано: простота мироустройства — в простоте мировоззрения

— Ба, ба, ба, ба… Сиг, клянусь святым причастием! А оброс-то, оброс! Чего опухший, со вчерашнего, что ли?

— Нет. Здорово, дружище.

— Привет! Лапу! Проезжай, в смысле проходи. Вот сюда. Ну-ка, подсади меня на стул, а то тяжело голову к потолку задирать, шее больно. Отлично! Давно не виделись. Ну, как ты? А я уже принял, после халтуры освежился. Садись, Роза вот-вот придет, она за добавкой пошла. Вовремя пришел.

— Да я, вообще-то не пью… — Сигорд с любопытством огляделся. Стул с плетеной спинкой сухо заскрипел под ним, но, вроде бы, разваливаться не собирался.

— Мани мани мани! Мастбифани! — Титус пребывал в приподнятом настроении, слюни так и летели на розовую клеенчатую скатерть и по сторонам. — Эх, Сиг, Сиг! С деньгами-то хорошо. А без денег-то хреново!

— Это точно. — Увиденное не показалось Сигорду царскими хоромами, хотя ни в какое сравнение с его логовом не шло: на полу линолеум с паркетным рисунком застлан, стены в обоях, тоже розовеньких, столовой клеенке в тон, почти без пятен… Угол под потолком возле окна жухлый и темный — явная протечка сверху. Коврики, пуфики, салфеточки — все дешевенькое, но не ветхое, не засаленное. И царь жилища — телевизор! Цветной. Туалет отдельный. Похоже, душ есть. Газовая плита вон стоит, две конфорки, да духовка. Простой псевдобуржуйский быт, пролетарии в трущобах, называется. Когда он в последний раз был в гостях? Боже мой…

— Чего ты? А, да, телек смотрим, а что еще делать вечерами? На улице тут не больно-то погуляешь. Вот, смотрим телевизор, гостей принимаем… А это что?

— Тебе. С меня должок. Помнишь, как ты меня все время сигаретами угощал, когда я пустой был?

— Да брось, ты Сиг! Щас обижусь! Забирай обратно свою пачку! Не то обижусь и дружба врозь! Мне вчера, позавчера и позапозавчера обломилось по самое не хочу. За три дня я знаешь сколько срубил?

— Сколько? — Титус выпустил мутный слюнной пузырь из под левого клыка, замер на секунду и погрозил пальцем:

— До хрена и больше, так что возьми обратно.

— Но…

— Забирай! — Сигорд покорно ухмыльнулся, вынул у Титуса из пальцев пачку, положил ее на стол и прикрыл ладонью.