Анна Зонтаг - Путешествие в луну

• Название: Путешествие в луну
• Автор: Анна Зонтаг
• Жанр: Научная Фантастика

Известная детская писательница Анна Петровна Зонтаг (ур. Юшкова), на книгахь которой воспитались целыя поколения Русских людей, достойна обстоятельной биографии. Любопытныя для того черты находятся в „Уткинском Сборник“, в ея письмах к В.А. Жуковскому, недавно напечатанных К.Я. Гротом в Правительственном Вестник (номера 96-133) и в книге ея внука Николая Гутмансталя: Das Leben Georg von Sonntags (Laibach. 1903). В 1900 году в Граце дочь ея, Марья Егоровна Гутмансталь читала нам по неизданной доселе рукописи большой разсказ Анны Петровны о жизни и приключениях ея супруга. „Путешествие в Луну“ нашлось в бумагах В.А. Жуковскаго и любезно передано в „Русский Архив“ его сыном.

---

Анна Петровна Зонтаг ПУТЕШЕСТВИЕ В ЛУНУ

Истинное происшествие

После двадцатилетняго отсутствия случилось мне проезжать близ села Мишенскаго[1]), где в молодости провел я столько веселых дней. Я велел экипажу моему ехать в город, отстоящий только в трех верстах; там располагал я пробыть несколько времени по делам моим, а сам, свернув с большой дороги, пошел по знакомой мне тропинке к селению. Все переменилось, я ничего не узнал, кроме церкви. Храм Божий, окруженный высокими березами, сиял прежним своим величием; но серсиновая[2]) дорога, насаженная от церкви к барскому дому, не вела ни к чему: старый дом, где мы так весело живали в молодости, завалился; его разобрали и, поодаль, построили несколько комнат для прикащика. На месте стараго дома не заметно даже и следов прежней жизни, а новый домик заглушен разросшимися огромными кустами серсина и Сибирской акации, которые заслонили совершенно вид на город и на обширный луг. Старый лес вырублен, и на месте его вырос уже молодой; липовыя дороги в саду, так чопорно подстриженныя, разрослись густым лесом; на широком барском дворе не видно было никого, кроме двух-трех старух, сидевших, за прялками, у дверей изб своих, стараго конюшаго, гревшагося на солнце и без дела доживающаго век свой, да нескольких собак, охраняющих этих престарелых жителей унылаго, опустевшаго уголка, прежде столь шумнаго, столь веселаго. На месте, где был пруд, посеяны огурцы, разсажена капуста, и ручеек, сорвавший плотину, тихо, спокойно прокрадывается между гряд; деревня переселена совсем на другую сторону, так что с прежней усадьбы ея и не видно. Я сошел под гору; снизу смотрел на Мишенское[3]) и не узнал его; одна только церковь напоминала мне старину. Я не встречал ни одного знакомаго лица, на том месте, где все было мне столь знакомо! Все прежние друзья и товарищи изчезли, не оставя здесь и следов своего пребывания. Я посмотрел на опустевшее место прежняго дома, потом на церковь и подумал: «человек яко трава, дни его, яко цвет сельный; тако оцветет: яко дух пройдет в нем, и не будет, и не познает к тому места своего! Милость же Господня от века и до века на боящихся Его».

Мне хотелось видеть кого-нибудь, чтобы разспросить о теперешних владельцах села Мишенскаго. Я взошел опять на гору и пошел к околице, куда тянулись тяжелые возы со вновь убранным сеном. Я пошел за ними вслед и увидел за околицею барское гумно, вновь выстроенное. Возле этого новаго гумна находилась развалившаяся кирпичная рига, стоявшая прямо против кладбища, от котораго была отделена глубоким оврагом, поросшим кустарником. Почти на этом месте встретил я маленькаго, седого старика, с огромным пузом, густыми бровями нависшими на маленькие серые глаза, с расплющенным носом и красным лицом. По его походке видно было, что он может еще ходить бодро, не спотыкаясь, если не проглотит лишней чарки водки. Посмотрев пристальнее на пешехода, я узнал в нем стариннаго нашего приятеля, портного Максима Григорьева, служившаго камердинером у бывшаго соученика моего В. А. Он постарел, но мало переменился. Болосы его поседели, брюхо пораздулось, сам он потолстел, несколько посморщился, но все таже шутовская харя, все тот же безпокойный, торопливый взгляд, все тот же багровый румянец. Есть люди закаленные противу лет, с которым время едва касается в быстром своем полете; оно не щадит красоты, но гораздо милостивее к безобразию. Оно почти не изменяет его.

Я обрадовался Максиму Григорьеву и бросился к нему навстречу, восклицая: «Ты ли это, дружище Максим Григорьевич! Здорово ли поживаешь?» — «Слава Богу, сударь, вашими святыми молитвами. Покорно благодарю за привет и любовь. Все ли вы в добром здоровье?» отвечал мне Максим Григорьев с величайшею холодностию. Он проговорил эти слова как вытверженный наизусть урок, слегка приподняв картуз. Не дожидаясь моего ответа, он хотел удалиться, но я заслонил ему дорогу. — «Ты не узнаёшь меня, приятель?» спросил я. «Постой немного, поговорим о старине.»

Максим Григорьев остановился, осматривал меня со всех сторон, но никак не мог узнать. Наконец, я принужден был сказать ему свое имя. Тут он изъявил мне радость свою громким смехом, восклицаниями, поклонами и нежными объятиями.

После первых восторгов и приветствий Максим Григорьев спросил: «Да как вы, батюшка сюда заехали?» — «Видишь ли, Григорьевич, я вышел в отставку и еду в деревню, которая отсюда верстах в тридцати. Проезжая близко отсюда, мне захотелось узнать о прежних друзьях молодости; вот я и забрел сюда!» — «Да о ком узнать!» воскликнул Максим Григорьев; «здесь никого не осталось.» — «Где барин твой?» — «Он живет в Петербурге, а меня отпустил на волю, со всем семейством, и мы все живем в городе. У меня пять человек детей. Старик отец мой, о прошлой масленице было три года, как скончался, царство ему небесное! а матушка еще здравствует; дай ей Господи здоровья»! — «А кому досталось Мишенское?» — «Старшей барышне она вышла замуж, почти всех дворовых отпустила на волю, живет где-то на краю света и уже лет пятнадцать как сюда не заглядывала». — «Разскажи-ка мне обо всех них чтò знаешь, Максим Григорьевич. Вот, сядем здесь. подле стены этой старой, развалившейся риги». — «Чтò вы это, барин? В уме ли вы?» воскликнул Максим Григорьев. «Разве не видите, что уже день вечереет? Ну можно ли оставаться возле развалин и против кладбища! Сохрани Господи, если нас здесь застигнет ночь! Лучше пойдемте в город; мы еще успеем туда засветло; а я дорогою разскажу вам, какия беды случились со мною от того, что я после солнечнаго захождения случился возле этой самой развалившейся риги, вот на этом месте, насупротив кладбища».

Я послушался Максима Григорьева. Мы пошли в город, и вот что он разсказывал мне дорогою о достопамятных своих приключениях.

Вот изволишь видеть, батюшка, барин мой уехал в Петербург, а я остался круглым сиротою, с женою и детьми, с стариками отцом и матерью, и переселился жить в город. Но все таки сердце тянет на родину. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит. Я часто хожу в Мишенское: здесь все мне знакомо. Праздник ли, крестины ль, свадьба, или похороны, всякой зовет меня! А я не спесив: не хочу отказом огорчать добрых людей; иду и к последнему из мужиков, если позовет меня. Вот, однажды на праздник вешняго Николы, был я у старосты Ивана Ильина. Случись тут также и кума его, которая, узнав, что я портной, просила меня придти к ней в соседнее село Собакино[4]), скроить кафтанчик сыну. Пошел я к ней, оставя жену и старшую дочь у старосты Ивана Ильина. Ведь ты, барин знаешь, от Мишенскаго до Собакина версты с полторы. Пошел-то я не совсем трезвый, однако скроил кафтанчик порядочно. Хозяйка за труд поднесла мне добрую чарку водки; правда, еще прежде я выпил стакана с два браги; кажется, не было от чего опьянеть! День был Суботний. Вот, услышал я, что в Мишенском благовестят ко всенощной; мешкат было нечего, я простился с хозяевами и спешил возвратиться в Мишенское к жене и дочери. Хозяйка, на прощанье, принудила меня выпить еще стаканчик водки; хозяин заставил выпить другой за его здоровье, и я убежал, чтобы не принудили выпить и третьяго. Надобно было идти мимо барскаго гумна и этой самой развалившейся риги; кирпичи валялись по дороге; я споткнулся на один из них, и бултых прямо в воду, хотя тут никогда ни бывало ни реки, ни озера, ни пруда,

Пустился я ходить по острову; шел куда глаза глядят, но все было дико и пусто. Наконец, пришел к необозримому болоту. Месяц светил ясно, ночь была светла как день; я глядел направо, налево; перед собою, за собою…. нигде не видно было ничего кроме непроходимаго болота. — «Ну пришлось мне здесь околеть как собаке!» подумал я. Присел на камень, который, на счастье мое, валялся среди болота, почесывал голову и думал думушку. Глядь я на месяц….. показалось мне на нем какое-то черное пятно. Я стал присматриваться… вижу пятно движется, спускается ниже, ниже — вдруг, бряк передо мною на землю, и смотрит мне прямо в глаза. Чтож бы вы думали это было?… Превеличайший орел! Никогда я такого и во сне не видывал. Посмотрев на меня, он сказал: «Здорово, Максим Григорьевич! Как ты, братец поживаешь? — «Все слава Богу, батюшка, вашими святыми молитвами! Покорно вас благодарю за привет и любовь, отвечал я, удивляясь, что орел говорит человеческим голосом. «Все ли вы в добром здоровье, сударь?» — «Как зашел ты сюда, Максимушка?» спросил орел. — «И сам не ведаю, батюшка!» отвечал я, «знаю только, что мне очень бы хотелось поскорее отсюда убраться!» — Тут разсказал я ему, как праздновал в Мишенском у старосты Ивана Ильина, как ходил в село Собакино кроить мальчику кафтанчик, как выпил там лишнюю чарку водки, как, споткнувшись на кирпич, упал на сухом месте в воду, поплыл и очутился на необитаемом острове и, наконец, как зашел в болото, из котораго не могу выбраться. — «Максим Григорьев», сказал орел, подумав немного; «ты человек умный и трезвый; знаешь, что нехорошо напиваться до пьяна! Зачем же было ходить в Собакино за лишнею чаркою? Разве тебя мало потчевал староста?.. Не хорошо, братец! Однако, за то, что ты человек добрый; за то, что ни ты, ни дети никогда не швыряли камушками ни в меня и ни в кого из моих, я помогу твоему горю. Садись ко мне на спину и держись крепче за мою шею; я вынесу тебя из болота.» — «Ваше благородие изволите шутить надо мною», сказал я; «слыханное ли это дело: ездить верхом на орле!»—«Уверяю тебя моею честью», отвечал он, положа правую лапу на грудь свою, «что я нисколько не шучу. Если ты не послушаешь меня, то придется тебе утонуть в грязи. Разве ты не замечаешь, что камень, на котором сидишь, от тяжести твоего тела, час от часу более вязнет?»