Илья Штемлер - Поезд

• Название: Поезд
• Автор: Илья Штемлер
• Издательство: Советский писатель, Ленинградское отделение
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Роман «Поезд» и предыдущие романы Ильи Штемлера «Таксопарк», «Универмаг» составляют единый условный жанр «делового городского романа». События, происходящие в «Поезде», касаются каждого из нас, когда мы становимся пассажирами. Поэтому героями романа кроме пассажиров являются проводники, начальник поезда, начальник станции, заместитель министра и многие административные лица, от которых зависит судьба железной дороги.

---

Свиридов, обернувшись, посмотрел в лицо Елизаветы. Под пухлым козырьком теплой вязаной шапочки большие голубые глаза, носик с резким, глубоким вырезом ноздрей, бледные губы, подбородок с ямочкой и широкий розовый бант на шее…

– Ох, Алеша, – проговорила Елизавета. – Ты бы видел его глаза. Самое трудное, Алеша, видеть глаза. Я даже не думала, что будет так тяжко…

– Пора привыкнуть к этой мысли, Лиза, – Свиридов понимал, что говорит не то. Лучше просто промолчать, но и молчать он был не в силах. – Вы оба были к этому готовы…

– Поехали, Алеша, поехали. Куда угодно, только скорей.

Свиридов тронул автомобиль, не совсем еще решив для себя – какое выбрать направление. В то же время он пытался вспомнить внешность бывшего мужа Елизаветы и не смог. Единственное, что цепко хранила память, – глаза его были темные и без блеска.

– Почему так долго, Лиза? Он что… опоздал?

– Нет, он пришел вовремя, даже раньше меня. В надежде еще раз поговорить. Знаешь, Алеша, он плакал…

– А ты?

– И я плакала… Когда мы вошли в комнату, к инспектору, она спросила: «Вы что, плакали? Так, может быть, передумаете, еще не поздно». Я ответила, что нет нет, оформляйте, пожалуйста, нечего нас уговаривать, не маленькие. А она отвечает: «Я не уговариваю, просто опыт у меня большой. Когда оба плачут, значит, не все еще отрезано. Правда, редко, когда так дружно плачут…» Он не выдержал и вышел, представляешь, Алеша! Мы ждали его минут десять. Я уж думала, он совсем ушел. Инспектор девочку послала, говорит, сходи, погляди, где там противоположный пол. Девчонка вернулась, говорит, он сейчас придет. Я и дотерпела. Теперь разнесут по всему городу, как начальник архитектурно-планировочного управления со своей врачихой разводился… Вот какие дела, Алеша.

– Вы что, так и плакали… навзрыд? – в смятении спросил Свиридов.

– Ну не совсем чтобы навзрыд, скажешь тоже. Взрослые же люди. Ну всплакнули, пока разговаривали. Ты пойми, Алеша, между нами за пять лет ни разу и скандала не было. А тут сразу – развод. Любого с ног свалит.

– Ну, положим, не сразу, – поправил Свиридов. – Заявление три месяца лежало.

– Он думал, что за три месяца я развеюсь, что затмение нашло на меня, – голос Елизаветы едва пересиливал урчание и без того тихого двигателя. – Он и сегодня был убежден, что затмение нашло… Околдовали тебя, Лизка, говорит. Экстрасенсы какие-нибудь, вот как. Сама ты стала не своя, говорит, и к окну все бегаешь как ненормальная. Наверняка тебя экстрасенсы ущучили…

– К какому окну, не понял? – прервал Свиридов.

– К окну. Там твой автомобиль был виден. Вот я и бегала все, сил набиралась, – тихо засмеялась Елизавета.

И такая нежность охватила Свиридова, никогда он раньше не испытывал такой нежности, кажется, даже в детстве, у матери, в родном доме…

«И какого черта я мотаюсь по городу, интересно знать, – подумал Свиридов, – просто странность какая-то. Мотаюсь по городу, а зачем?»

***

Свиридов был не то что убежденный холостяк в свои сорок шесть лет, скорее он был… кадровый холостяк, что ли. Есть некоторая разница. Ему не удавалось жениться, хотя вниманием со стороны женского пола он не был обделен. В институтские годы не сложилось у него достаточно любезных сердцу связей, как, скажем, у одного из двух его друзей – Савелия Прохорова. Да и внешностью он тогда не выделялся, весь пророс в учебу, точно корень в землю, недаром был калининским стипендиатом. В первые послеинститутские годы, при своем инженерном довольствии, отсутствии жилой площади, плюс еще и наружности доходяги – не представлял особого интереса как жених. Впоследствии, когда он начал набирать по всем статьям, отношения с женским полом складывались торопливые, ограниченные временем. Постепенно девушки махнули на него рукой, переключив свой энтузиазм на более легкомысленных и уступчивых молодых людей. Так Свиридов втянулся в жизнь кадрового, но отнюдь не убежденного холостяка. И он привык к этой жизни.

Свиридов относился к тем людям, которые с годами резко меняются внешне. Если человек в юности был физически крупного формата, то со временем его внешность не претерпевает особых изменений, только что тяжелеет как-то, уплотняется. А такие, как Алеша Свиридов, тощие да лобастые, с годами настолько преображаются, что никак не признаешь, если достаточно часто не видишься. И еще! Нередко натура человека – деятельная, командирская – настолько с годами преобразовывает внешность, что, бывает, войдет такой человек в компанию людей незнакомых – и те сразу смекают: вошла персона, лидер. И не хочешь, а чувствуешь, как тебя отрывает от стула какая-то сила, и во всем поведении своем испытываешь смирение и робость, пока человек этот не найдет нужных, ободряющих слов, ставящих его вровень со всеми…

– Господи, неужели это был ты? – смеялась Елизавета, перекладывая старые фотографии.

– Да, я, – со скрытой гордостью за свое теперешнее превращение кивал Свиридов.

С ветхой фотографии на Елизавету удивленно глядела женщина лет сорока в пестром платье, положив руку на плечо мужчины со стрельчатыми бравыми усами и в строгом френче с прямыми подставными плечами. На коленях мужчины лежала фуражка железнодорожника.

– Отчим. Отец мой умер, мама вышла замуж вторично. Хороший он человек. Непременно съездим в Кинешму погостить.

– В Кинешму? Неужели я когда-нибудь поеду в Кинешму, Алеша? – с радостью подхватила Елизавета.

– Конечно, это не совсем та Кинешма, из моего детства… Разрослась, понастроили.

– Да бог с ней. Одно название чего стоит. Хотя бы название не поменяли… Ты часто у них гостишь?

– Стараюсь. Правда, второй год не был в отпуске. Мама сюда приезжала, жила тут, хозяйничала… Ей уже семьдесят.

– Кому?

– Маме.

– Кому-кому?

– Маме, говорю, моей. Семьдесят.

Елизавета откинула голову и, задрав круглый с ложбинкой подбородок, залилась смехом. Свиридов какое-то время смотрел на нее, потом и сам засмеялся. Елизавета поднялась с кресла и, не выпуская из рук альбома, пересела на тахту, к Свиридову. Тот так и не переоделся, так и сидел в кителе…

Елизавета не в первый раз находилась в этой квартире. Но сегодня ее визит был необычен. Она прожила в замужестве пять лет. Конечно, последние полгода никакого, в сущности, замужества она не ощущала, а после подачи заявления о разводе вообще перешла жить к подруге. Но сегодня этот зимний день отсек ее предыдущую жизнь… Она понимала, что и Свиридов взволнован необычайностью дня. Но все равно легкая досада от его скованности не покидала Елизавету, ведь она знала Свиридова другим, совсем другим, а в этой квартире она знала почти каждый уголок и ночные тени. Особенно при луне. Когда тень от странного угловатого растения на подоконнике вытягивалась до постели и, казалось, наполняла их особой, чудной силой. Такой пугающей и новой для Елизаветы, что она порой пыталась отодвинуться, ускользнуть, но ее подстерегала стена. Она отталкивалась от стены, погружаясь вновь в сладостные и неторопливые муки. Ничего подобного Елизавета не испытывала там, у себя дома, за все годы замужества…

– Смешно, Алеша… Ты такой сильный, большой и так беспомощно произносишь слово «мама», как дитя, – Елизавета чувствовала, что чем-то кольнула Свиридова, и опустила глаза к альбому. – А это кто? Ну и компания. Не студенты, а какие-то сорванцы.

– Это мои друзья, – обрадовался чему-то Свиридов. – Это Савка Прохоров… Савелий Кузьмич… Он сейчас начальник Североградской дороги. А этот, слева, усатый, Аполлон Кацетадзе.

– Аполлон? Ну и бог?! – усмехнулась Елизавета. – Его что, из-под асфальтоукладчика вытащили?

– Красивый парень был, девушки по нему вздыхали.

– А по тебе вздыхали?

– По мне нет, – признался Свиридов. – Все Аполлону достались. Савелий, правда, женился на последнем курсе. Но и тоже был ходок. Мы в одной комнате жили все годы, в общаге. Раньше трех ночи они домой не возвращались, – Свиридов улыбнулся и добавил шутливо: – Поэтому я и учился прилично, что всю злость и энергию на учебу тратил, завидовал им, вот и хотел реванш взять. А чем взять, если лицом не вышел…

– Ты не вышел? Алеша, ты же у меня красавец…

– Ах-ах-ах… Тогда был гадким утенком. А где сейчас Аполлон? Одно время он работал с Савелием, на отделении дороги, инженером. Потом, слышал, женился, перешел в начальники поезда. Так след его и потерял.

– Самое странное, что есть у тебя в квартире, этот альбом, – проговорила Елизавета.

– Почему? – удивился Свиридов.

– Как тебе объяснить… Холостяцкая жизнь, дел сверх головы, заботы. И вдруг такой атрибут устойчивого семейного быта – альбом с фотографиями. И какой?! Аккуратный, по датам… Надежный ты человек, Алеша, фундаментальный.

Свиридов окинул медленным взглядом пепельные волосы Елизаветы.

– Не пойму – осуждаешь ты меня, нет?

– Я хвалю тебя, Алеша. Может, и неуклюже. Человека надо хвалить больше, чем ругать, а человека, которого любишь, хвалить еще больше. А я так тебя люблю… Полгода как познакомились, а родней тебя у меня нет никого. Нет и не было… Недавно, после приема, осталась я одна в кабинете, подошла к окну, приблизила губы к стеклу и стала повторять: «Алеша, Алешенька…» Пока морозец не отогнала. Гляжу в лунку – ходят люди по улице, и никто ничего не знает о нас с тобой. А потом воротилась сестра из регистратуры и говорит мне: «Елизавета Григорьевна, глянь, какие пошли больные, на стекле имена свои пишут, точно маленькие. Прощаются, что ли? Память хотят оставить». Я гляжу от стола – батюшки, во все стекло пальцем расписано – «Алешенька» – и знак восклицательный. Представляешь?